В понедельник 16 июля я провел три часа на допросе по Болотному делу в качестве свидетеля. По горячим следам написать отчет я не успел, но мне все же кажется, что рассказ об этом пригодится тем, кому еще предстоит попасть в эту ситуацию. А, судя по многим признакам, это предстоит едва ли не всем 650 задержанным 6 мая, да и не только им.Итак, в пятницу мне позвонил вежливый человек, представившийся следователем Романом Мухачевым, и очень вежливо пригласил прийти в понедельник на допрос. Уточнив, в каком качестве и по какому делу меня хотят видеть, я согласился. На письменной повестке не настаивал, поскольку вызывать на допрос по уголовному делу следователи действительно имеют право, а бодаться по несущественным вопросам смысла нет. Настаивать на письменной повестке стоит, если непонятно, зачем и в каком качестве вас зовут или если точно зовут на какое-то мероприятие типа переписывания административного протокола или профилактической беседы, куда вы ходить не обязаны.
Однако в воскресенье раздался звонок и столь же вежливый человек, представившийся помощником следователя, сообщил, что ему очень надо вручить мне повестку на завтрашний допрос, и он готов ее подвезти, куда я скажу. И действительно вскоре подвез в офис ЗПЧ, где я сидел на собрании Комитета 6 мая. Судя по повестке, ждал меня на допрос теперь уже следователь Д.Константинов.
Здание Следственного Комитета в Техническом переулке встретило меня оцепленным сквером и тремя автобусами полиции, стоявшими на его дорожках. Следователь, Денис Константинов, относительно молодой аккуратный и спокойный человек, вскоре после моего звонка спустился встретить меня на проходную. Мы с ним поднялись, кажется, на 10-й этаж, и нашли кабинет то ли в пресс-службе, то ли в управлении по связям с общественностью, выделенный на этот раз для допроса. Как я понимаю, первые допросы разных лиц проходили в тех же помещениях, где постоянно располагается большая следственная бригада, а там – в одной комнате по нескольку человек. После претензий адвокатов, требовавших вписывать в протокол допроса всех присутствовавших, для допросов стали выделять отдельные помещения. В той комнате, куда пришли мы со следователем Константиновым, уже сидел за ноутбуком другой, судя по всему, тоже следователь. Он уступил свое место и ноутбук «моему» следователю, и мы приступили.
На столе передо мной кучкой лежали бумажки. Самая верхняя была длинной описью имущества, изъятого у Навального. Я надеялся в ходе допроса посмотреть на эти бумажки повнимательнее, но минут через пять хозяин кабинета, видимо, вспомнил о своей оплошности, вернулся и забрал их.
Константинов первым делом объявил мне, что технические средства при допросе не используются, поэтому он просит и меня этого не делать, а телефон выключить и положить на стол. Я согласился, но, как и собирался, стал записывать все вопросы ручкой. Чего, кстати, советую и вам в такой ситуации - это ничем не запрещено.
Первые вопросы – анкетные, в частности, о судимости и привлечении к административной ответственности. Честно сказал о последнем незаконном привлечении ко второй.
Дальше - интереснее. Следователь спросил меня о всех местах, где я работал с 1 января 2005 г. и всех доходах за этот период. Я честно сказал, что ни того, ни другого, кроме как касательно текущего места работы с 2010 года, не помню.
Спросил о том, состою ли на учете в налоговой инспекции и сдаю ли декларацию. Совместными усилиями мы определили, что на учете, видимо, стою, раз получаю квитанции по налогу на имущество по почте. Декларацию не сдаю.
Спросил, кто может подтвердить мои текущие доходы. Друзья, мол, знакомые. Я резонно ответил, что они переводов на мой счет никак увидеть не могут, а если кто и может подтвердить, то только бухгалтерия.
Зато положительный ответ на вопрос о том, являюсь ли я владельцем долей в хозяйственных обществах или их учредителем, почему-то следователя не заинтересовал. То ли он уже знал, что я фактически в деятельности этого маленького ООО участия почти не принимаю, то ли спрашивал для проформы.
