Жестокие фантазии. Девяностые Дмитрия Томашпольского

Начинаю год с первой статьи, собранной из старых постов на парасинемаскопе.
Думаю это далеко не последнее, что я напишу о Томашпольском.

ЖЕСТОКИЕ ФАНТАЗИИ. ДЕВЯНОСТЫЕ ДМИТРИЯ ТОМАШПОЛЬСКОГО .

Первый фильм Томашпольского я увидел в четырнадцать лет. Разумеется, я не обратил внимания на фамилию режиссёра, даже название не запомнил. Зато сам фильм запомнился навсегда.

Здесь нужно учитывать специфику момента и особенности восприятия. Телевидение середины девяностых было довольно сентиментальным, в моду входила смесь оптимизма с ностальгией. С 95-го зрителей бомбардировали «Русским проектом», Новый год уже встречали «Старые песни о главном», Астрахан выстрелил довольно популярным (по крайней мере в кругу моей семьи) фильмом с характерным названием «Всё будет хорошо». Новый 97-ой мы встречали под «Полонез» Чижа в «Бедной Саше». Я всё это ненавидел всей душой и сердцем. На самом деле эта ненависть уже давно копилась, я только недавно это понял, решив посмотреть подборку рекламы начала девяностых. Хотелось проверить, помню ли я её. Оказалось, что помню каждый кадр, каждую белоснежную улыбку и каждую ноту в песнях, воспевающих очередную химическую отраву. Неожиданным оказалось другое: мне от этой подборки стало морально и физически очень плохо. Потом я понял: вспомнились не только рекламы, вспомнились и чувства, с которыми я их тогда смотрел. Полная безнадёжность, отвращение и ненависть. Слишком велик был разрыв между экраном и нашей жизнью. Понятно, что юный озлобленный неврастеник не был целевой аудиторией всего перечисленного и моё раздражение никак не влияло на популярность, скорее наоборот, это популярность усиливала раздражение.

Я сделал это длинное отступление, пытаясь объяснить контекст трансляции по телевидению никому не известной украинской комедии. Я начал смотреть её фоном, сразу проникаясь отвращением к очередной астраханоподобной сладкой патоке, но на середине понял, что вижу нечто странное. Фильм формально сохранял все черты ненавистных мне сентиментальных комедий, но при этом удивлял и даже пугал. Не могу сказать, что понравился, но в памяти навсегда отпечаталось, что есть фильм с советским загробным миром.

Через десятилетия я снова нашёл этот фильм и узнал фамилию режиссёра. Двусмысленность восприятия по-прежнему сохранилась, я до сих пор не могу сказать, нравятся ли мне его фильмы. Но точно скажу — они мне интересны.

Ключом к эстетике Томашполького явно являются его студенческие фильмы конца восьмидесятых. Сейчас доступны три из четырёх, самый длинный из них, «Господа, спасём луну!» (1990), пока не оцифрован, поскольку плёнка в очень плохом состоянии. Очень жаль, гоголевские  «Записки сумасшедшего» явно подходят к эстетике режиссёра, что прекрасно показано оставшимися тремя фильмами.

На самом деле всеми фильмами, но если полнометражные фильмы девяностых всё-таки можно отнести к жанровому кино, просто с сильными элементами комедии абсурда, то снятое Томашпольским в институте  выпадало из всех возможных рамок. Особенно характерен дебют, киноамфибрахий «Медный купорос» (1987), действительно представляющий собой экранизацию авангардного стихотворения в упомянутом размере. Очень смешной и визуально богатый.

