Книги для читателей's Journal
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends]

Below are the 20 most recent journal entries recorded in Книги для читателей's LiveJournal:

    [ << Previous 20 ]
    Wednesday, May 31st, 2017
    10:55 pm
    [veniamin]
    Александра Бруштейн. "Дорога уходит в даль…" Книга Вторая. "В рассветный час" (Четвертая глава)
    Александра Яковлевна Бруштейн в 1912 году

    ССЫЛКА на первую книгу трилогии А.Я. Бруштейн "Дорога уходит вдаль..." в этом же сообществе. Можно читать.
    http://lj.rossia.org/community/thelibrary/256.html

    Глава четвёртая. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОКОНЧЕН

    После уроков Дрыгалка не сразу отпускает нас домой. Сперва она диктует нам, что задано к следующему уроку. Потом длинно объясняет: каждая девочка должна принести
    из дома мешок для калош, стянутый вверху веревочкой или тесемкой, — мешок этот должен висеть на вешалке, на «номере» своей хозяйки. Она диктует нам эти номера. Мой номер оказывается «тринадцатый». Затем
    черненькая Горбова читает «молитву по окончании ученья»:
    — «Благодарим тебя, создателю, яко сподобил еси нас благодати твоея во еже внимати учению. Благослови наших начальников, родителей и учителей, и всех ведущих нас к познанию блага и подаждь нам силу и
    крепость для продолжения учения сего».
    Дрыгалка строит нас в пары — пара за парой, пара за парой! — десять раз повторяет, что внизу, в швейцарской, мы не должны галдеть, заводить между собой длинные разговоры: «Одеться — и домой!» Наконец
    она ведет нас вниз, в швейцарскую. Когда мы уже двинулись, Дрыгалка вдруг спохватывается, останавливает наше начавшееся было шествие:
    — Помните! Идти ровно, плавно, не возить ногами, не шаркать!
    Ну, слава богу, тронулись… Но когда мы уже подходим по коридору к лестнице, ведущей вниз, нам навстречу приближается колонна учениц первого отделения нашего же класса. Их ведет своя классная дама. От
    всеведущей Мели мы знаем, что ее прозвали «Мопсей» (очень метко!). Дрыгалка останавливает нашу колонну. Мы, второе отделение, стоим и пропускаем вперед себя первое отделение. Первые десять пар девочек
    не идут вниз по лестнице: они — пансионерки, они живут в самом институте. Лестница не кончается на нашем втором этаже (здесь только классы, актовый зал и коридоры), она заворачивает выше, на третий
    этаж. Там находятся дортуары (спальни) и другие помещения для пансионерок. Медленно («Тихо! Плавно» — покрикивает на девочек повизгивающим голосом Мопся) десять пар пансионерок поднимаются, по лестнице
    на третий этаж. После этого оставшиеся восемь пар приходящих учениц первого отделения спускаются вниз по лестнице в швейцарскую. И лишь тогда Дрыгалка ведет вниз нас, второе отделение. Мы должны знать
    свое место. В первом отделении учатся «сливки» — внучка городского головы, дочка командующего военным округом, дочери богатых фабрикантов и купцов, а во втором отделении мы. Мы — «снятое молоко»: дети
    интеллигенции, младших офицеров, более мелкого купечества.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Tuesday, May 30th, 2017
    9:11 pm
    [veniamin]
    Александра Бруштейн. "Дорога уходит в даль…" Книга Вторая. "В рассветный час" (Третья глава)


    Бруштейн, Александра Яковлевна (около 1900 года).

    ССЫЛКА на первую книгу трилогии А.Я. Бруштейн "Дорога уходит вдаль..." в этом же сообществе. Можно читать.
    http://lj.rossia.org/community/thelibrary/256.html

    Глава третья. А ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВСЕ ДЛИТСЯ!

    Урок танцев происходит в актовом зале. Зал — большой, торжественный, по-нежилому холодноватый. В одной стене — много окон, выходящих в сад. На противоположной стене — огромные портреты бывших царей:
    Александра Первого, Николая Первого, Александра Второго. Поперечную стену, прямо против входа в зал, занимает портрет нынешнего царя — Александра Третьего. Это белокурый мужчина громадного роста, тучный,
    с холодными, равнодушными, воловьими глазами. Все царские портреты — в широких золоченых рамах. Немного отступя от царей, висит портрет поменьше — на нем изображена очень красивая и нарядная женщина. Меля
    объясняет нам, что это великая княгиня Мария Павловна, покровительница нашего института. Под портретом великой княгини висит небольшой овальный портрет молодой красавицы с лицом горбоносым и надменным.
    Это, говорит Меля, наша попечительница, жена генерал-губернатора нашего края Оржевского.
    Мы входим в зал парами — впереди нас идет Дрыгалка. Паркет в зале ослепительный, как ледяное поле катка. Даже страшно: «Вот поскользнусь! Вот упаду!» Вероятно, так же чувствует себя Сингапур, попугай
    доктора Рогова, когда его в наказание ставят на гладко полированную крышку рояля.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Monday, May 29th, 2017
    8:48 pm
    [veniamin]
    Александра Бруштейн. "Дорога уходит в даль…" Книга Вторая. "В рассветный час"(Вторая глава)


    Бруштейн, Александра Яковлевна (около 1900 года).

    ССЫЛКА на первую книгу трилогии "Дорога уходит вдаль..." в этом же сообществе. Можно читать.
    http://lj.rossia.org/community/thelibrary/256.html

    Глава вторая. ПЕРВЫЕ ПОДРУГИ, ПЕРВЫЕ УРОКИ

    — Здравствуй… — слышу я вдруг негромкий голос. — Ты меня узнаешь?
    Ну конечно, я узнаю ее! Это Фейгель, та девочка, которая экзаменовалась вместе со мной и так хорошо отвечала по всем предметам. Я радостно смотрю на Фейгель: вот я, значит, и не одна!
    Тогда, во время экзаменов, Фейгель показалась мне усталой, словно несущей на себе непосильную тяжесть. Но в тот день мы все устали от непривычного волнения и напряжения — я, наверно, была такая же
    измученная, как она. А сегодня в Фейгель ничего этого нет. Глаза, правда, грустные, но, наверно, они всегда такие. А в остальном у нее такое лицо, как у всех людей.
    — Почему ты здесь стоишь? — спрашивает она.
    — А ты?
    — Нет, я хотела спросить, почему ты не входишь в институт? — поправляется Фейгель.
    — А ты? — отвечаю я и смотрю на нее с улыбкой.
    Ведь мы обе отлично знаем, что мешает нам перейти через улицу и войти в подъезд института: мы робеем, нам даже немного страшно… и одиноко… все близкие нам люди остались дома. И по этой же причине мы
    так обрадовались друг другу, что сперва заулыбались, а потом начинаем смеяться. На нас нападает внезапный беспричинный «смехунчик». Прохожие оглядываются на нас: стоят две девочки в форменных коричневых
    платьях, крепко держась за руки, и заливаются смехом, глядя друг другу в глаза. У Фейгель от смеха выступили на больших темных глазах слезы.
    — Ты плачешь? — пугаюсь я.
    — Нет, нет! — успокаивает меня Фейгель. — Это у меня всегда такой смех.
    — А как тебя зовут?
    — Маней. А тебя — я знаю! — Сашей… Ну, пойдем, скоро начнутся уроки.
    Мы переходим улицу. У темной глубокой двери с медным кольцом я снова останавливаюсь:
    — Постоим одну секундочку, хорошо?
    Маня соглашается. Ей, видно, тоже страшно взяться за медное кольцо.
    Др-р-р! Др-р-р! — барабанит вдруг дробь по моему ранцу, словно его общелкали целой пригоршней орехов.
    Я вздрагиваю от неожиданности!
    Быстро оборачиваюсь: позади меня стоит невысокая толстенькая девочка в черном чепчике, обшитом черными кружевами и скрывающем всю ее голову. Девочка что-то с аппетитом жует и весело смеется.
    — Это я! Я по твоему горбу барабаню. А почему у тебя ранец? Разве ты солдат или гимназист? — продолжает она, смеясь.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Sunday, May 28th, 2017
    3:05 pm
    [veniamin]
    Александра Бруштейн. "Дорога уходит в даль…" Книга Вторая. "В рассветный час" (Первая глава)
    Как на мой взгляд, Первая книга из этой трилогии, "Дорога уходит в даль…" — которую я уже поместил в этом же сообществе,— лучшая.
    Там куда больше прямых и непосредственных детских впечатлений, эмоций и чувств.
    В Первой книге тоже есть социальные и даже политические страдания и проблемы, но они в основном подаются через восприятие ребёнка.
    В любом случае, Вторая и Третья книги этой трилогии, уж наверное получше чем ваша припиздеканная фантастика, в которой некая, неизвестная вам профессорша,
    даже находит глубокую философскую мысль. Дамочка вроде и в Высшего духа, типа в Бога, верит. В 21-ом веке, а? Как ебанутый и невежественный ООРТ.
    Да, можно уверить себя в чём хочешь. Но это будет бессмысленный, и в случае с ентой профессоршей, снобистский самообман. Кому не подходит — просто не читайте.
    А ебала держите на замке.
    Как и в случае с Первой книгой, только первая глава без ката. Все остальные главы пойдут под кат. Это всё.

    ССЫЛКА на первую книгу трилогии "Дорога уходит вдаль..." в этом же сообществе. Можно читать.
    http://lj.rossia.org/community/thelibrary/256.html




    Бруштейн, Александра Яковлевна (около 1900 года).

    Александра Яковлевна Бруштейн (1884-1968)
    Дорога уходит в даль…
    Книга Вторая


    В рассветный час

    Дорога уходит в даль...  В рассветный час, обложка(380 с полоской).jpg

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава первая. СВОЕЙ ДОРОГОЙ

    Глава вторая. ПЕРВЫЕ ПОДРУГИ, ПЕРВЫЕ УРОКИ

    Глава третья. А ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВСЕ ДЛИТСЯ!

    Глава четвёртая. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОКОНЧЕН


    Глава Первая. СВОЕЙ ДОРОГОЙ

    — Спать! — командует мама.
    — Мамочка…
    — Ничего не «мамочка»! Спать!
    — Но ведь сейчас только восемь… Я всегда до девяти!
    — Тебе надо хорошенько выспаться! — отчеканивает мама с необычной для нее твердостью. — Чтобы завтра не проспать, не опоздать, сохрани бог, на уроки!
    Конечно, это серьезный довод. И я подчиняюсь, хотя и очень неохотно.
    — Все равно не засну… — ворчу я, укладываясь в постель. — Как я могу заснуть в восемь часов! Цыпленок я, что ли?
    С этой мыслью — «все равно не засну!» — я лежу в постели. Поль, моя учительница французского языка, тоже почему-то улеглась в такую рань, одновременно со мной. Она очень волнуется за меня, даже
    несколько раз в течение этого дня принималась сосать лепешечки из своей заветной коробки. Эти лепешки — ужасно невкусные! — сделаны из сока дерева эвкалипт. Такое красивое название, и такие противные на
    вкус лепешки! Они, собственно говоря, предназначены для лечения людей от кашля, но Поль принимает их от всех болезней: от головной боли, от сердцебиения, даже от ангины и расстройства желудка. Поль
    уверяет, что эвкалиптовые лепешки — «совершенно волшебное лекарство!».
    В общем, учиться пойду завтра я, а волнуется из-за этого весь дом! И не только Поль без конца ворочается в постели и сосет свои лепешечки. Даже маленький Кики, блекло-зеленый попугайчик, слепой на один
    глаз, — даже он сегодня почему-то не засыпает, шебаршит в своей клетке. При этом он издает порою тихие «звучки», словно жалуется:
    «Где мой глаз? Почему у меня только один глаз?»
    В другое время Поль сказала бы с гордостью: «О Кики такой умный! Он все понимает — как человек!».
    Но сегодня Поль даже не замечает этого. Она так волнуется, что ей не до Кики…
    Дверь в столовую открыта, и, лежа в кровати, я вижу все, что там делается. Мама за столом раскладывает пасьянс, но совершенно ясно, что карты ее не интересуют и она в них почти не смотрит. Порой она
    неожиданно задумывается и неподвижно глядит в одну точку. По другую сторону стола сидит наш старый друг доктор Рогов, Иван Константинович. Он тоже раскладывает свой любимый пасьянс «Могила Наполеона» (он
    только этот один пасьянс и знает) и тоже часто отрывается от карт, словно его тревожат другие мысли. Папа ходит по столовой — взад-вперед, взад-вперед. А Юзефа отчаянно, на всю квартиру, гремит в кухне
    посудой и утварью, поминутно роняя на пол то одно, то другое. Грохоту — на весь дом!
    — Юзефа! — просит мама мягко. — Не гремите кастрюлями!
    — А когда ж яны — бодай их, тыи каструли! — сами з рук рвутся! Як живые…
    — Яков… — пробует мама остановить папино вышагивание по столовой. — Перестань метаться, как леопард в клетке!
    — «Яков ты, Яков, цвет ты наш маков…» — вдруг напевает Иван Константинович. — Не мечись как угорелый. Ребенок и без того волнуется.
    — Вспомни, как ты когда-то сам в первый раз пошел в гимназию, — напоминает мама.
    Папа, по своему обыкновению, присвистывает:
    — Фью-ю-ю! Это же было совсем другое дело!
    — Почему «другое»?
    — Потому, что я был пятнадцатилетний парень, почти взрослый. Моя мать хотела, чтобы я непременно стал ученым раввином. Меня учили всякой религиозной премудрости, а я мечтал учиться светским наукам — и в
    особенности математике и медицине!
    — Вот! — радуется Иван Константинович. — В рифму со мной! Я в Военно-медицинскую академию из духовной семинарии подался. Меня папаша с мамашей в священники прочили… Как же ты все-таки, Яков Ефимович, в
    гимназию попал?
    — Не попал бы! — говорит папа. — Не попал бы, если бы не мой отец. Он был целиком на моей стороне. Он нанял мне учителя — гимназиста последнего класса, и тот за три рубля в месяц занимался со мной
    потихоньку от моей матери, у нас на чердаке. Мышей там было! Как-то мыши изгрызли латинскую и греческую грамматики Кюнера и Ходобая, и я, почти взрослый, заплакал, балда, навзрыд. Как ребенок!.. Отец
    ничего не сказал, только вздохнул — это ж было бедствие, катастрофа! — и стал шарить по карманам. Выложил всю обнаруженную наличность — шестьдесят две копейки! — и дал мне. «На, сбегай в лавку, купи новые
    книжки…»
    Лежа в постели, не подавая голоса, я внимательно слушаю папин рассказ. Я думаю о своем дедушке — папином отце. Этот дедушка ведь совсем неученый, только грамотный, а вот понимал, что детей надо учить,
    что для этого ничего не жалко. Молодец дедушка! Когда они с бабушкой вернутся с дачи в город, я ему скажу, что он хороший и я его люблю.
    — Ну, в общем, — рассказывает папа в столовой, я благополучно одолел меньше чем за два года курс четырех классов гимназий — и выдержал экзамен экстерном при Учебном округе. Это было почти чудо: никто
    там экзаменов не выдерживал, всех резали. Но я все-таки получил круглые пятерки: и за латынь, и за греческий, и по математике, и по всем предметам — и мне дали свидетельство от Учебного округа. С этим
    свидетельством отец поехал — будто бы по делу! — в город Мариамполь, и там меня приняли в пятый класс местной гимназии…
    — Почему в Мариамполе? — удивляется Рогов. — Почему не здесь, в своем городе?
    — Что вы, что вы! — Папа, смеясь, машет рукой. — Здесь мамаша не дала бы мне учиться. Нет, отец разработал хи-и-итрый стратегический план! Мы с ним тайком перетаскали на чердак все мои книги и вещи.
    Отец, потихоньку от матери, купил мне на толкучке подержанную гимназическую форму: брюки, блузу с поясом, шинель, фуражку с гербом. Все это мы связали в узел. Поздно вечером отец посадил меня в поезд,
    идущий в Мариамполь. В вагоне он обошел всех пассажиров, всякому поклонился и сказал: «Вот это — Яков, мой сын, он едет учиться. Будьте ласковы, присмотрите за мальчиком». А кондуктору отец дал гривенник:
    «Имейте в виду, мальчик у меня такой: если он начнет читать книжку, он до Парижа доедет! Так уж вы, пожалуйста, высадите его раньше: в Мариамполе!»
    — Ну, и как ты доехал? — интересуется мама.
    — Ох, лучше не спрашивай! Я ведь в первый раз в жизни ехал по железной дороге… Меня тошнило и мутило, как на океанском пароходе!
    — А в Мариамполе как ты устроился?
    — Роскошно! Я высадился со своим узелком и с семью рублями, которые мне дал отец. Нашел «ученическую квартиру», где за пять рублей в месяц давали угол и стол таким бессемейным гимназистам, как я. И
    зажил почти как принц!
    — Почему только «почти»? — не выдержав, подаю я голос из своей комнаты.
    — Смотри ты, она не спит!
    — Ты скажи мне, почему только «почти как принц», папа, и я сию минуту усну!
    — Да потому, что ведь принцы, насколько мне известно, не учатся в мариампольской гимназии, — по крайней мере, при мне там не было среди учеников ни одного принца. Ну, и конечно, принцы вряд ли живут на
    «ученических квартирах», не едят одну только картошку с селедкой… В общем, я думаю, что принцам ученье достается лучше, чем нашему брату.
    — А учился ты хорошо, папа?
    — Да как же иначе? — удивляется папа. — Я поступил прямо в пятый класс, проучился четыре года и кончил гимназию с медалью. Без медали меня не приняли бы в университет.
    — Молодец! — хвалю я.
    — Не я молодец, а мой отец: он моей головой пробил дверь к ученью всем моим шести младшим братьям.
    — А как же бабушка?
    — Бабушка поплакала, погоревала — и смирилась. Теперь она даже рада, гордится тем, что четверо из нас уже кончили университет и «вышли в люди». Остальные трое еще учатся… — Но тут, вдруг спохватившись,
    папа сердито кричит мне: — Да будешь ты наконец спать или нет? — и притворяет дверь из столовой.
    Я благоразумно умолкаю.
    «Все равно мне так рано не уснуть!» — продолжаю я думать. Кровать моя стоит у окна, и я вижу спокойное, глубокое ночное небо. Луна висит в небе, как золотая дыня. Я вижу на ней глаза, нос, рот… Конечно,
    я знаю, что это горы на далекой луне, но до чего это похоже на человеческое лицо! Бывают вечера, когда луна смотрит на землю весело, добродушно — вот-вот улыбнется и подмигнет! И иногда у луны лицо
    недовольное и обиженно поджаты губы.
    Сегодня луна очень ласковая и доброжелательная. На нее просто приятно глядеть. «Конечно… я… так рано… не усну…» — продолжает вертеться у меня в голове. Луна закрывается легким облачком, как шарфиком.
    Потом из глаз луны выкатываются крупные слезы, похожие на перевернутые вниз головой запятые. Потом луны уже не видно, а идет дождик, такой тепленький, будто небо плачет супом! Капли этого дождя-супа падают
    на мое лицо, скатываются ко мне за ухо, за ворот моей ночной рубашки и пахнут чем-то очень знакомым и уютным… Кухней, плитой, свежемолотым кофе… Юзефой!
    Это и в самом деле Юзефа, моя старая няня. Стоя на коленях около кровати, она чуть-чуть касается меня рукой, загрубелой от работы, шершавой от стирки. При этом она еле слышно шепчет на том языке, на
    котором молятся в костелах и который сама Юзефа не без гордости называет «латыньским». Впрочем, латинских слов Юзефа знает только два: «патер ностер» («отче наш»), а за этим следует перечисление Христа,
    всех католических богородиц и святых:
    — Патер ностер… Езус Христос… Матка боска Острабрамска, Ченстоховска… — бормочет Юзефа. Это она призывает мне в помощь всех небесных заступников, продолжая кропить меня слезами.
    — Юзенька… — бормочу я сквозь сон, — как ты мокро плачешь…
    И снова закрываю глаза, снова меня качает на сонной волне. Но тут вдруг будто кто крикнул мне в ухо: «Юзефа плачет!» Я раскрываю глаза, мне больше не хочется спать.
    — Юзенька! Тебя кто-нибудь обижает?
    — Никто мене не забижает… Тебя, шурпочку мою, не забидел бы кто там, у кляссе… Смотри, будут бить — не давайся!
    Никакими уверениями невозможно поколебать Юзефину убежденность в том, что в институте («у кляссе») детей бьют. Бьют и учат, учат и бьют.
    Я начинаю повторять все давно уже приведенные доводы: теперь в школах не бьют — если бы там били, разве папа и мама отдали бы меня туда? — и т. д. Но вдруг замолкаю на полуслове, на меня нападает страх:
    опоздаю! Вон уже как светло, уже утро, — опоздаю на первый урок в институт!
    Срываюсь в ужасе с кровати:
    — Который час?
    Нет, не опоздаю: сейчас только семь часов утра. Уроки начинаются в 9 с половиной, а ходу от нашего дома до института всего минут десять, да и то если останавливаться перед каждым магазином и
    засматриваться на все витрины! Времени еще много!
    Все-таки на всякий случай: а вдруг что-нибудь меня задержит? Вдруг улицу перегородят телеги или марширующие солдаты? — я начинаю мыться и одеваться. Так поспешно, что все валится у меня из рук.
    Скорее, скорее, уже десять минут восьмого!
    Когда человек торопится, вещи, словно нарочно, стараются мешать ему. Где моя левая туфля? Куда она убежала? Ведь это же безобразие: у человека две ноги — и почему-то только одна туфля! Я с негодованием
    повторяю по адресу своих туфель то, что постоянно твердит наш друг, старый доктор Иван Константинович Рогов, когда он на что-нибудь или кого-нибудь рассердится:
    — Это хамство, милостивые государи! Да-с!
    К счастью, «милостивая государыня» — левая туфля моя — отыскалась: она почему-то засунулась за ножку кровати. С форменным коричневым платьем — новая беда: оно почему-то застегивается на спине! Ну что за
    глупая выдумка портнихи! Застегивать платье на спине — этак можно целый час проканителиться. И, по-моему, когда я примеряла платье, застежки были сделаны по-людски, спереди…
    — Да ты надела платье задом наперед! — показывает мама.
    — А то — добре! — серьезно уверяет Юзефа. — Наизнанку надеть платье — плохо. А задом наперед — добрый знак!
    Все мои вещи еще с вечера уложены в большой, вместительный кожаный ранец с мохнатой, ворсистой крышкой из жеребячьей шкуры.
    Мне, конечно, немного досадно, почему у меня ранец, как у мальчишек, а не изящная сумка для книг и тетрадок, как у большинства девочек-учениц, встречающихся на улице. Но ранец — это папина причуда,
    докторская. Сумку-де надо носить на одной руке, а от этого у девочек позвоночник искривляется на ту именно сторону. Конечно, если папа говорит, так это, наверно, правда, и позвоночник в самом деле
    искривляется. Но все-таки мне хотелось бы шагать в школу с легонькой сумкой, висящей на руке. И еще бы я хотела — мое давнишнее затаенное мечтание! — чтоб по спине у меня спускалась длинная коса…
    Ох, косой мне все еще не приходится хвастать! На затылке у меня малютка-косюля с бантиком — все равно как если бы сплели косу из весенних стебельков травы, только что пробившихся из-под земли.
    Зато в ранце у меня множество сокровищ, новеньких, еще не опробованных. Книжки, тетрадки со вложенными в них четырехугольниками промокашек — от всего этого вкусно пахнет клеем. Карандаши, перья,