В общем, природа этих вопросов про доходы понятна, но только в общем. Следствие ищет то ли деньги Госдепа, то ли деньги ОПГ, на которые финансируются то ли митинги, то ли мифические беспорядки. Но чем им тут поможет знание моих или кого угодно еще личных доходов? Какая тут связь? Не говорю уж о том, что никто не обязан отчитываться перед следствием о своих доходах, а также помнить их. Все, что следует о доходах знать государству, отражено в налоговой инспекции. Я бы не стал к этому добавлять ничего.
Следующий блок вопросов был бы про конкретных людей: знаете ли, давно ли, в каких отношениях?
Сначала про Сергея и Анастасию Удальцовых, Бориса Немцова, Илью Пономарева, Марию Баронову, Алексея Навального, Алексея Сахнина. С ними всеми я в разной степени знаком, о чем и сказал.
Потом вопросы были про Лузянина, Барабанова, Духанину (следователь сначала назвал ее в мужском роде – я его поправил), Зимина, Косенко, Белоусова, Луцкевича. Ни с кем из них, ныне арестованных, я не знаком лично, о чем и сообщил.
Почему в первом случае не спрашивали про Яшина и Гудковых, а во втором про Архипенкова, Акименкова, Соболева, Савелова, Бахова – не знаю.
Следующий блок про само 6-е мая: были ли, принимали ли участие в мероприятии, в каком качестве, когда и куда пришли, куда пошли, чего делали. Это был, наверное, самый длинный блок, поскольку пришлось рассказать про провокационное и нарушавшее договоренности сужение территории митинга и прохода на него, про незаконное насилие полицейских, которое я видел, и про то, что, наоборот, нападений со стороны граждан на полицейских я не видел кроме, разве что, кидания пустыми пластиковыми бутылками. Впрочем, и последнее я видел издалека и неуверенно. Рассказал про незаконное задержание Удальцова, Навального и Немцова, о том, что полиция до ночи незаконно гонялась за гражданами по окрестным улицам, про то, что мы с Е.А.Лукьяновой подали в СК заявление о преступлении полицейских и, в связи с отсутствием ответа, подадим еще раз.
Следователь спросил про число участников мероприятия и про то, реагировал ли я на него, связывался ли по его поводу с полицией и т.п. Пришлось объяснить, что в уведомлении указывается ожидаемая численность, а реальным ограничением является норма предельной заполняемости, которая превышена не была. О том, что на демонстрацию и митинг пришли не 5000, а не менее 60-70 тысяч человек полиции, имевшей вертолет, постоянно летавший над нами, и контролировавшей рамки у «Октябрьской», было известно гораздо лучше, чем мне, поэтому специально извещать ее, разумеется, никакой нужды не было.
Примерно в том же духе я ответил и на вопросы о массовых беспорядках. Никаких массовых беспорядков не видел, полагаю, что их не было. В этой связи сам участия в них не принимал и никого, принимавшего такое участие, естественно, не видел. Никаких мер для их прекращения не принимал, во-первых, по причине их отсутствия, во-вторых, поскольку столкновения имели место после того, как полиция хоть и незаконно, но прекратила митинг, а значит, мои полномочия организатора к тому моменту закончились, в-третьих, я не видел нарушений закона со стороны граждан – только необходимую оборону, а обращаться с призывами к агрессивно себя ведущим тяжело экипированным омоновцам я счел и бесполезным, и небезопасным.
На вопрос о том, встречал ли на акции вышеупомянутых людей, честно ответил, что встречал только Немцова и Удальцова в самом начале демонстрации.
Последнее, что интересовало следователя, были вопросы организации и подготовки акции.
Спрашивал о том, кто писал уведомление, кто относил его в Мэрию, кто забирал ответ, а кто писал и относил встречное предложение о маршруте по Якиманке и Болотной, кто ходил на совещания в Департамент региональной безопасности. Что писал уведомление я, и что подавали мы его вместе с Надей Митюшкиной и еще большим числом людей, принимавших участие в ночном дежурстве у Мэрии, я помнил, все остальное, к сожалению, уже забыл. Впрочем, какое все это, вообще, может иметь отношение к делу – выше моего понимания.