Лучшее за тот период — «Необъятное» (1989), синти-поп оперетта по мотивам пьесы «Черепослов, сиречь Френолог», написанной Петром Ершовым и Николаем Чижовым и изданной (видимо, всерьёз переработанной) Жемчужниковым под именем Петра Федотыча Пруткова (отца Кузьмы). Сам факт, что работы прутковского кружка всё-таки экранизировались, уже достоин внимания. В случае с Томашпольским обращение к текстам Пруткова выглядит любопытным дополнением к вопросу о реальном смысле его поздних фильмов. Если взглянуть на «О безумной любви…» и «Будем жить!» как на игру с эстетикой советской/постсоветской мелодрамы в духе прутковской «Фантазии», то многое становится ясным. Даже если эти фильмы не были прямой пародией, сама любовь к абсурдным стилизациям, вынесенная из студенческой среды в позднем СССР, не могла не повлиять на подход к жанровым клише.
Интересно, сколько таких безумных вещей в духе НОМ снималось в конце восьмидесятых в качестве дипломных работ, не выходя за стены родных институтов?

Третий сохранившийся фильм «Молодая гвардия 2» (1991) — совсем короткий и необязательный, трёхминутная шутка об эмиграции в стилистике соц-арта.

В следующем году молодой режиссёр снял свой первый полнометражный фильм — «О безумной любви, снайпере и космонавте» (1992).

Уже на нём сформировался этот жутковатый стиль, который можно описать как смесь Линча периода «Простой истории» с Дмитрием Астраханом. То есть игра с элементами советской эстетики, оставляющая после себя жуткое ощущение. Конкретно в «О безумной любви…» деконструкции подверглись советские новогодние сказки и позднесталинские мелодрамы. Примерно три четверти фильма стилизация выдерживается вполне строго: там есть влюблённые друг в друга оперные певец и певица, ревнивая примадонна, неудачно влюблённый космонавт, а также злобный снайпер в маске и постоянно мешающий ему добрый волшебник. Всё это великолепие блестит мишурой, поёт и веселится. И только иногда от происходящего на экране начинается мороз по коже, благодаря мелочам — еле заметным, но внушающим беспокойство. В некоторые моменты фильм балансирует на грани хоррора, не снимая сусальной улыбки.

Впрочем, к финалу режиссёр не выдержал и раскрыл все карты, пряничный домик обрушивается одним ударом. Только странное дело: от фильма, где представитель сил добра умирает в отчаянии от разрыва сердца, а безумная любовь заканчивается тотальным, космическим одиночеством, впечатление остаётся скорее светлое. Томашпольский не издевается над советской эстетикой, он её препарирует, как лягушку, но при этом, как ни парадоксально это звучит, сохраняет уважение. Возможно, именно поэтому обсуждаемый режиссёр оказался настолько недооценённым, его первые фильмы отчётливо выходили за рамки господствовавших в то время тенденций. Его было трудно поставить в какую-нибудь конкретную категорию, поэтому оказалось проще проигнорировать.

Небольшое замечание: он не был одинок, в 1994-ом его жена, Алёна Демьяненко, снимает «Жестокую фантазию». Судя по описаниям и фотографиям, эти двое явно влияли друг на друга, но на данный момент данный фильм недоступен. Плёнка есть, в 18-ом его показывали в Довженко-Центре как часть программы, посвящённой малоизвестному украинскому кино девяностых. Но пока фильм не оцифрован, он так и остаётся малоизвестным.

В 95-ом появляется кинокомпания с прекрасным названием «Дети Мельеса», которая и сняла столь шокировавший меня фильм «Будем жить!».

Пересмотр этого фильма только закрепил детское впечатление.

Внешне — сладкая, как патока, обволакивающая фальшивка, но при этом очень неуютное и жуткое кино, где среди рассыпающихся декораций из прошлого дует холодный ветер.

В «Будем жить!» действие происходит в загробном мире. Там пустой советский санаторий — с карнавалом, танцами и развлечениями. К примеру, среди развлечений — просмотр фильмов, снятых на похоронах обитателей. У любого нормального человека от такой перспективы поседеют волосы, но для героев фильма это рай, поскольку их жизнь была на порядок хуже. И лучше в случае удачной реанимации и возвращения на землю ничего не помнить, поскольку иначе несчастный оживший просто покончит с собой.

Ещё там есть соседний загробный мир — для африканцев. Между темнокожими и советскими покойниками возникают иногда трения, связанные с тем, что одна покойная мулатка случайно оказалась в советской части загробного мира. Но всё решается полюбовно, ведь это именно советский загробный мир, навеки застывший в эпохе застоя, если не в позднем сталинизме. В нём есть добрый начальник, готовый закрыть глаза на небольшие нарушения режима. Дети, помогающие этому начальнику, — причём никак не объяснено, как именно они умерли. Ветеран, при разрешённой правилами короткой вылазке на землю посещающий памятник своим павшим товарищам. Не очень понятно, почему этих товарищей нет с ним рядом в стране мёртвых, но эта страна в целом необъяснимо пуста и безлюдна.

По-настоящему страшный фильм.

Следующий фильм завершил первый украинский период Томашпольского. Строго говоря, «Всем привет» вышел в 2000-ом (и по сюжету закончился как раз новогодней ночью), но снят был явно в 99-ом и может считаться последним моментом этого замечательного десятилетия. На фоне других работ Томашпольского он выглядит сравнительно мягко, однако эта мягкость, снова, обманчивая.

С первого же эпизода становится ясно, что в пространстве фильма любая навязчивая идея оказывается реальностью. Практически все персонажи ведут себя как невменяемые, но их картина мира адекватна их миру. И два главных героя, оба врачи и скептики, по мере развития сюжета полностью принимают картину чужого бреда. Бред хороший: параллельные миры в каждой квартире и отряд пенсионеров-шпионов, потерявших контакт с центром. Всё это реализовано с песнями, плясками и навязчивой сентиментальностью. То есть с типичными признаками уникального авторского стиля.

Мягкий, добрый, но довольно мрачный, если не обращать внимания на мишуру. Особенно за новогоднюю ночь, в которую оставшийся одиноким последний из персонажей не слышит звучащих над ним голосов из параллельного мира.

По идее, на этом нужно ставить точку. В начале нулевых Томашпольский и Демьяненко уезжают в Россию и успешно вливаются в индустрию по производству сериалов. В большинстве случаев для режиссёров девяностых это оказывалось приговором: сериальный конвейер быстро учит ходить строем. В десятые они возвращаются в Украину и пытаются снова войти в прежнюю воду, сняв на удивление неловкий фильм «F63.9 Хвороба кохання» (2013). Правда, для незнакомых с прежними работами этой пары фильм выглядел полным безумием в хорошем смысле, что хорошо показано в дневнике, который вёл критик Станислав Битюцкий во время Одесского международного кинофестиваля. Но для меня возвращение Томашпольского к авторскому китчу оказалось разочаровывающим. Это по-прежнему он, всё узнаваемо, но годы и российское кино его не пощадили. Труба была пониже и дым пожиже, «О безумной любви…» был сильнее по всем параметрам. С другой стороны, это реально безумный фильм для нашего времени. Пошлый, глупый, немного пластмассовый, но в нём всё ещё есть прежняя странность.

Затем пошли новости. Демьяненко сняла комедию «Моя бабуся Фані Каплан» и мюзикл «Гуцулка Ксеня» с группой «Dakh Daughters». Томашпольский — чёрную комедию «Ржака». Прямо сейчас он собирает призы на фестивалях авторского хоррора с фильмом «Сторонній», причём кадры и фрагменты действительно прекрасны.

Большинство перечисленных фильмов второго украинского периода сейчас недоступны, но реакция критики и зрителей на них скорее указывает на выход из эстетического гетто. Очень похоже, что Томашпольский уже оказался уникальным примером странного (в смысле weird) режиссёра девяностых, чья креативность сохранилась за прошедшие десятилетия и успешно трансформировалась в новых условиях. Это заставляет поставить мысленную галочку перед названиями его комедий и сериалов нулевых: возможно, они интереснее, чем кажутся по описаниям.

Фильмография девяностых завершена, но на фильмографии в целом нужно поставить знак многоточия, этот текст явно придётся в будущем дописывать.

Раймонд Крумгольд