    резинка — одна половинка ее светлая, другая темная: под карандаш и под чернила. Ручка, на которую насажена петушиная головка. Когда пишешь, то головка эта качается, словно приговаривает: «Так, так, так…
    Пиши, пиши, пиши… Очень, очень, очень прекрасно!» Пенал, подарок Поля, — мечта, а не пенал! На деревянной крышке его выжжено изображение роскошного зайца. Выжигали, видимо, не очень большие искусники:
    рот и нос зайца слились воедино — похоже, что заяц с аппетитом сосет свой собственный нос, а удивленные раскосые заячьи глаза будто говорят: «Смотри ты! Обыкновенный нос, а как вкусно!»
    В боковом карманчике ранца лежит завернутый в пергаментную бумагу мой завтрак — я буду есть его на большой перемене: между третьим и четвертым уроками.
    — Я положила тебе побольше, — говорит мама. — Захочешь — угостишь какую-нибудь подружку.
    — Сама ешь! У них — свое, у тебя — свое! — сердится Юзефа и с укором обращается к маме: — Вы ей эту моду не показывайте: подружков кормить! Она тогда сразу все отдаст и голодная бегать будет.
    Только одной вещи нет у меня в ранце (а ее-то мне, ох, как хотелось бы иметь!): перочинного ножа! Когда обсуждался вопрос о перочинном ноже, Поль стояла за то, что ножик — полезная вещь и надо купить
    мне ножик. Но Юзефа начала так плакать, так божиться, так кричать «по-латыньски»: «Езус Мария, матка боска Острабрамска, Ченстоховска», что мама заколебалась.
    — Зачем ребенку ножик? — возмущалась Юзефа. — Что яна — разбойник или что? Да яна ж — маленькая: дайте, ей ножик, яна домой без пальцев придет!
    Так ножа и не купили.
    Папа смотрит на часы.
    — Без четверти девять… Пора!
    — Да? — говорит вошедший в комнату высокий крепкий старик с густой раздвоенной каштановой бородой, в которой не видно ни одного седого волоса. — Да? Ребенок пойдет в первый раз в жизни учиться без
    своего дедушки? Очень мерси вам, дорогие дети, но я — не согласный!
    — Дедушка! — бросаюсь я к нему на шею. — Миленький!
    Это тот дедушка мой, папин отец, о котором папа рассказывал вчера вечером Ивану Константиновичу и маме. Тот дедушка, который, урезывая себя и бабушку во всем, добился университетского образования для
    всех своих семерых сыновей.
    — Дедушка пришел! — прыгаю я вокруг него.
    — Дедушка пришел, — подхватывает дедушка, — не с пустыми руками: он принес внучке подарок!
    И на протянутой ко мне широкой дедушкиной ладони я вижу… отличный перочинный ножик!
    Пока идут препирательства из-за того, нужен девочке ножик или не нужен, и вопли Юзефы, что этим ножиком я обязательно отрежу себе нос, папа снова смотрит на часы.
    — Без десяти минут девять… Пора!
    И одновременным движением мама берется за свою шляпку, а Юзефа набрасывает на голову платок. Дедушка тоже берет шляпу и палку.
    — Куда? — прищуривается папа. — Куда вы все собрались? Вы хотите проводить ее в институт? «За ручку» — да? Может, еще на руках понесете ее?
    — Так яна ж маленькая… — жалобно возражает Юзефа.
    — Она уж не маленькая! — твердо отрезает папа. — Она идет учиться.
    — Яков… — нерешительно начинает мама.
    Но папа властно перебивает ее.
    — Она пойдет одна. И — все.
    — Но она может попасть под извозчика…
    — Непременно! — гремит папа. — Если она привыкнет, чтобы ее водили «за ручку», она непременно попадет под извозчика в первый же раз, как очутится на улице одна. Она должна учиться быть взрослой.
    Юзефа с сердцем срывает с головы платок и убегает на кухню. Там она — я знаю — плюнет в сердцах и заплачет:
    — Нехай дитя зарежется… нехай яво звозчик задавит — им что.
    Но мне папины слова очень нравятся.
    — Ты сегодня пойдешь своей дорогой… Понимаешь, Пуговка? И с тобой не будет ни мамы, ни меня, ни дедушки, ни Юзефы, ни мадемуазель Полины — никого. Ты сама будешь отвечать за все, что делаешь. И не
    держаться за мамину юбку или за Юзефин фартук… Сама надевай ранец! Не помогайте ей! — сердится папа. — Ну вот, молодец! А теперь попрощайся, и в добрый час…
    Все провожают меня в переднюю. Все, кроме Юзефы, которая заперлась на ключ в кухне и, наверно, горько плачет.
    Я через дверь прошу ее выйти, но она не откликается.
    У мамы полные глаза слез. Поль крепко жмет мне руку.
    — Бонн шанс! (Счастливо!) — говорит она мне и тихо, на ухо, добавляет: — Твой отец сказал тебе все, что я думаю… Как будто он читал мои мысли!
    Дедушка обнимает меня.
    — Другой твой дедушка, отец твоей мамы, — он был ученый человек! — он бы тебе сегодня сказал, наверно, какую-нибудь «алгебру»… Или что «птичка божия знает», или что она, бедная, чего-то там не знает…
    Ну, а я — простой дедушка. И я тебе только скажу: будь здорова, будь умная и будь хорошая. Больше я от тебя ничего не хочу!
    Я берусь за ручки двери. Сейчас уйду.
    — Стой, стой! — вдруг спохватывается папа и быстро уводит меня в свой кабинет. — Помни: не врать! Никогда не врать!
    И, погрозив перед моим носом своим разноцветным «хирургическим» пальцем, с которого уже невозможно смыть следы йода и ляписа, папа поворачивает меня за плечи и подталкивает в переднюю.
    — Вещи-и-и! — раздается вдруг из кухни рыдающий голос Юзефы. — Вещи берегчи надо: за них деньги плачены, не черепья!
    Выйдя на улицу и задрав голову, я смотрю наверх, на наши окна. В них — папа, мама, дедушка. В окне нашей комнаты — Поль и Кики, мечущийся в своей клетке. В окне кухни — распухшее от слез лицо Юзефы.
    Папа многозначительно поднимает свой пестрый указательный палец, это означает: «Помни: не врать!» Я понимающе киваю папе и всем. Юзефа машет мне чайным полотенцем и кричит:
    — Вещи… И через улицу ходи остру-у-ужненько!
    Я шагаю по улице. Не спеша, как взрослая. На витрины магазинов не гляжу. Даже на витрину магазина «Детский рай». Даже на окно кондитерской, где выставлен громадный фарфоровый лебедь; вся его спина густо
    нафарширована множеством крупных конфет в пестрых, бахромчатых бумажках — совсем как панталонцы у кур-брамапуток.
    Я не смотрю по сторонам, не хочу отвлекаться от моего пути. Но, пройдя мимо кондитерской, я вдруг останавливаюсь. Я чувствую неодолимое желание ненадолго — совсем ненадолго, на две-три минуты! —
    отклониться от прямой дороги, сделать ма-а-аленький крючок, чтобы повидать одного человека… Мне бы надо свернуть от кондитерской налево, а я иду направо, где сейчас же за углом находится чайный магазин
    известной фирмы «К. и С. Попов с сыновьями». В этом магазине у меня есть друг, и мне совершенно необходимо показаться ему во всем великолепии коричневого форменного платья, ученического фартука, моего
    нового ранца с книжками — ну, словом, во всей блеске. Этот друг мой — китаец, настоящий живой китаец Ван Ди-бо. Его привезли в прошлом году специально для рекламы — чтоб люди шли покупать чай и кофе только
    в этот магазин. И покупатели в самом деле повалили валом. Всякий покупал хоть осьмушку чаю иди кофе, хоть полфунта сахару — и при этом глазел на живого китайца. Так и стоит с тех пор Ван Ди-бо в магазине с
    утра до вечера, рослый, статный, в вышитом синем китайском халате. Голова у него обрита наголо, только на затылке оставлены волосы, заплетенные в длинную косу ниже поясницы. Ох, мне бы такую!
    Ван Ди-бо немножко говорит по-русски. Произносит он слова мягко, голос у него добрый, ласковый. И на всех покупателей, входящих в магазин, Ван Ди-бо смотрит умными раскосыми глазами и всем улыбается
    одинаковой казенно-приветливой улыбкой. Ведь он для того и нанят, чтобы привлекать покупателей!
    Так же смотрел всегда Ван Ди-бо и на меня, когда я приходила с мамой в магазин. Ван Ди-бо кланялся нам, когда мы входили и выходили, и, пока продавец отвешивал и заворачивал нам товар, — а иногда это
    делал и сам Ван Ди-бо, он быстро научился этому нехитрому искусству, — Ван Ди-бо ласково улыбался нам, как всем покупателям.
    Но однажды все неожиданно изменилось. Мама как-то обратила внимание на то, что у Ван Ди-бо очень грустный, совсем больной вид. Он улыбался, как всегда, но улыбка была вымученная, запавшие глаза смотрели
    страдальчески, лицо было в испарине. Мама спросила Ван Ди-бо, не болен ли он. Опасливо оглядываясь на управляющего магазином, Ван Ди-бо стал торопливо бормотать:
    — Холесо… Се холесо, мадама…
    Был уже вечер, торговый день кончался.
    Управляющий надел пальто, шляпу и ушел из магазина. Тогда Ван Ди-бо оживился — он, видимо, боялся управляющего, — а продавец сказал маме, что у Ван Ди-бо на руке «гугля агромадная — от какая!» Сам Ван
    Ди-бо мялся, улыбка у него была похожа на гримасу, но показать маме свою больную руку стеснялся.
    — От-т-то дурень! — сердился на него продавец. — Откусит барыня твою лапу, что ли?
    Тогда мама предложила, чтобы Ван Ди-бо показал больную руку папе. Это, конечно, была очень правильная мысль, но… Тут встал новый вопрос: каким образом попадет Ван Ди-бо к нам на квартиру? Ему строжайше
    воспрещено не только выходить на улицу, но даже стоять на пороге магазина, где его может увидеть с улицы всякий и каждый. Управляющий ежедневно повторяет это Ван Ди-бо:
    «Зачем тебя, китайсу, сюды привезли, а? Чтоб люди на тебя задарма шары пучили? Не-е-ет! Желаете живого китайсу видеть — пожалуйте-с! В магазин-с! Вошли, купили чего ни то, — вот он вам, живой китайса,
    смотрите в свое удовольствие!»
    Так и живет Ван Ди-бо в темном чулане позади магазина и никогда не выходит на улицу. Если он сейчас пойдет вместе с нами, немедленно сбегутся сотни людей. Нам и не пробиться будет сквозь эту толпу, и,
    уж конечно, управляющий магазином завтра же узнает о запретном путешествии Ваи Ди-бо по улицам города. Скандал будет неописуемый!
    Как же поступить?
    Все предлагали разные способы сделать Ван Ди-бо неразличимым среди уличных прохожих. Самое умное придумала жена продавца, пришедшая за своим мужем: пусть Ван Ди-бо наденет ее широкое, длинное пальто.
    — А коса-то? Куда косу девать?
    — А под мой платок, — спокойно предложила жена продавца.
    Так и сделали. Ван Ди-бо, в пальто и повязанный платком, совершенно похож на женщину, только очень огромную ростом.
    — Мадама… — говорил он про самого себя, тыча себя пальцем в грудь.
    Продавец и его жена остались в магазине дожидаться возвращения Ван Ди-бо, а он ушел с нами.
    На всякий случай мы вели Ван Ди-бо плохо освещенными переулочками.
    Все прошло благополучно. Только у самого нашего подъезда Ван Ди-бо споткнулся, платок соскользнул с его головы, и тяжелая черная коса змеей сползла на его спину.
    — Саляпа — испуганно вздыхал Ван Ди-бо. — Саляпа упаль…
    Но при женском пальто коса не обращала на себя внимания, да и никого вокруг не было. Мы быстро вошли в наш подъезд.
    У Ван Ди-бо оказалась на руке флегмона, глубокая, уже назревшая. Он терпел больше недели и молчал — боялся управляющего. Папа вскрыл ему флегмону, выпустил много гноя, перевязал руку. Ван Ди-бо сразу
    повеселел и без конца кланялся:
    — Пасиба, докта! Пасиба!
    Проводить его обратно в магазин вызвалась Поль. Юзефа наотрез отказалась:
    — Я этих желтых румунцев боюсь! — повторяла она. — Румунцы, я знаю, они такие… Только отвернись, а он тебе голову — ам! — и откусил.
    С того случая у нас с Ван Ди-бо дружба. Когда я прихожу в магазин, он меня радостно приветствует:
    — Маленьки докта пилисол!
    Ну, разве можно не показаться такому другу в торжественный день моей жизни? Нет, пойду. На одну минуточку.
    Подходя к чайному магазину, гадаю: увижу я Ван Ди-бо или не увижу? Если управляющий уже явился, то я Ван Ди-бо не увижу, потому что при нем Ван Ди-бо не позволено даже приближаться к двери на улицу. На
    мое счастье, управляющего магазином еще нет, и Ван Ди-бо, примостившись бочком, опасливо выглядывает на улицу, как белка из дупла, готовый юркнуть и скрыться.
    Увидев меня, Ван Ди-бо, по обыкновению, радостно меня приветствует.
    — Ван Ди-бо… — говорю я. — Видите?
    И поворачиваюсь вокруг себя, чтобы Ван Ди-бо мог разглядеть меня со всех сторон.
    Ван Ди-бо с восхищением цокает языком:
    — Ой, каласива, каласива!
    — Я, Ван Ди-бо, учиться иду!
    — Ну, уциси, уциси! Будеси бальсой докта!
    Но в эту минуту Ван Ди-бо внезапно ныряет в полумрак магазина. Наверно, его зоркие глаза заметили издали приближение грозного управляющего.
    Я снова иду налево, по направлению к институту. Останавливаюсь на противоположном тротуаре и пристально разглядываю это длинное, скучное здание. Непроницаемо и отчужденно смотрят на мир окна,
    закрашенные до половины белой масляной краской. Ни одной раскрытой форточки, ни одного выставленного на солнце цветочного горшка, ни одного выглядывающего из окна человеческого лица… В подъезде — глубокая,
    темная — ниша, похожая на запавший рот древней бабы-яги. И массивная входная дверь враждебно скалится медным кольцом, как последним уцелевшим зубом.
    Сейчас перейду улицу. Сейчас войду в подъезд института…


