Артюр РЕМБО
Из "Зютического альбома" (1871)

БРЕДНИ

ПЬЯНЫЙ КУЧЕР

Пьян
В хлам:
Глянь --
Срам.

Кой
Хрен,
Дал
Крен!

Воз --
Вниз,
В кровь

Нос,
Рев,
Визг!

ПАРИЖ

Ал. Годийо, Гамбье,
Галопо, Вольф-Плейель,
-- О, Робине! -- Менье,
-- О, Кристс! -- Лепердриель!

Кинк, Жакоб, Бонбоннель!
Вейо, Тропманн, Ожье!
Жиль, Мендес, Мануэль,
Гидо Гонин! -- Везде

Они! Берут в кольцо!
Ваксы жирной? Изволь!
Черствый хлеб, алкоголь!

Слепцы! -- а дальше что? --
К вам на дом Ангиан,
Отрада христиан!

В РИМЕ

В Риме, в Сикстинской капелле,
Полной христианских святынь,
Хранится ящичек ценный,
В нем древние сохнут носы:

Носы фиванских аскетов,
Носы, заставшие Грааль.
Мрачное пенье из склепов
Оглашает ночную даль.

Затем нужны эти мощи,
Чтоб схизму навроде лузги
Стереть в порошок их мощью
И было чем пудрить мозги.

ИЗЫСКАННОЕ ПРАЗДНЕСТВО

Скапен-дурачок
Трет боровичок,
В кармане дыра.

А Коломбина
-- Его половина --
-- До, ми, -- сыграет

Боровичку по харе,
Поскольку бухает
Кормилец с утра.

СТАРИК И СТАРУХА

Крестьяне императора!
Император крестьян!
Сын Марса,
Славное 18 марта!
Небо благословило Евгении чрево!

ЛИЛИИ

Обман! О лилии! Вы клизмы серебра!
Презрение к труду, презрение к рынку!
Заря вас начинит чистым зарядом добра!
Елейное небо льстит вашим тычинкам!

ПРОКЛЯТЫЙ АНГЕЛОК

Сини кровли, белы двери
-- Ночью в воскресенье дело, --

Улица белая в глуши,
И ночью на ней ни души.

Дома там странного вида,
На ставнях ангелов видно,

Возле ограды одинок
Маячит черный ангелок.

Дрожит, невзгодой ушиблен,
Он обожрался крушины,

Сделал каку -- и был таков.
Проклятая ж кака его

Теперь лежит всем на горе,
Клоака черная крови.

КОППЕЙКИ

- - -
Под взглядом палящим витрин магазинов,
Когда сок дрожит за решеткой старинной,
И в нем, лучащемся, купается каштан,
Вдали от черных толп галдящих горожан,
Дымящих трубками, жующих сигары,
В тесной лавочке я вечно пропадаю,
-- Там еще наверху алый плакат "Ибле", --
Для тибетской зимы уже созрел вполне,
Остудившей плеском вод людское море:
Пока воет ветер, им не быть в покое.

- - -
К безупречным книгам, известным всем томам
Де Жанли и Грессе, "Лютрен" и "Оберманн",
Исполненным, впрочем, новизны нелепой,
Я когда-нибудь, став стариком-калекой,
Прибавлю Венетти поучительный труд.
Тогда, презрев вкус толп, я, наконец, пойму
Все очарование старых иллюстраций --
Позолоченные там страстей страдальцы,
Это, не так ли, так мило с их стороны:
Венетти и "Трактат о браке и любви".

- - -
Я предпочитаю кабаки в предместье,
Чтобы низкий каштан ветви поразвесил,
Возле общественной тесной лужайки. Май,
Псы, их отгоняют пинками, слышен лай,
Перед Алкашней по грядке гиацинтов
Трусят. И вот, когда закат гиацинтов,
На грифельной доске, что с тысяча семьсот
Двадцатого погоняло дьяка несет,
Постное, как в церкви постылые лица,
Кашель тары, коим уже не напиться.

ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ?

Бедняга водитель в жестяной конуре
В перчатках уже все отморозил себе,
Ведет омнибус по набережной левой,
Болтается возле яиц сумка денег.
И покуда в тени, где жандармы стоят,
Пассажир на небо кидает долгий взгляд,
Луна качается средь зеленой ваты,
Несмотря на эдикт и час поздноватый.
Омнибус тащится к Одеону, в ночи
Грязный извращенец на дороге кричит.

ДАВНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Тот особенный год, когда увидел свет
Принц Наследник, в моем сердце оставил след:
Мне вспоминается чета за решеткой
Дворца в Париже, на лестнице, вся в шелке,
Золотом и снежном, и в лентах трех цветов.
Среди столпившихся потертых сюртуков,
Древних шляп, жилеток, провонявших потом,
И песен старичья из трактиров вот он --
Собственной персоной Император, надут,
Со Святой Испанкой, шаль попирает тут.

САТУРНИЧЕСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ, ИЗ БЕЛЬМОНТЕ

Тайна эта темна, уму непокорна.
Если не снять с нее белые покровы,
Челн юности пойдет ко дну.

Мы обливаем скорбь своими слезами --
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Любовь хочет жить на деньги сестры,
А дружба живет на деньги брата.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Этот скипетр чтим едва ли,
Ибо он больших страданий
На вулкане народов крест!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О! Слава текла по твоим мужским усам.

STUPRA

- - -
Издревле соседа трахал всякий мерин,
На ходу, залупой в крови, дерьме, моче.
Отцы при случае, туда ж, достанут член
И принимаются предъявлять размеры.

А в Средние века и душки, и стервы
Млели от героя, было б хвастать чем.
Клебер и тот имел должок в таком ключе
(А он имел, если панталонам верить).

Человек такой же, как самый дикий зверь;
Что член его велик, чего тут дивиться;
Но вот пробил злой час: и жеребцы теперь

Не встанут стояком, им уж не резвиться,
И жару не задаст могучий прежде вепрь
В лесу, где толпами носятся девицы.

- - -
Наши жопы не то, что эти. Много раз
Я видывал мужчин, приспускавших споро
Штаны, будто в банный день, в тени забора,
И знаю точно, как он выглядит, наш зад.

Упруг, зачастую бел, обрамляют лаз
Его ягодицы, и копна им впору
Волос; что ж до женщин, бахрома в проборе
Густая, длинная приводит их в экстаз.

До чего чудесны эти заморочки,
Совершенство формы попробуй передать –
Как у херувимов ямочки и щечки.

О! так и хочется отринуть долг и встать
На колени перед этой славной точкой,
Свободным и нагим молиться и рыдать!

- - -
Скукожился и стал, как пурпурный бутон,
Затаился, влажным мхом укрыт, покорен,
И любовь себе ручьем дорогу торит
От белых ягодиц по самое дупло.

Нанизаны на нить капли, как молоко,
Сочась, стекают под злых ветров напором
Сквозь проход, что рыжим мергелем удобрен,
На отлогом склоне теряются потом.

Мечта о приборе явиться не медлит,
Моя душа, когда речь идет о ебле,
Заставляет дико реветь, в гнездо рыдать.

Маслина в истоме и флейта для ласки,
Миндаль, нисходящий с небес, сладкий, вязкий,
Вот женский мокрый рай, что тут еще сказать.

Перевод wind_de_nor.