Спрашивал он о финансировании, о том, на какие деньги изготавливались знамена, плакаты, приобретались средства звукоусиления и т.п. Я объяснил, что все, кроме сцены и общего звукоусиления, люди приносят сами, и денег от организаторов это не требует. Сцена и звук – требуют, но я за финансы не отвечал, и ничего про них не знаю.
Был вопрос про то, почему на этот раз сцена была такая маленькая, а звук слабый, и кто принимал решение об этом. Объяснил, что в отличие от всех других предыдущих мероприятий и последующей акции 12 июня, когда у нас было 15-20 часов на монтаж сцены и звука, в этот раз нам было дано на это только 3-4 часа, машины начали запускать на Болотную только в 13.00. Ничего другого, кроме сцены-трансформера на грузовике, за это время смонтировать было нельзя. Звук был такой же, как и обычно, а кто отвечал за техническую часть, я не знаю.
Интересовало следователя то, каковы отношения между организаторами митинга (что бы это ни значило!), как распределялись между ними обязанности, в чем заключалась подготовка к мероприятию. Рассказал, что у меня со всеми рабочие отношения, у остальных между собой – не знаю, что я должен был присутствовать в колонне шествия, Сергей Удальцов - во главе шествия, а Надя Митюшкина – на месте митинга. Подготовка заключалась в обсуждениях между собой и с разными людьми, которых сейчас уже не вспомнить, общении со СМИ, размещении информации в социальных сетях.
Наконец, последний вопрос: «Использовали ли Вы в полной мере права организатора массового мероприятия?». Объяснил, что обязанности исполнил полностью, а вот права мои, как и еще многих граждан, в частности, право на свободу собраний, были нарушены сотрудниками полиции.
В целом, у меня не создалось впечатления какого-то особого энтузиазма у следователя. Уходя, я спросил его, когда они намерены закончить. От ответил, что хотят поскорее, но уж больно много сотрудников полиции пострадало.
Не то, чтобы выводом из моего рассказа, но его полезным завершением будут, наверное, рекомендации , по поводу поведения на допросе.
Во-первых, Вы имеете право прийти на него с адвокатом. Я, будучи юристом и имея определенный опыт и уверенность, ходил один, но если Вы не так в себе уверены, лучше пригласите надежного адвоката.
Во-вторых, на допросе не стоит врать, но не стоит и говорить ничего, чего Вы не хотите сообщить следствию. Никто не отменял, на худой конец, ст.51 Конституции, позволяющую Вам не свидетельствовать против себя, но и помнить все на свете, да и вообще хоть что-то, помимо того, что и так известно следствию, вы совсем не обязаны. Смело говорите «не помню», не бойтесь, что следователь подумает о вас плохо. Вообще, не старайтесь ему понравиться, не думайте о впечатлении, которое вы на него произведете. Он вам не сват, и не брат, а по сути, - враг.
В-третьих, не называйте никаких фамилий и имен, кроме тех, что назовет сам следователь, не рассказывайте ничего нового, что хотя бы косвенно может относиться к делу. Задача следствия – фальсифицировать доказательства вины десятков людей. Каждое лыко может оказаться в строку фальсификаторам, и Вам может быть сложно оценить точно, что именно они потом используют против Вас или других людей. Поэтому в случае любых сомнений стоит предпочитать молчание лишней разговорчивости.
Константинов первым делом объявил мне, что технические средства при допросе не используются, поэтому он просит и меня этого не делать, а телефон выключить и положить на стол. Я согласился, но, как и собирался, стал записывать все вопросы ручкой. Чего, кстати, советую и вам в такой ситуации - это ничем не запрещено.
Первые вопросы – анкетные, в частности, о судимости и привлечении к административной ответственности. Честно сказал о последнем незаконном привлечении ко второй.
Дальше - интереснее. Следователь спросил меня о всех местах, где я работал с 1 января 2005 г. и всех доходах за этот период. Я честно сказал, что ни того, ни другого, кроме как касательно текущего места работы с 2010 года, не помню.
Спросил о том, состою ли на учете в налоговой инспекции и сдаю ли декларацию. Совместными усилиями мы определили, что на учете, видимо, стою, раз получаю квитанции по налогу на имущество по почте. Декларацию не сдаю.
Спросил, кто может подтвердить мои текущие доходы. Друзья, мол, знакомые. Я резонно ответил, что они переводов на мой счет никак увидеть не могут, а если кто и может подтвердить, то только бухгалтерия.
Зато положительный ответ на вопрос о том, являюсь ли я владельцем долей в хозяйственных обществах или их учредителем, почему-то следователя не заинтересовал. То ли он уже знал, что я фактически в деятельности этого маленького ООО участия почти не принимаю, то ли спрашивал для проформы.
В общем, природа этих вопросов про доходы понятна, но только в общем. Следствие ищет то ли деньги Госдепа, то ли деньги ОПГ, на которые финансируются то ли митинги, то ли мифические беспорядки. Но чем им тут поможет знание моих или кого угодно еще личных доходов? Какая тут связь? Не говорю уж о том, что никто не обязан отчитываться перед следствием о своих доходах, а также помнить их. Все, что следует о доходах знать государству, отражено в налоговой инспекции. Я бы не стал к этому добавлять ничего.
Следующий блок вопросов был бы про конкретных людей: знаете ли, давно ли, в каких отношениях?
Сначала про Сергея и Анастасию Удальцовых, Бориса Немцова, Илью Пономарева, Марию Баронову, Алексея Навального, Алексея Сахнина. С ними всеми я в разной степени знаком, о чем и сказал.
Потом вопросы были про Лузянина, Барабанова, Духанину (следователь сначала назвал ее в мужском роде – я его поправил), Зимина, Косенко, Белоусова, Луцкевича. Ни с кем из них, ныне арестованных, я не знаком лично, о чем и сообщил.
Почему в первом случае не спрашивали про Яшина и Гудковых, а во втором про Архипенкова, Акименкова, Соболева, Савелова, Бахова – не знаю.
Следующий блок про само 6-е мая: были ли, принимали ли участие в мероприятии, в каком качестве, когда и куда пришли, куда пошли, чего делали. Это был, наверное, самый длинный блок, поскольку пришлось рассказать про провокационное и нарушавшее договоренности сужение территории митинга и прохода на него, про незаконное насилие полицейских, которое я видел, и про то, что, наоборот, нападений со стороны граждан на полицейских я не видел кроме, разве что, кидания пустыми пластиковыми бутылками. Впрочем, и последнее я видел издалека и неуверенно. Рассказал про незаконное задержание Удальцова, Навального и Немцова, о том, что полиция до ночи незаконно гонялась за гражданами по окрестным улицам, про то, что мы с Е.А.Лукьяновой подали в СК заявление о преступлении полицейских и, в связи с отсутствием ответа, подадим еще раз.
Следователь спросил про число участников мероприятия и про то, реагировал ли я на него, связывался ли по его поводу с полицией и т.п. Пришлось объяснить, что в уведомлении указывается ожидаемая численность, а реальным ограничением является норма предельной заполняемости, которая превышена не была. О том, что на демонстрацию и митинг пришли не 5000, а не менее 60-70 тысяч человек полиции, имевшей вертолет, постоянно летавший над нами, и контролировавшей рамки у «Октябрьской», было известно гораздо лучше, чем мне, поэтому специально извещать ее, разумеется, никакой нужды не было.
Примерно в том же духе я ответил и на вопросы о массовых беспорядках. Никаких массовых беспорядков не видел, полагаю, что их не было. В этой связи сам участия в них не принимал и никого, принимавшего такое участие, естественно, не видел. Никаких мер для их прекращения не принимал, во-первых, по причине их отсутствия, во-вторых, поскольку столкновения имели место после того, как полиция хоть и незаконно, но прекратила митинг, а значит, мои полномочия организатора к тому моменту закончились, в-третьих, я не видел нарушений закона со стороны граждан – только необходимую оборону, а обращаться с призывами к агрессивно себя ведущим тяжело экипированным омоновцам я счел и бесполезным, и небезопасным.