    Ссылка на следующую главу:
    Глава вторая. ПЕРВЫЕ ПОДРУГИ, ПЕРВЫЕ УРОКИ
    Saturday, July 19th, 2014
    4:18 am
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Двадцать Первая глава)


    Александра Яковлевна Бруштейн, фотопортрет

    Александра Яковлевна Бруштейн (1884-1968)

    Под этим портретом и по случаю последней главы этой Первой Книги трилогии "Дорога уходит в даль...", у меня был намечен
    биографический рассказ про Александру Яковлевну Бруштейн. Она была не только волевым и интересным человеком цельного характера, но и её жизнь была интересной жизнью, полной событий.
    Мои счётчики показали, что книгу читали, если взять по нижнему ряду вилки, немногим больше двухсот человек. Я не уверен, что все читатели были с Тифаретника. Я объявил в своём журнале
    на ЖЖ, о том что начинаю помещать "Дорога уходит в даль..." и конечно же дал ссылку на это сообщество.

    В первую главу, одна дама поместила благожелательную реплику о романе. Это был единственный коммент такого рода. Все остальные были обычные для меня. Писали в разные мои регистрациии.
    Про жидов, жидохвостов и Освенцимы, сдобренные фекально-ебальным словарём этих примитивов. Оскорбляли и автора.
    Поэтому, после первой главы я поставил это сообщество на премодерацию. И я уже не пишу о жизни Бруштейн.
    ============================================================
    Весь текст книги я взял в этой бесплатной электронной библиотеке. Там можно скачать много прекрасных книг.

    Электронная библиотека RoyalLib

    По ссылке ниже, вы увидите на одной странице все произведения Александры Бруштейн, включая, конечно, и две остальные книги этой трилогии:
    "В рассветный час" и "Весна".

    Конечно же их можно читать прямо там, не сходя с места. Но если кликнуть колёсиком название любой книги на странице, у вас откроется в отдельной странице только эта книга.
    И её можно будет скачать в ПЯТИ разных форматах. Я практически ничего не качаю. Но пару раз это случалось и я предпочёл скачивать в формате HTML.
    Пять форматов -- это уважительно к читателю. Вот ссылка:

    Бруштейн Александра - все книги автора

    ======================================

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН


    Приходит 5 августа, и меня ведут на экзамен. Не в женскую гимназию, а в институт. Институт этот считается выше, чем гимназия. Из-за этого института
    у нас дома идут жаркие споры с утра до ночи!
    — Все твои выдумки! — говорит мама папе. — В женской гимназии ей будет лучше: там таких, как она, много, и отношение лучше.
    Я настораживаюсь: каких это «таких, как я»? Чем я особенная?
    Но папа в этом вопросе просто как скала!
    — В институте учебная программа больше!
    — Подумаешь, программа… — пренебрежительно говорит мама. — Ты бы ее еще в мужскую гимназию отдал, там программа еще больше.
    — И отдал бы! Да не берут туда девочек… А в институте программа по математике значительно большая, чем в женской гимназии: проходят даже небольшой курс тригонометрии.
    — Тригонометрия… необходимо это для девочки!.. — пожимает мама плечами.
    Папа вдруг сердится:
    — Да! Необходимо! Без математики нет мышления, а без мышления нет человека!
    В итоге этих споров победил папа: мои бумаги подали в институт. Когда знакомые, в особенности моего возраста, спрашивают, почему в институт, почему не в гимназию, мне как-то неловко.
    Что я могу ответить? Что без математики нет мышления, а без мышления нет человека? Я отвечаю скромненько: так хочет папа, а он, наверно, лучше знает…
    Скажу здесь к слову. С тех пор прошло более шестидесяти лет, и я свято чту память о моем отце. Он прожил долгую, хорошую жизнь, он не раз совершал поступки, которые можно смело
    назвать героическими (об этом я расскажу в другой книге), он умер, презирая своих палачей, не унизившись перед ними ни на секунду. Но вот в этом — в выборе учебного заведения для своей
    единственной дочки — он был неправ. Я проучилась в этом проклятом институте семь лет, я перенесла в нем много унижений и несправедливостей. А математика, как там ее преподавали,
    была такой же суррогат, как желудевый кофе… И математике и мышлению я научилась уже гораздо позже, в высшем учебном заведении, а в особенности в жизни.
    5 августа мы с мамой отправляемся в институт на экзамен. Когда мы уходим, папы нет дома — его в четыре часа утра позвали к больному и он еще не возвращался. Он оставил мне записку,
    нацарапанную его неразборчивым почерком:
    …Пуговка!
    1) Спокойненько, спокойненько!
    2) Думать! Не подумав, не отвечай — скажешь глупость!
    3) Если очень перепугаешься, вспомни Муция Сцеволу или маленького спартанца с лисицей: им было хуже, но они не подали и виду.
    А в общем — все будет хорошо!
    Папа
    Меня провожает весь дом — Юзефа, Поль, одноглазка Кики. Из всех окон машут соседи. Карман у меня набит, как подушка: все дали мне что-нибудь «на счастье». Юзефа — завернутый в
    бумажку кусочек какой-то сухой черной гадости («Это священное!»), Поль — морскую раковинку, мама — фарфоровую фигурку зайчика. Старая Хана принесла нам утреннюю порцию бубликов,
    и один из них, самый золотистый и пузатый, она просит меня положить в карман «на счастье».
    От всей этой торжественности мое волнение все усиливается. У меня нет в голове ни одной веселой, смешной мысли! Одно трепыхание и страх!
    Мы идем с мамой по улицам. Страх мой перед экзаменом все растет: ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Friday, July 18th, 2014
    12:20 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Двадцатая глава)


    Дорога уходит в даль...Бруштейн А. Я.

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА


    Коса — она, конечно, очень долго растет. Но маленькая косичка, в несколько сантиметров, такая, чтобы в нее можно было вплести ленточку, — такая
    у меня к концу лета все-таки уже есть. Это очень приятно. Я поворачиваю голову то вправо, то влево, словно трясу надетыми на уши сережками из вишен! Косичка при этом, правда,
    не бьет меня по ушам (это еще когда-а-а будет!), но я ощущаю ее у себя на затылке… Это тоже приятно!
    В один прекрасный день, когда мы с Юлькой сидим на обычном месте, на берегу реки, куда ее каждое утро приносит Степан Антонович, Юлька говорит мне:
    — Завтра придешь?
    — Приду.
    — Нет, ты приходи непременно. В двенадцать часов, — настаивает Юлька.
    — А что?
    — Так… — И Юлька делает загадочное и таинственное лицо. Ясно: она знает какой-то секрет.
    Однако сохранить тайну до конца она не может.
    — Свадьба у нас завтра… — говорит она, сияя. — Мамця со Степаном Антоновичем венчаться идут… Приходи в двенадцать часов. И не сюда — меня здесь не будет. К ресторану приходи,
    к черному ходу, где наша комнатка… И еще Юзефе скажи, чтоб с тобой пришла! Непременно!
    Пока Юлька была больна, ее мать очень подружилась с Юзефой. Она даже называет Юзефу «тетечкой».
    — Мы и татку твоего хотели пригласить, да не смеем…
    — Папа непременно пришел бы! — горячо уверяю я. — Но в двенадцать часов он в госпитале.
    Когда я ухожу, Юлька кричит мне вслед:
    — Не забудь: завтра в двенадцать с черного хода! И Юзефа чтобы тоже!
    Я очень радуюсь этому приглашению, хотя со словом «свадьба» у меня связаны не очень приятные воспоминания. Я была на свадьбе только один раз в жизни.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Thursday, July 17th, 2014
    2:58 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Девятнадцатая глава)


    Дорога уходит в даль... Бруштейн Александра.

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ


    На последнем полете Древницкого Анна Борисовна не присутствовала, хотя и собиралась быть. Но, когда мы возвращаемся домой, Юзефа встречает нас сияющая, как начищенный медный подсвечник:
    — Учителя нашего выпустили!
    Мы все набрасываемся на Юзефу с вопросами, но она знает только, что прибегала «учителька» (Анна Борисовна), что она была «такая радая, такая радая!..»
    — «Юзефочко, говорит, дорогой вы человек! Мужа моего сегодня выпустили с острога! Пошел свидетельство выправлять, сегодня ночью, говорит, уезжаем!..» Так и сказала: «Юзефочко, дорогой человек!» —
    повторяет Юзефа растроганно.
    Приходит и Анна Борисовна. От радости она немного растерянна, словно боится верить счастью. Она объясняет, что Павла Григорьевича действительно выпустили — дали ему в полицейском управлении так
    называемое «проходное свидетельство» в Харьков.
    Фон Литтен исполнил свое обещание!
    — А как же вы успеете до ночи уложиться? — беспокоится мама.
    — Да какие у нас пожитки, Елена Семеновна! Уже все уложили…
    — А почему вы пришли без Павла Григорьевича? Посидели бы с нами последний вечерок!
    — Да это все Павел мудрит: говорит, что это неконспиративно, что мы вас можем подвести…
    — Вот что, дорогая моя Анна Борисович: за нас можете не беспокоиться — пока фон Литтен сидит на своем месте, будьте спокойны, он себе не враг. Ни один волос не упадет с моей головы. Сию минуту
    ступайте за Павлом Григорьевичем! — командует папа.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Wednesday, July 16th, 2014
    11:20 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Восемнадцатая глава)


    Дорога уходит вдаль, Ал. Бруштейн

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ


    То, что сейчас описано, заняло всего несколько .коротеньких минут. Но еще не отгремели крики и аплодисменты, как становится ясно, что случилось
    страшное несчастье. На одном из канатов-лямок, за которые солдаты перед взлетом удерживали шар на земле, теперь явственно видно — висит человек! Немедленно по толпе бежит догадка:
    один из солдат не успел выпростать ноги из канатной лямки и его подняло вместе с шаром. На фоне светлого летнего неба шар поднимается все выше и выше, неся двоих: один стоит в гондоле
    шара, другой висит на канатной лямке.
    Только что было шумно, радостно, люди кричали, аплодировали. Сейчас словно громадной крышкой прикрыло весь крут, на котором стоит толпа, и все замолкло. Люди стоят, как оглушенные
    неожиданностью несчастья, молчаливые, растерянные.
    Что будет?
    Затем сразу вспыхивают споры, догадки, предположения. Все разговаривают друг с другом, как знакомые. Каждый хочет услышать от другого что-нибудь ободряющее, утешительное.
    — Папа, — шепчу я, — Древницкий не может спуститься с шаром обратно?
    — Не может. Шар-то ведь неуправляемый. Не Древницкий его ведет куда хочет, а шар несет Древницкого по ветру…
    — Ничего с Древницким не случится! — очень уверенно и громко говорит рядом с нами какой-то господин в элегантной шляпе-котелке, надетой чуть-чуть набок.
    Немедленно вокруг него образуется кольцо людей.
    — По-вашему, все кончится благополучно?
    — Для Древницкого? Конечно! Сейчас он спустится с парашютом, и все будет отлично.
    — Вы думаете, Древницкий спустится с парашютом?
    — А как же иначе! — говорит шляпа-котелок. — Ведь он понимает не хуже нас с вами, что не воспользоваться сейчас парашютом — это же верная смерть! Нет, он спустится с парашютом!
    — А солдат? — спрашивает папа, и я слышу по голосу, как он волнуется.
    — Ну, солдату, конечно, аминь! — спокойно заявляет шляпа-котелок. — Древницкий спустится с парашютом, из шара вытечет последний воздух, и солдат загремит на землю. С такой высоты,
    представляете?
    — Значит, вы думаете, Федор Викторович, — спрашивает папа (он, оказывается, знает шляпу-котелок), — вы думаете, Древницкий бросит солдата на произвол судьбы? Погибай, мол, да?
    — А конечное дело так! — раздается знакомый голос, — и в группе людей, окружающих Федора Викторовича, мы видим Владимира Ивановича Шабанова. Мы не видели его с самого 1 мая, когда
    они поссорились с папой. Сейчас Шабанов смотрит на папу злыми глазами, хотя обращает свои слова не к нему, а к Федору Викторовичу. — Правильно рассуждаете, Федор Викторович!
    Спасти солдата Древницкий все равно не может, а себя спасти может, если спустится с парашютом. Он это и сделает. Своя, знаете, рубашка ближе к телу… — заканчивает Шабанов со смешком.
    Тут папа говорит, ни к кому не обращаясь:
    — Есть две отвратительные поговорки: «Моя хата с краю!» и «Своя рубашка ближе к телу!» Если бы все думали так, человечество до сих пор жило бы в пещерах, одевалось в звериные шкуры
    и разговаривало ударами дубины!
    В группе вокруг нас смех, сочувственный папе.
    — Правильно! — говорит какой-то человек, пожимая папе руку. — Правильно, доктор!
    — А в Древницкого я верю! — продолжает папа. — Он героический человек, он не станет усыплять свою совесть обывательскими поговорочками… И вон — смотрите! — шар еще виден,
    маленький-маленький, как булавочная головка… А никто с него с парашютом не спускается!
    Проходит еще минута, другая, — булавочная головка совсем исчезает из виду.
    — Ну, друзья мои, — обращается к нам папа, — мне пора в госпиталь. А вы как? Я вам советую — побудьте здесь, в саду, еще часок-другой. Здесь раньше всего станет известно, что с Древницким.
    Я из госпиталя тоже приеду сюда, к вам. Дома-то ведь мы от одной неизвестности истомимся!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    3:53 am
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Семнадцатая глава)


    Дорога уходит в даль... Александра Яковлевна Бруштейн

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ


    Дни идут, они даже бегут быстро, вприпрыжку; как шаловливые дети, Анна Борисовна ходит в тюрьму на свидания, носит туда передачи. В передачах
    деятельное участие принимают Юзефа мама — жарят котлеты, пекут булки. Скоро, вероятно, судьба Павла Григорьевича решится и они с Анной Борисовной уедут из нашего города. Об этом
    я думаю с грустью.
    К Юльке я хожу через день. Отца мальчика-"полковника" выпустили из тюрьмы, он уже работает. А про Вацека ничего не известно, и Юлька очень горюет.
    — Я Вацека так люблю, так люблю… — тихонько и жалобно говорит Юлька. — Ну, вот почти так сильно, как тебя, Саша!
    Мне радостно слышать эти слова. Еще три месяца тому назад мы с Юлькой по этому случаю обнялись бы, поцеловались, может быть, даже заплакали! Но, ох, сколько мы пережили за эти
    три месяца!
    Как мы повзрослели… Я протягиваю руку и крепко пожимаю Юлькину.
    — Ого! — замечаю я. — У тебя руки крепкие стали…
    Юлька вообще очень поправилась. Она уже не лежит, а чаще сидит на своем одеяле. Почти совершенно пропали опухоли-браслеты на ее руках и ногах. Самые ноги хотя все еще не ходят,
    но уже не похожи на серые, размоченные макароны, в них появилась какая-то жизнь. Юлька уже слегка шевелит ими. Папа уверяет, что Юлька скоро начнет ходить.
    Еще одна перемена появилась в Юльке, перемена, связанная, вероятно, влиянием на нее Степана Антоновича: она стала смелее. Степан Антонович очень любит Юльку, а уж как она любит его!
    Когда он иногда на минуточку прибегает к ней на берег реки, Юлька вся светится радостью,
    — Таточку! — говорит она. — Татусю! — и крепко обнимает его за шею.
    Вероятно, от общения со Степаном Антоновичем Юлька стала гораздо лучше говорить по-русски — и правильнее, и слов у нее стало больше. Например, как-то, говоря о Павле Григорьевиче,
    Юлька очень четко выговорила по-русски:
    — Он спра-вед-ливый человек!
    Теперь у нас с Юлькой появилась новая игра: афиши. Юлька собирает афиши. У входа в ресторан каждый день наклеивают новые афиши, и вечером Степан Антонович приносит их Юльке.
    Бывает так, что расклейщик и утром дает Степану Антоновичу одну лишнюю афишу для Юльки. По этим афишам я учу Юльку читать. Юлька старательно прочитывает заглавие пьесы, сперва
    просто складывая буквы в слоги и слоги — в слова. Потом она начинает разбирать смысл прочитанных слов и чаще всего остается недовольна.
    — «Пу-те-ше-стви-е на луну»… Вот какое глупство! Чи ж она близко, та луна? На чем туда ехать?
    Или:
    — «Пре-жде скон-ча-лись, пo-том по-вен-ча-лись»… А кто же их, покойников, венчал, а?
    Бывают и такие афиши: «ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ДОКТОР ЧЕРНОЙ И БЕЛОЙ МАГИИ РОБЕРТ ЛЕНЦ». На афише изображен плотный мужчина с баками, во фраке, лацканы которого увешаны всевозможными
    орденами и звездами. Афиша перечисляет эти знаки отличия: орден «Льва и Солнца», пожалованный господину Роберту Ленцу его величеством шахом персидским, орден, пожалованный индийским
    магараджей, и т. д. без конца. Я с удовольствием отмечаю, что таких Георгиевских крестов за храбрость, какие были у моего дедушки Семена Михайловича, у доктора Роберта Ленца нет.
    Мы с Юлькой долго пытаемся разгадать, что могут значить слова «белая и черная магия». Афиша перечисляет все, что покажет «уважаемой публике» доктор Роберт Ленц: он покажет таинственные
    исчезновения и появления людей и предметов — по знаку его палочки из дощатого пола будут расти великолепные растения, он сготовит «яичницу в шляпе» любого человека из публики, а затем
    яичница превратится в букеты цветов, которые господин Роберт Ленц будет иметь удовольствие поднести всем присутствующим дамам…
    «Спешите! Спешите! Одна-единственная гастроль!»
    Прочитав афишу, мы с Юлькой молчим — мы совершенно раздавлены чудесностью всего того, что делает господин Роберт Ленц. Потом Юлька, тряхнув головой, робко замечает:
    — Может, брехня, а?
    — Не знаю… Я спрошу у папы.
    — Во-во, спроси!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Tuesday, July 15th, 2014
    2:20 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Шестнадцатая глава)


    Дорога уходит в даль...синяяjpg.jpg

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?


    О Павле Григорьевиче все еще ничего не известно: полковник фон Литтен, к которому хочет обратиться папа, уехал из города на несколько дней.
    Я прихожу в «Ботанику» к Юльке. Я не была у нее с самого мая — пока было неизвестно, что с Павлом Григорьевичем. Не хотелось ее огорчать — она ведь так любит Павла, Григорьевича. Он так заботливо ходил за ней, когда она была больна!
    Я мчусь по берегу к реке и издали вижу фигурку Юльки. Она полулежит на своем одеяле и так горестно подпирает голову худеньким кулачком, что за версту ясно: она все знает. Она, оказывается, знает больше, чем я.
    — Был у нас твой татка… — говорит она. — В ту самую ночь был. К нам двоих побитых принесли, татка твой их и лечил. А потом ушел на квартиру к Степану Антоновичу — туда тоже двоих положили…
    И совсем тихо; горестно Юлька добавляет:
    — А Павел Григорьевич сгинул… Никто не знает, где..
    — Мой папа его ищет.
    Юлька оживляется:
    — Твой татка? Ну, он найдет… — Но тут же она снова потухает. — И Вацек пропал, — знаешь, рыжий. И еще много людей, ты их не знаешь… Тот мальчик, помнишь, Павел Григорьевич его пулковником назвал? Он ко мне теперь за хлебом ходит, — у него отец на лесопилке работал, — арестовали отца..
    И Юлька рассудительно добавляет:
    — У нас теперь хлеба довольно. Что ж не дать тому, у кого нет? Нам же люди, помнишь, как помогали?..
    Как-то само собой так получается, что вместо Павла Григорьевича со мной теперь занимается Анна Борисовна. Проэкзаменовав меня по всем предметам, она утверждает, что «Павел» подготовил меня хорошо: я знаю не только то, что требуется по программе, но даже значительно больше. Поэтому Анна Борисовна повторяет со мной пройденное. А так как это не очень увлекательно, то она очень многое мне рассказывает — и по истории, и по географии, и по литературе.
    Но самое интересное для меня — то, что Анна Борисовна рассказывает «из жизни». Как и Павел Григорьевич, она очень часто ходит со мной гулять. Мы подолгу сидим над рекой — на скамеечке или на камнях, — и Анна Борисовна рассказывает. Очень интересно, как они с Павлом Григорьевичем поженились. Он был студент-медик в Петербурге, Анна Борисовна училась там же — на женских курсах. До его ареста они изредка встречались у общих знакомых. Когда Павла Григорьевича арестовали и посадили в петербургскую тюрьму «Кресты», то оказалось, что некому ходить к нему в тюрьму на «свидания с близкими», некому носить ему передачи: все это разрешалось только матерям, женам, невестам или сестрам. Мать вы или нет, жена или не жена, сестра ли, — все это можно доказать только по паспорту. А невеста — вот отличное звание, не требующее доказательств, доступное для всякой девушки. Поэтому, когда арестовывали кого-нибудь холостого и бессемейного, товарищи спешно подыскивали ему такую мнимую невесту, которая ходила бы к нему в тюрьму, носила передачи, а если можно, и передавала бы ему с воли сведения от товарищей, а от него — товарищам на волю. У Павла Григорьевича не было ни матери, ни жены, ни сестры, ни невесты. Вот Анна Борисовна, по просьбе товарищей, и объявила тюремному начальству, что она — невеста заключенного в «Крестах» студента Павла Григорьевича Розанова и просит свидания с ним.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Monday, July 14th, 2014
    1:10 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Пятнадцатая глава)


