О серости как добродетели
Вчера я ехал в очень дешёвом поезде, и был в купе совершенно один, в силу чего мне не было нужды закрывать сидения, и они костлявились недрами своих желез, покрытых щедрым слоем серо-масляной краски. Воображение рисует именно такие клаксоны, когда читаешь Гайто Газданова, рычащие, скрипящие, как старые советские аппараты для облучения носоглотки какими-нибудь полезными ионами. Торчавшие местами куски кожи обивки дополняли ощущение. Дыры в оцинкованном железе каких-нибудь радиаторов!
Вчера я ехал в очень дешёвом поезде, и постоянно въезжал в грозу. Я стоял в городе Козлове, где тупые поезда разворачиваются кзаду головой, как земляные червяки, испуганные тонкой палочкой какого-нибудь нравственного еврейского ребёнка с льняными волосами, и чёрное небо, сильно шелестящее окружающими ветвями, часто подсвечивалось фиолетовым светом. Многие ветвистые молнии били в горизонтальном направлении (пошло напоминать, что так бьют и стрелы в листах младых спектралок, но без пошлости никак). Не реже они били и из земли, из прежних пятнышек, где неуклюжие, в чём-то дизельные машины Тамбовского восстания вырезывали до того красных палачей и других палачей. Наблюдая грозу над Тамбовом, как не вспомнить имена Токмакова, Плужникова! Так же, как молнии, светят и лампы. Я уже писал, что ионы очень полезны. Они питательны. Антоновцам, Антонову приписывают слова: Самогоном зальём глотки. Глупости, ничего такого Антонов не пел! Самогон не питателен. Его, скорее, вместе с кореньями можно заливать в машину Уимсхёрста, дизельный генератор, чтобы он тоже кидал электричество в места пространства, располагающиеся около него. Вокруг него тоже что-то будет фиолетовое. Генераторы, которые настраивал в своём Воронеже Платонов, были именно такие. Если говорить о Воронеже, как не вспомнить, что скажет мне Царь Пространства, когда я буду молиться холоду? Воронеж был традиционно одним из самых проблемных регионов для коммунистов, чего стоит одно только восстание Колесникова!
Электричество, когда оно не выплёскивается вокруг, как в случае электрофорной машины, течёт по проводам. Самолёты поют о том же, да, но это не то: сейчас их нет. Лучше было бы, если бы самолёты были похожи на блистательных алюминиевой обшивкой личинок, если бы можно было в таких же серых облаках направить свой самолёт, взлетевши от Нью-Йорка, не туда, и приземлиться не в Калифорнии, а в каком-нибудь Суонси, под Шеффилдом, Лейчестером, в Килкенни, куда-нибудь в серые воды Шаннона! У многих людей руки похожи на ветви железнодорожного полотна. Оно тоже часто сопровождается проводами, за них держатся электрички. Чуть менее года назад я писал, что провода можно сравнить с щупальцами, это сравнение неуместно: у людей нет щупалец. Ближе был Шекспир, который писал про свою Ундину, дескать, у неё чёрной проволокой вьётся прядь. Волосы часто вьются очень далеко, почти как провода. В Слове о Полку Игореве, например, вьются волосы чрез море до Киева. Разве не об этом писал и Пильняк? Разве не под снопами искр этих ламп врачи-палачи зарезали красного маршала, разве не под этот дизельный рёв его каналоармейцы, как умная девушка, тыкающая указательным перстом в подбрюшье кайсацких нефтяных приисков, стыковали железные рельсы Алгембы?