На вопрос о том, встречал ли на акции вышеупомянутых людей, честно ответил, что встречал только Немцова и Удальцова в самом начале демонстрации.
Последнее, что интересовало следователя, были вопросы организации и подготовки акции.
Спрашивал о том, кто писал уведомление, кто относил его в Мэрию, кто забирал ответ, а кто писал и относил встречное предложение о маршруте по Якиманке и Болотной, кто ходил на совещания в Департамент региональной безопасности. Что писал уведомление я, и что подавали мы его вместе с Надей Митюшкиной и еще большим числом людей, принимавших участие в ночном дежурстве у Мэрии, я помнил, все остальное, к сожалению, уже забыл. Впрочем, какое все это, вообще, может иметь отношение к делу – выше моего понимания.
Спрашивал он о финансировании, о том, на какие деньги изготавливались знамена, плакаты, приобретались средства звукоусиления и т.п. Я объяснил, что все, кроме сцены и общего звукоусиления, люди приносят сами, и денег от организаторов это не требует. Сцена и звук – требуют, но я за финансы не отвечал, и ничего про них не знаю.
Был вопрос про то, почему на этот раз сцена была такая маленькая, а звук слабый, и кто принимал решение об этом. Объяснил, что в отличие от всех других предыдущих мероприятий и последующей акции 12 июня, когда у нас было 15-20 часов на монтаж сцены и звука, в этот раз нам было дано на это только 3-4 часа, машины начали запускать на Болотную только в 13.00. Ничего другого, кроме сцены-трансформера на грузовике, за это время смонтировать было нельзя. Звук был такой же, как и обычно, а кто отвечал за техническую часть, я не знаю.
Интересовало следователя то, каковы отношения между организаторами митинга (что бы это ни значило!), как распределялись между ними обязанности, в чем заключалась подготовка к мероприятию. Рассказал, что у меня со всеми рабочие отношения, у остальных между собой – не знаю, что я должен был присутствовать в колонне шествия, Сергей Удальцов - во главе шествия, а Надя Митюшкина – на месте митинга. Подготовка заключалась в обсуждениях между собой и с разными людьми, которых сейчас уже не вспомнить, общении со СМИ, размещении информации в социальных сетях.
Наконец, последний вопрос: «Использовали ли Вы в полной мере права организатора массового мероприятия?». Объяснил, что обязанности исполнил полностью, а вот права мои, как и еще многих граждан, в частности, право на свободу собраний, были нарушены сотрудниками полиции.
В целом, у меня не создалось впечатления какого-то особого энтузиазма у следователя. Уходя, я спросил его, когда они намерены закончить. От ответил, что хотят поскорее, но уж больно много сотрудников полиции пострадало.
Не то, чтобы выводом из моего рассказа, но его полезным завершением будут, наверное, рекомендации , по поводу поведения на допросе.
Во-первых, Вы имеете право прийти на него с адвокатом. Я, будучи юристом и имея определенный опыт и уверенность, ходил один, но если Вы не так в себе уверены, лучше пригласите надежного адвоката.
Во-вторых, на допросе не стоит врать, но не стоит и говорить ничего, чего Вы не хотите сообщить следствию. Никто не отменял, на худой конец, ст.51 Конституции, позволяющую Вам не свидетельствовать против себя, но и помнить все на свете, да и вообще хоть что-то, помимо того, что и так известно следствию, вы совсем не обязаны. Смело говорите «не помню», не бойтесь, что следователь подумает о вас плохо. Вообще, не старайтесь ему понравиться, не думайте о впечатлении, которое вы на него произведете. Он вам не сват, и не брат, а по сути, - враг.
В-третьих, не называйте никаких фамилий и имен, кроме тех, что назовет сам следователь, не рассказывайте ничего нового, что хотя бы косвенно может относиться к делу. Задача следствия – фальсифицировать доказательства вины десятков людей. Каждое лыко может оказаться в строку фальсификаторам, и Вам может быть сложно оценить точно, что именно они потом используют против Вас или других людей. Поэтому в случае любых сомнений стоит предпочитать молчание лишней разговорчивости.
http://solidarnost-lj.livejournal.com/2