    Дорога уходит в даль... 1958, Детгиз, Александра Бруштейн


    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ


    День тянется без конца. Если смотреть в окно на улицу, то ничего особенного в городе не происходит. Едут извозчики, идут пешеходы, на углу висит афиша
    городского театра: «Сумасшествие от любви». Продают подснежники и первые лиловые анемоны, мохнатые, словно они надели шубки мехом наизнанку. Вот проехал доктор Стембо в изящной пролетке
    с английской упряжью — с оглоблями, концы которых выгнуты врозь и наружу. За ним прогремела телега, на которой свалены длинные железные полосы; концы их волочатся по земле и, подпрыгивая,
    грохочут по мостовой. Неторопливо проплыла закрытая карета «бискупа» — католического епископа. Многие прохожие останавливаются и набожно крестятся на эту карету, а сидящий в ней тощенький
    старичок старательно осеняет крестным знамением улицу направо и налево.
    — Бискуп… — крестится и Юзефа, но делает она это рассеянно, мысли ее давно далеко.
    Приходит ко мне на урок ящик — фрейлейн Эмма. Как каждый день, я сперва читаю вслух из хрестоматии: «Был сильный мороз. Карльхен, Амальхен и Паульхен очень жалели бедных воробышков, которые
    прыгали по снегу и, наверно, очень хотели кушать…» Потом я пишу диктовку: «Цветы благоухают — пукт. Наша мама очень добрая — пукт» и т. д. В заключение ящик декламирует мне очередную балладу Шиллера,
    как на грех, удивительно неинтересную. А может быть, просто я сегодня слушаю рассеянно? Как сквозь сон, я слышу, что какой-то «Фридолин» был верным слугой своей госпожи, «графини фон Заверн». Такая
    невнимательная слушательница, конечно, не вдохновляет фрейлейн Эмму, и она ни на минуту не превращается из ящика в живого человека. Так протекает весь урок. Когда фрейлейн Эмма наконец уходит,
    я чувствую такое облегчение, словно у меня гора с плеч свалилась.
    И снова мы с Юзефой сидим на подоконнике и смотрим на улицу. А там все так же мирно. На балкончике над аптекой Родзевича жена аптекаря, повязав голову косыночкой и разостлав два газетных
    листа, пересаживает фикус из глиняного горшка в более вместительную деревянную кадку. Сидящая рядом с аптекаршей большая серая кошка невозмутимо спокойно вылизывает свой бок.
    Папа весь день забегает чуть ли не каждый час домой. Не раздеваясь, спрашивает:
    — Ну, что?
    — Ничего… — отвечает мама.
    Папа нервничает, он даже и со мной говорит раздраженно.
    — Папа, почему Павел Григорьевич назвал меня Александрой Яковлевной?
    — А ты разве Мария Ивановна?
    Несколько раз в течение этого дня за окном по улице, гарцуя, проносятся небольшие отряды казаков.
    — С нагайками… — шепчет мама.
    — А это, голубенькая, скажу вам, не русское оружие! — разъясняет Иван Константинович Рогов. — Это — от ногайских татар заимствовано… Сотни лет тому назад! Нет, не русское оружие…
    — Чье бы ни было… — бормочет папа. — А если полоснет, так на ногах не устоишь! Ведь в такой нагайке, в ременном конце, свинчатка вплетена!
    — Ну, будем надеяться, казаки только для устрашения по улицам ездят, — успокаивает Иван Константинович.
    Однако эти надежды не сбываются.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Sunday, July 13th, 2014
    3:05 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Четырнадцатая глава)


    Дорога уходит в даль.Звукозапись.

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ


    Утро. Делать мне нечего, не стоит ничего начинать, сейчас придется бросить: Павел Григорьевич должен прийти на урок. Чтобы чем-нибудь заняться,
    я делаю всякие краткосрочные дела: поливаю цветы в цветочных горшках, насыпаю корму канарейке, читаю наоборот справа налево видные в окно уличные вывески: «акетпа» — вместо «аптека»,
    «яанчолуб» — вместо «булочная». Потом сажусь за свой столик и просматриваю работу, приготовленную для Павла Григорьевича. Мне не нравится, что буква "о" у меня везде как гладкое яйцо,
    и я всюду приписываю к ней петельку — она становится похожа на фасоль, это гораздо интереснее. Сделав и это многополезное дело, я вспоминаю, что можно еще сорвать с календаря вчерашний
    листок и прочитать то, что напечатано на нем с изнанки.
    А Павел Григорьевич, видно, где-то задерживается!.. Нету его и нету!
    Тут же, в комнате, папа читает номер медицинского журнала, только что принесенный почтальоном. Читает папа, как он всегда все делает: на лету, на бегу, между двумя операциями. Читает,
    не присаживаясь, стоя, в шляпе и держа в руке свою сумку с инструментами (он ждет — доктор Рогов должен прийти, чтобы отправиться вместе с папой куда-то к больному).
    Я срываю с календаря листок со вчерашним числом: 18 апреля. Внизу в скобках маленькими буковками и цифирками напечатано: 30 апреля. Под сорванным вчерашним листком сегодняшнее
    число — 19 апреля, — и опять под этим в скобках мелконько напечатано: 1 мая.
    — Папа! Почему крупно — девятнадцатое апреля, а малюсенькими буковками — первое мая?
    У папы удивительная способность: одновременно и читать, и слышать, что ему говорят, и отвечать на это! Только отвечает он коротко, словно рубит ответ на куски.
    — За границей… — говорит он, перелистывая страницу, — другой календарь… На двенадцать дней позднее, чем у нас.
    — А почему?
    Папа дочитал журнал, кладет его на стол:
    — Ну, это я так, на бегу, рассказать не могу. В общем, мы отстаем от заграничного календаря на двенадцать дней. И каждые сто лет эта разница увеличивается на один день. С 1900 года мы
    уже будем отставать на тринадцать дней.
    — Очень странно! — удивляюсь я. — У нас сегодня еще только девятнадцатое апреля, а у них уже первое мая!..
    На изнанке сорванного календарного листка, как всегда, напечатано множество сообщений: пословицы, почему-то всегда либо неинтересные, вроде «Февраль заморозит, а март отпустит»,
    либо общеизвестные, как «Ученье — свет, неученье — тьма», медицинские советы («Простейшее средство от детских поносов»), меню обеда («Щи суточные говяжьи, бараний бок с кашей, мороженое»)
    и, наконец, — загадочная строка: «Погода по Брюсу: дождь». Эти предсказания погоды почему-то никогда не сбываются!
    — Папа, кто такой Брюс?ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    12:08 am
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Тринадцатая глава)


    Дорога уходит в даль...Детгиз, 1961

    ССЫЛКА на все главы:
    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК


    Мы идем с Павлом Григорьевичем домой. Ворона, завязанная в носовой платок, ведет себя поначалу довольно смирно, так что мы о ней вроде как
    забываем и разговариваем о чем-то другом. Но все-таки ворона нет-нет да и напоминает о себе.
    — Клюется, окаянная! — вздыхает Павел Григорьевич. — Я бы положил ее в карман, да она там задохнется.
    — Лучше в мою шляпу, — предлагаю я. — Ей там будет очень удобно.
    Кладем ворону на дно моей соломенной шляпы, завязываем в платок. Не знаю, удобно ли ей там, но клевать ей там как будто нечего. Впрочем, через некоторое время хы обнаруживаем,
    что она проклюнула небольшую дырку в соломе.
    — Вот клюв! — сердится Павел Григорьевич. — Сверло, а не клюв!
    Мы уже почти у дома, теперь осталось недолго.
    Но тут перед нами встает вопрос, очень трудный, почти неразрешимый: что делать дальше с вороной? Куда ее нести?
    Павел Григорьевич останавливается в раздумье и, сдвинув шляпу на лоб, в растерянности чешет затылок:
    — Понимаешь… Моя хозяйка такую птицу в дом не впустит! Ни за что!
    Что до меня, то мне впору запустить в затылок обе руки! В пылу борьбы с кошкой и спасения калеки-вороны я совсем забыла одну из папиных странностей: он не переносит в доме никаких
    животных. Канарейку, чтобы пела в клетке, молчаливого попугайчика Кики, никогда не покидающего нашей комнаты, — ну, это еще туда-сюда… Но эту страшную птицу, которая рвется из рук,
    норовит пребольно долбануть клювом, — папа ее возненавидит с первого взгляда. Это будет неслыханная война!
    Мы стоим с Павлом Григорьевичем, нерешительно смотрим друг на друга, переминаемся с ноги на ногу… И вдруг ворона — в первый раз за все время — испускает крик на всю улицу:
    «Кар-р-р-х! Кар-р-р-х!»
    Около нас начинают собираться мальчишки. Они стараются заглянуть в узелок, которой держит в руке Павел Григорьевич и откуда доносится все более громкое карканье. Понемногу мы
    обрастаем целой толпой.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Friday, July 11th, 2014
    8:41 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Двенадцатая глава)


    доктор Яков Ефимович Выгодский,(1857-1941) 2 августа 1933

    Доктор медицины Яков Ефимович Выгодский отец Александры Бруштейн, который называется в трилогии Яков Ефимович Яновский, был человеком знаменитым, много-и-разно-талантливым и ко
    всему этому доктор Выгодский был поразительно цельной личностью. Он всегда жил согласно его принципам гуманиста. Вот это встречается совсем не часто.

    В Первую мировую войну, когда в 1915-ом году немцы пришли в Вильну (тогда город ещё назывался ВИЛЬНА до 1918 года, потом стал ВИЛЬНО и дальше ВИЛЬНЮС)они потребовали, чтобы еврейская община
    уплатила им миллион рублей (это очень много в пересчёте на сегодня). В 1812 году Наполеон назвал город северным Иерусалимом. По первой и последней, так называемой научной переписи Российской
    Империи (1897 г.), в Вильне жило 40% евреев, 30% поляков и 20 % русских. Остальные были по два-три процента. Литовцы(2,1 %), белорусы(4,2 %) и т. д. Доктор Выгодский, как один из
    ведущих лидеров общины и председатель "Комитета помощи" издал прямо от его собственного имени воззвание -- "Евреи не платите контрибуцию".
    Это переполнило чашу отношений немцев с этим непокорным евреем и в марте 1917 года его отправили в концлагерь. 200 грамм плохого хлеба и немного мороженых овощей. Это всё! Люди всё время
    дохли от голода и туберкулёза. Но немцам и этого было мало. В 1918-ом году его перевели в другой лагерь, в котором просто не каждый день кормили. Там он бы умер конечно,
    после того, что у него кончились продукты, которые он привёз с собой. Его спас приятель, который был депутатом немецкого парламента.

