Фантаст-паралимпиец
Так, помнится, высказался Лесков об одном из своих современников.
Так же можно назвать - в эпоху торжества аваторов и властелинов колец - о нашем писателе с фантастической судьбой.
Речь об Александре Беляеве.

Точка отсчета новейшей истории русской литературы – двадцатые годы,
Сотрудники московских редакций с недоумением и любопытством разглядывали этого пришельца. Для журналиста, пусть даже начинающего, он казался не слишком подходящей фигурой. Нескладный, весь какой-то измученный. Очки, музыкальные пальцы, негромкий голос – типичный интеллигент, да и лет ему уже под сорок – разве берут таких в мощную когорту газетёров? А он не чурался текучки, он жизнью подготовлен был ко всему. К тому же не в дровах нашелся: присяжный поверенный, профессиональный юрист... И кто б мог представить, что этот изможденный человек приходит вечером в свою комнатёнку в Лялином переулке и до поздней ночи что-то строчит в тетрадочке.


Вот парадокс: разве можно не верить в судьбу? А между тем Александр Романович Беляев всю жизнь словно поддразнивал рок и играл с ним. Ведь его отец был священником, и ему, казалось бы, предопределена духовная карьера. Больше того: ведь он провел семь отроческих лет под строгим взором пастырей Смоленской семинарии. А вышел – атеист! «Как не быть печальным лицу моему, когда город, дом гробов отцов моих, в запустении и ворота его сожжены огнем!» Ему чуждо было смирение, он был порой необуздан в страсти, во всем ему сопутствовала сумасшедшинка – тому свидетельство, казалось, необдуманный полет, когда он в детстве вознамерился стать русским Икаром... По сути дела стал калекой. На всю оставшуюся жизнь. Потом поранил глаз. Сестра умерла, брат утонул, и было не понять, за что их так карает Господь. Вот почему не последовал он далее по религиозной стезе, ушел в Демидовский лицей в Ярославле, где юристов готовили. Вскоре отец умер, пришла нищета.
Многогранный Александр обучал митрофанушек, писал декорации, играл на скрипке в цирковом оркестре. Когда отступал недуг – то был сгусток энергии.

Его семнадцать романов подтверждают целеустремленность и... выносливость автора. Непоседа не смог бы самостоятельно освоить рояль, не мог бы самозабвенно выдумывать всякие «фотогеничные» ужасы при жалком уровне тогдашнего состояния фототехники. Его на все хватало! Он и на театре играл. Как-то в Смоленск приехала труппа Станиславского. Беляеву судьба дала шанс – заменить больного актера. Его приметил основоположник, предложил место в труппе, но будущий писатель и на сей раз доверился интуиции – отказался. А ведь это был МХТ…
Беляев котировался в Смоленске как блестящий юрист. Его клиенты не скупились на гонорары: достаток и благополучие поселились в доме – картины, книги, возможность колесить по Европе...

Все рухнуло в одночасье. Мало кто знал тогда о мечте его детства, когда в нем схлестнулись разум и интуиция, и овладело тогда им стремление к полету, настолько мощное и неотвратимое, что он и впрямь поднялся на кровлю неказистого сарая – поднялся, чтобы устремиться ввысь, но как ни взмахивал руками вместо крыл – конечно же, грянулся оземь. Молнией метнулась к мозгу боль – однако он выжил и даже сразу не стал калекой, но потом-таки аукнулась страсть возвыситься и взлететь. В тридцать пять лет – сперва плеврит и осложнение – паралич ног и туберкулез позвоночника. Он лежал в гипсе три года, хвори и напасти обрушились на него. Когда лежал в полубреду с температурой под сорок, девочка-жена собрала манатки: я выходила замуж не для того, чтоб сиделкой быть. И это, кстати, было не единственным преимуществом болезни. В мучении и изнурении явилось к нему озарение. Голова Крестителя на кровавом блюде! Отголосок семинарских буден вкупе с личными переживаниями интуитивно подсказали идею одного из сделанных им когда-то «снимков ужасов» – человеческая голова на блюде в синих тонах... Вот идея бестселлера – сюжет о живущей обособленно от тела голове! Лихорадочно складывалась вроде бы незатейливая фабула – туловище немощно, как бы и нет его вовсе, а голова – вот чудо! – лучезарна, она и в отделенности существует. Жизнь прекрасна! Исподволь в уме создавался шедевр. И потом, когда судьба пусть хотя бы и на время послала избавление от беспомощности, когда дорога жизни привела его в газету «Гудок», оставалось единственное – записать то, что пришло по наитию.

Недуг не сразу отпустил. Беляев с матерью и старой няней перебрался в Ялту. В больнице начал писать стихи. Исподволь становилось лучше. Пришлось все начинать сызнова – барахтаться, чтоб выжить. Воспитатель в детском доме, криминалист-фотолаборант уголовного розыска, библиотекарь... Ялта только на словах курорт,
жить там невыносимо, тогда-то и уехал Александр Романович в Москву.

Он работал юрисконсультом, по вечерам писал свою фантастическую прозу. И вот настали дни триумфа: в нескольких номерах «Гудка» напечатан первый рассказ Александра Беляева «Голова профессора Доуэля». На календаре был 1925 год. А что за год? Нэп на дворе. С одной стороны, хорошо. