|
|
Jüdisches und arisches Schach
Der Rigaer Jude Aaron Niemzowitsch gehört weniger in die Zeit der Laskerschen, sondern eher zur Capablancaschen Periode. Seine instinktive, antiarische Schachauffassung wurde auf merkwürdige – unterbewußt und gegen seinen Willen – durch den slawisch-russischen Angriffsgedanken (Tschigorin!) beeinflußt. Ich sage unterbewußt, denn wie haßte er uns Russen, uns Slawen! Nie werde ich ein kleines Zwiegespräch vergessen, das wir am Schluß des New Yorker Turnieres 1927 hatten. Niemzowitsch wurde nämlich dort von mir überflügelt und von dem jugoslawischen Großmeister Prof. Vidmar mehrfach in Einzelspielen besiegt. Darüber wütend, wagte er es zwar nicht, uns direkt anzugreifen, brachte aber eines Abends das Gespräch auf das Sowjetthema und setzte, sich zu mir wendend, hinzu: "Wer sagt Slawe, sagt Sklave". Worauf ich ihm die Antwort gab: "Wer aber Jude sagt, braucht wahrlich nichts mehr hinzuzufügen".
Интересно, что одна из статей Алехина, на которую наткнулся пленный еврей во время Второй мировой войны, оказала на него... благотворный эффект. В журнале Forward вышел материал Майкла Фейера «Встреча с Алехиным». Отец автора, еврей Отто Фейер нашел статью за авторством Алехина в лагерном сортире. «Однажды в Бухенвальдском отхожем месте Отто увидел то, что, с его точки зрения, стало настоящим чудом: на земле валялась страница, вырванная из немецкого шахматного журнала. Ее, несомненно, выкинул один из охранников SS. Настроение Отто резко улучшилось – пока он не начал читать. Затем Отто обнаружил, что Алехин стал ярым антисемитом, который сочувствовал нацистам. Вся статья была посвящена злу, исходящему от «еврейских» шахмат. Отто погрузился в особенно глубокую депрессию. Но вскоре у него настал душевный подъем, поскольку отцу пришла в голову мысль, что он все еще способен испытывать и радость, и горе, а это значит, что даже нацисты не могут уничтожить его человечность. Осознание того, что он еще человек, давало Отто надежду на то, что еще ничего не потеряно».
It was also at Bled that Alekhine started to indulge openly in unrestrained drinking. One day, when he joined our wives and me at afternoon tea, his behavior was erratic and he had difficulty speaking. When he snuffed out his cigarette in my wife’s cake, Nadasha rose and led him away. Returning alone after a few minutes, she said to my wife, in grammatically broken German, “Excuse me, dear. Alekhine – Russian pig. Now sleeping like child.” ... One night when I was out dancing with my wife, Alekhine entered the place just as the band was beginning a Viennese waltz. Alekhine never danced, but on this occasion, though for obvious reasons he was unsteady on his feet, he asked my wife to join him in the waltz. The result was that they both had to be helped up from the floor. We left immediately and I took Alekhine home. There was a moment of anxiety when the world champion, in the process of entering the taxi, almost propelled himself out the other side. [Footnote 2: Readers familiar with Vladimir Nabokov’s novel The Defense will recall a crucial scene in which Luzhin, Nabokov’s chess grandmaster, falls out of a taxi in precisely this way. B.H.]
|
|