    Талантливый и передовой врач, Выгодский написал немало статей по профессии, которые были очень востребованы.
    Выгодский был талантливым публицистом и писателем с его собственным стилем. Свой стиль определяет талант как ничто другое, правда?
    Его автобиографическими книгами по-настоящему зачитывались. Про него нужно рассказывать очень долго. Выгодский был талантливым театральным критиком. Он хорошо писал в любой области.
    И он оказал очень важную поддержку еврейскому театру в Вильно.
    С 1922 по 1930 год -- два срока депутат польского сейма (парламента). В тот короткий период, когда Вильно принадлежало Литве, Выгодский был членом литовского правительства в 1918-1919 г.г..
    Министр по делам евреев.
    На его 70-летие выпустили специальный номер газеты, полностью посвящённый доктору Выгодскому. Как врач, он не только был известным всем бессеребреником, но это он ввёл в Вильне,
    в акушерстве и в операциях, только начинавшиеся тогда асептику и антисептику против сопротивления многих дубовых бесталантов. И это спасло тысячи жизней. Скажу ещё только одно,
    потому что слишком много.
    Фашисты, в начале августа 1941-го года, объявили юденрату (еврейский совет), что евреи должны уплатить три миллиона рублей. Выгодский был членом Юденрата, и хоть он был глубоким стариком
    на него по привычке смотрели как на лидера, который находит ответ. Выгодский пошел к нацисту, который занимался евреями и сказал ему всё что он думал о его приказах. Мурер (фамилия подонка)
    приказал выкинуть наглого старика. И 84-летнего Выгодского буквально скинули с лестницы. Он вытер кровь и кое-как дошёл домой. Больше он не выходил.
    24 августа 1941-го года нацисты ворвались и велели одеваться. Выгодский и тут не сдавался их приказам. "Я не пойду". Подонки избили его, вытащили из квартиры на руках и довели до тюрьмы.
    В небольшой камере было 75 человек. БИТКОМ! Один выжил. Он рассказывал о героизме старика в тюрьме. Как Выгодский, на 85-ом году жизни, поддерживал их состояние духа и не позволял им отрывать
    от себя, чтобы заботиться о нём.
    Из тюрьмы переводили в лагерь. Состав заключённых менялся. Но Якова Выгодского специально оставили подольше мучаться в жутких условиях.
    Так, в муках медленного умирания, доктор Яков Ефимович Выгодский умер в камере в декабре месяце 1941-го года.
    ----------------------------
    Дочка, писатель Александра Бруштейн со своей дочкой--внучкой Якова Выгодского-- создательницей и руководителем ансамбля "Берёзка" Надеждой Надеждиной приезжали к ДЕДУ И БАБКЕ повидаться
    в июне 1941-го года. Перед самой-самой войной. Жену Выгодского, маму Александры Бруштейн, Елену Семёновну (урождённую Яновскую) после ликвидации Виленского гетто, отправили в Треблинку.

    В Треблинке только убивали. Там были около 100 (ста) вахманов, большинство из них украинцы, и не больше чем 30 немцев-эсэсовцев.
    Нигде в лагерях не достигли интенсивности этих треблинских трудящихся.
    Трудясь без отпуска, с 22 июля 1942 года по октябрь 1943 года, они убили больше чем 750 000 (семьсот пятьдесят тысяч) живых людей и их детей.

    2-го августа 1943-го года евреи, которых держали для обслуги, начали восстание. Они успели сжечь много построек и убить некоторых вахманов и эсесовцев. На фашисты пришли в себя от
    неожиданности и почти всех поймали и убили.
    Совсем немногие спаслись. Я знаю об одном, вообще-то. Сразу после восстания Гиммлер приказал полную ликвидацию лагеря. Сегодня, летом и весной вы увидите там территорию, размером
    примерно в два футбольных поля, ровненько покрытых зелёной травой. Это самое большое по плотности населения кладбище в мире. Около 800 тысяч бывших человек.
    ======================================================
    Можно почитать о Якове Выгодском, если вдруг:

    http://journals.fotki.com/lana999/f8ade/entry/dwfqwrstkds/

    Это русская ВИКИ, сократил длинную ссылку:
    http://hi.kg/aPY

    http://idelsong.livejournal.com/248411.html

    ======================================
    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ


    С этого памятного дня я заболеваю мечтой о геройстве!
    Теперь, более шестидесяти лет спустя, я уже очень хорошо знаю, что в детстве и юности это болезнь — почти неизбежная. Как корь! Но у одних она проходит, даже бесследно проходит: уголок
    души, где жила тяга к героическому, с годами зарастает, как тот «родничок» на темени у грудных детей, — мяконький пятачок между черепными костями, — где, дотронувшись рукой, ощущаешь, как
    под пальцами бьется пульс. К годовалому возрасту этот «родничок» на голове обычно затвердевает, закостеневает, как и весь череп. Вот совершенно так же зарастает с возрастом у юных людей
    и «родничок» героики в душе. Но, вероятно, у всякого человека сохраняется на всю жизнь память о том, как в детстве и юности его манила мечта совершить что-нибудь прекрасное,
    героическое — подвиг! Ну, если не самому совершить, то хоть увидеть, как это делают другие. Хоть услышать о чьем-нибудь подвиге, хоть прочитать в книге о том, как совершают подвиги
    те редкие люди, которые сохраняют в душе «родничок» героики навсегда, до самой смерти!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Thursday, July 10th, 2014
    2:27 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Одиннадцатая глава)
    Университетский Ботанический сад, 1799 год , Вильнюс

    В этой главе вы в первый раз встретитесь с упоминанием этого Виленского Ботанического сада. В паре других глав, действие
    на некоторое время перенесётся в Ботанический сад. Всё это интересно. Ниже дана прямая ссылка на статью в сообществе.

    Эту фотографию я взял в замечательном сообществе lyudi_knigi на ЖЖ, посвящённом этой трилогии А.Я. Бруштейн "Дорога уходит в даль..."
    Провела исследование, нашла и опубликовала фоту в сообществе вместе с рассказом о фотке участница taliona
    =======================================
    Прямая ссылка на статью taliona в сообществе "Люди Книги":
    Ботанический сад

    Это сообщество было активным хороших несколько лет. Любознательные, доброжелательные люди. Взгляните на неизвестный вам,
    мудакам, благожелательный уровень общения. Они нашли и опубликовали вагон рассказов и фоток о людях, про которых эта книга.
    Очень интересно, если вы конечно любознательный участник(ца), а не сучий боговер-математик.

    В 21-ом веке тупая блядь ООРТ, совершенно невежественный, ультратщеславный демагог Родион Деев и примкнувшие к ним,--
    такие же выродки из среды математиков на Тифаретнике,--- верят в существование Высшего духа и при этом считают себя
    учёными. Я же говорю: ДЕГЕНЕРАТЫ! А на нашем языке--ВЫРОДКИ!

    Они настолько не способны к логическому анализу, что не понимают, что их вера в Высшего Духа ОБЯЗАТЕЛЬНО предполагает
    существование меньших духов, типа товарищ Водяной, товарищ Леший и мадемуазель Баба-яга!!! ХА-ХА-ХА-ХА!!! Трусливые
    козлы, которые смеют называть себя учёными.

    ======================================
    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»


    Я все время думаю об укротительнице Ирме. В мире, думается мне, живут два сорта людей. Одни — их, вероятно, очень немного! — как Ирма, не боятся
    даже львов и тигров. Другие — их большинство — на это не способны. Среди них есть очень хорошие люди, например, такие, как мой папа или Павел Григорьевич. Но все-таки они живут, думаю я,
    серенькой жизнью: утром встают, моются мылом, чистят зубы порошком, целый день делают свои скучноватые дела (например, папа лечит больных), потом обедают, посыпают суп укропом, помнят, в
    какой руке надо держать вилку, а в какой нож, потом ужинают и ложатся спать… Нет, я так жить не хочу. Я хочу жить, как укротительница Ирма. Потому что это — настоящая героическая жизнь, полная
    опасностей и страшных приключений. В общем, укротительница Ирма представляется мне орлицей, а остальные люди — букашками.
    С папой мне на следующее утро поговорить об этом не удается — у него полна комната его товарищей, врачей. Все они разглядывают его ногу, и все говорят одно и то же — то, что папа и сам знает:
    что у него вывих голеностопного сустава и надо полежать. Папе, наверно, скучно это слушать, но что поделаешь? Нельзя же показывать людям, что они надоели своим участием и вниманием!
    И подумать только, что еще два дня тому назад я сама мечтала быть когда-нибудь врачом! Нечего сказать, интересное занятие! "Раскройте рот, скажите «а-а-а…», «Дышите, не дышите…»,
    «Что вы ели вчера вечером?», «Какая была утренняя температура?» Неужели мне всерьез хотелось заниматься такой скукой? Да, хотелось. Но золотой султан укротительницы Ирмы заслонил это желание,
    и ее щелкающий бич перечеркнул все мои серенькие мечты.
    Пока папа и мама заняты с врачами, я бегу к Юльке. Вот кому надо рассказать обо всем!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Wednesday, July 9th, 2014
    2:39 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Десятая глава)
    Дорога уходит в даль...1959

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ


    На краю большой пустой базарной площади, среди непролазной весенней грязи, навозных куч, оброненной с возов соломы, поставлена громадная палатка.
    Словно зверолов, накинув этот брезент, накрыл им множество зверей. Из-под брезента доносятся звуки шарманки, рычание хищников, визг и крики обезьян. На боках палатки, словно отпотевших
    от пятен, разводов грязи и сырости, налеплены яркие афиши: «Африканские львы» прыгают через обручи, затянутые бумагой, «Бенгальские тигры» стоят на задних лапах, «Индийский слон» с высоко
    поднятым хоботом, «Самая большая в мире змея-удав», обвивающая ствол пальмы. Перед афишами толпятся мальчишки, зеваки.
    Большая толпа посетителей сразу оттирает нас от Шабановых.
    При входе в зверинец словно погружаешься в густое, душное облако почти невыносимой вони. Я стараюсь не дышать носом и думаю: «Ох, как же, должно быть, воняет в Африке или в индийских
    джунглях — ведь там зверей еще гораздо больше!..»
    Звери — в клетках, поставленных друг к другу очень близко; и самые клетки очень тесные. Некоторые звери явно томятся в этой тесноте — например, белый медведь (ближе к выходу, где холодно,
    стоят клетки с северными зверями; звери из жарких стран занимают середину палатки). Белый медведь, кстати, почти не белый, до того он грязный, словно валялся во всех лужах, его шерсть прямо
    побурела от грязи. В клетке белого медведя стоит что-то похожее на большую цинковую ванну с грязной водой. Эта ванна занимает три четверти клетки, а сам медведь неподвижно стоит рядом, тоскливо
    качаясь из стороны в сторону, как маятник. В ванную он при нас не полез ни разу — что за удовольствие, если не только плавать, но даже двигаться в ней для него, вероятно, невозможно! Глаз
    белого медведя не видно, они теряются, как в траве, в его грязно-белой шерсти. Зато у соседа его, северного оленя, глаза большие, выпуклые, смотрят печально и даже, как мне кажется,
    укоризненно: «Вот, ходите вы все мимо моей клетки, а я стой, как дурак!» А неподвижен он оттого, что клетка тесная и огромные ветвистые его рога не позволяют ему двигаться, — он и стоит, как
    дама в слишком большой шляпе!
    Очень смешные обыкновенные медведи — они борются друг с другом, неуклюже перекувыркиваются через голову, протягивают сквозь прутья лапы, как бы прося подачки. Кто-то дал одному из медведей бутылку с
    молоком, и он, осторожно держа ее обеими лапами, сосет молоко. Молоко в бутылке убывает — медведь запрокидывает назад голову и высасывает все до последней капли, аккуратненько, не облившись!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    2:24 am
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Девятая глава)


    Сашенькая Яновская и доктор-папа покупают у Ханы  бублики

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ


    Для того, чтобы я не забыла немецкого языка, ко мне ежедневно приходит на один час учительница — фрейлейн Эмма Прейзинг. С первого взгляда
    она почему-то кажется мне похожей на плотно забитый ящик. Гладкие стенки, крепко приколоченные планки, что в этом ящике, неизвестно, — может быть, он и вовсе пустой. Ничего не видно
    в пустых серых глазах. Улыбаться фрейлейн Эмма, по-видимому, не умеет или не любит. Руки у нее неласковые, как палки. Она монотонно, в одну дуду, диктует мне по-немецки:
    — «Собака лает. Пчела жужжит. Кошка ловит мышей. Роза благоухает…»
    Это очень скучно. Единственное, что в первый день немного оживляет диктовку, — это то, что после каждой фразы фрейлейн Эмма говорит непонятное для меня (и, по-моему, неприличное!)
    слово «пукт».
    — «Мы учимся читать. Пукт. Моего маленького брата зовут Карл. Пукт. Я иду в сад. Пукт».
    Я добросовестно пишу везде немецкими буквами это непонятное «пукт»… Но когда диктовка кончается, то оказывается, что это слово произносится «пунктум» и означает «точка»: фрейлейн
    Эмма диктует фразы вместе со знаками препинания.
    Вошедшая в комнату мама весело смеется над моей простотой. Но фрейлейн Эмма даже глазом не моргает, бровью не шевелит. Ей ничего не смешно — ящик, заколоченный ящик, а не человек!
    Но вот через несколько дней ящик спрашивает меня во время урока:
    — Скажи-ка, когда ты написала в диктовке двадцать раз слово «пукт», ты сделала это нарочно?
    Глаза фрейлейн Эммы смотрят на меня из ящика, как пробочники, — они сверлят меня насквозь.
    — Нет, я это сделала не нарочно. Я не знала слово «пунктум» и написала «пукт»: мне так послышалось.
    Пробочники продолжают сверлить меня:
    — Ты говоришь правду?
    Тут я обижаюсь:
    — Я всегда говорю правду!
    — А ты знаешь, что такое «правда»?
    Еще новое дело! Знаю ли я, что такое правда!
    — Конечно, знаю. Правда — это когда говорят то, что есть, а неправда — это когда выдумывают из головы…
    — Нет! — протестует ящик. — Такая правда — очень маленькая правда.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Tuesday, July 8th, 2014
    2:32 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Восьмая глава)


    Дорога уходит в даль...Бруштейн, Александра Яковлевна

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА


    Папины опасения в самом деле подтверждаются: с Юлькой плохо. У нее крупозное воспаление легких. Уже несколько дней Юлька горит огнем, температура все время около сорока градусов — то чуть-чуть ниже этого, то чуть-чуть выше.
    — Свечечка моя! — горюет над Юлькой Томашова. — Догорает моя свечечка!..
    Кашель продолжается, мучительный, с острым колотьем в боку. Те румяные «розочки» на Юлькиных щеках, которым Томашова так радовалась в первый день болезни, исчезли. Юлька очень бледна, почти желтая. Она ничего не говорит, только порой просит пить, иногда без слов, лишь шевеля сухими губами. Юзефа приносит Юльке от нас бульон, молоко, клюквенный морс, который Юлька пьет словно бы даже с удовольствием. Чаще всего Юлька в полусознании, порою вовсе в беспамятстве, иногда бредит: бормочет бессвязно, зовет свою «мамцю».
    — Я здесь, Юлечко! — с тоской говорит Томашова. — Здесь, около тебя.
    Но Юлька ее не видит и не узнает.
    Папа бывает у Юльки утром и вечером. Он хотел поместить ее в больницу — ничего не вышло: нет мест. В госпиталь, где работает папа, Юльку устроить нельзя: госпиталь хирургический.
    Томашова, со своей стороны, наотрез отказывается от того, чтобы Юльку положили в больницу.
    — Больница! — говорит она с отвращением. — Это ж трупярня (мертвецкая). Только покойников туда складать, а не живых! Пусть при мне Юлька будет. Умрет — ну, умрет. И я с ней вместе.
    Я прибегаю к Юльке каждую свободную минуту. Но свободных минут у меня теперь стало меньше. У нас дома произошло два события.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    2:56 am
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Седьмая глава)


    Дорога уходит в даль...Александра Бруштейн


    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    ================================================

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ


    Из Юлькиного двора я возвращаюсь очень подавленная. Я хорошо знаю и живо представляю себе, — что происходит там, куда Юлькина мама понесла
    свою калеку-девочку.
    Острабрамская (по-русски — Островоротная) улица, как река, запруженная плотиной, перерезана поперечной стеной и большими старинными воротами: стена соединяет обе стороны улицы.
    Это и есть Остра Брама — Острые Ворота. Узкая Острабрамская улица вливается в эти ворота, как под мост, и снова, вылившись из них, течет дальше. Ворота глубокие и двухэтажные.
    В верхнем их этаже, над самым проездом, помещается часовня с чудотворной католической иконой Острабрамской божией матери.
    Икона почти всегда скрыта завесами. Только в часы богослужения завесы откидываются; в теплые месяцы распахиваются и большие зеркальные окна. Из часовни льются тогда глубокие звуки
    невидимого органа, и в мерцании множества свечей видна чудотворная икона. На иконе изображена Острабрамская божия матерь: склонив голову, украшенную драгоценным венцом, и прижимая
    к груди руки, божия матерь не то молится, не то прислушивается к чему-то.
    Говорят, будто Острабрамская божия матерь творит чудеса: исцеляет больных — люди, разбитые параличом, начинают ходить, слепые прозревают. Правда, случаев такого исцеления никто
    в городе сам, своими глазами, никогда не видел, но ксендз Недзвецкий — ксендз нашего прихода, тот самый, которого так слушается Юлькина мать (и Юзефа его уважает, и полотер Рафал тоже!), —
    так вот этот ксендз Недзвецкий говорит, что Острабрамская божия матерь исцеляет теперь больных реже, чем в былое время, потому что сами люди стали хуже, слабо верят в бога,
    вообще очень испортились… Но, может быть, Острабрамская божия матерь все-таки исцелит Юльку?
    Левый тротуар Острабрамской улицы начинается от костела святой Терезии. Тут, прямо на улице, стоят столики, покрытые зеленым сукном, и монахини в больших рогатых чепцах, похожие
    на сушеные грибы, продают здесь крестики, четки, иконки, молитвенники. А дальше, за этими столиками, — на каменных плитах тротуара стоят на коленях молящиеся. Иные из них молятся
    даже не на коленях, а распростершись во весь рост ничком.ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
    Monday, July 7th, 2014
    2:32 pm
    [veniamin]
    Дорога уходит в даль. (Шестая глава)


    Бруштейн, Александра Яковлевна Дорога уходит в даль Издательство: М.: Детгиз Переплет: твердый; 262 страниц; 1957 г. Первая книга трилогии.

    ССЫЛКА на все главы:

    Глава Первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО

    Глава Вторая. СПЕКТАКЛЬ-КОНЦЕРТ

    Глава Третья. ЗВАНЫЙ УЖИН

    Глава Четвертая. МЫ С ПАПОЙ КУТИМ!

    Глава Пятая. В ГОСТЯХ У СКУПОГО РЫЦАРЯ

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ

    Глава Седьмая. ОЧЕНЬ ПЕСТРЫЙ ДЕНЬ

    Глава Восьмая. ЮЛЬКА БОЛЬНА

    Глава Девятая. НОВЫЕ ЛЮДИ, НОВЫЕ БЕДЫ

    Глава Десятая. ЗВЕРИНЕЦ

    Глава Одиннадцатая. «ПОГОВОРИМ О ГЕРОЙСТВЕ!»

    Глава Двенадцатая. «ПОЛЬ». ЮЛЬКИНО НОВОСЕЛЬЕ»

    Глава Тринадцатая. У ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА. БЕЗРУКИЙ ХУДОЖНИК

    Глава Четырнадцатая. 19 АПРЕЛЯ — 1 МАЯ

    Глава Пятнадцатая. ПАПА И ПОЛЬ ГУЛЯЮТ ПРИ ЛУНЕ

    Глава Шестнадцатая. ГДЕ ЖЕ ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ?

    Глава Семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

    Глава Восемнадцатая. ЕЩЕ О ДРЕВНИЦКОМ

    Глава Девятнадцатая. МЫ ПРОЩАЕМСЯ С ПАВЛОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ

    Глава Двадцатая. СВАДЬБА

    Глава Двадцать Первая, Заключительная. ЭКЗАМЕН

    =================================================

    Глава Шестая. ЕЩЕ ОДИН ПОДВАЛ


    Тихонько выскальзываю из ссудной кассы. По улице спешат люди неизвестно куда, едут извозчичьи пролетки, под которые сохрани бог попасть, ругаются дворники.
    По тротуарам, элегантно поднимая шлейфы платьев, идут нарядные дамы, скользят между прохожими черные, как вороны, католические священники — ксендзы, на углах просят милостыню нищие в лохмотьях,
    шныряют уличные воришки, норовящие вытащить из чьего-либо кармана кошелек — портмоне… Кстати, у меня в кармане десять копеек, сумма немалая: на это можно купить целую кучу обыкновенных картинок,
    или переводных, или большой лист бумажных кукол для вырезывания.
    В витрине писчебумажного магазина — с ума сойти, какая красота! Среди карандашей, тетрадей, пеналов — большой развернутый лист вырезных картинок. Вверху листа — заглавие: «Ромео и Джулия».
    Под каждой нарисованной фигуркой напечатано ее имя. Ослепительная красавица в подвенечном наряде — «Джулия». Она протягивает руки к невозможно прелестному юноше в красном костюме и
    черном плаще — «Ромео». Рядом нарисован молодой человек, весь в голубом, — «принц Париж». Толстая, румяная женщина — «кормилица», старая дама в темном платье и ее муж — «граф и графиня Каплет».
    Старый священник в коричневой рясе — «фра Лоренцо». И еще много всяких других, таких же великолепных.
    Картинки напечатаны аляповато, неряшливо, краска местами выходит за пределы рисунка, отчего, например, у Джулии пальцев на руках не десять, а больше. Но я совершенно заворожена и ничего
    этого не замечаю. Никогда в жизни я не видела такой красоты!
    Вхожу в лавку, спрашиваю, сколько стоит… А вдруг дороже, чем десять копеек?
    — Последняя новость, дорогая барышня, только что получили! — И толстая лавочница, очень похожая на рисунок с подписью «Кормилица», услужливо расстилает передо мной целый рулон
    листов «Ромео и Джулия». — Десять копеек за лист! Это надо вырезать ножницами, наклеить на картончик — и пожалуйста!
    Кто-то из покупателей замечает, что десять копеек дороговато.
    — Дорого? — взвивается лавочница. — Вы понятия не имеете, что делается в высшем свете с этими картинками! Там все просто с ума посходили через это!
    Я выхожу из лавки. В руках у меня свернутый в трубочку лист «Ромео и Джулии». Не могу удержаться — останавливаюсь посреди тротуара и снова любуюсь чудесными картинками… Незаметно для себя
    самой держу голову в том горделивом полуобороте, с каким изображена красавица Джулия. При моих «кудлах» это выглядит, вероятно, страшно смешно!
    — Па-а-звольте, мармазель! Па-азвольте па-а-сматреть! — И перед моими глазами вырастает рука пьяного мужчины. Он хочет вырвать у меня лист с «Ромео и Джулией!»
    Сильнее прижимаю к груди свое сокровище и невольно подаюсь назад. Но пьяный продолжает наступать, прижимая меня к воротам соседнего дома.
    — Очень дивные картинки, мармазель-стриказель ди бараньи ножки… — бормочет он.
    И, внезапно приблизив ко мне лицо, шипит:
    — Отдавай, дура, портмонет! А не то ка-ак дам!ДАЛЬШЕ ВСЯ ГЛАВА )
[ << Previous 20 ]
About LJ.Rossia.org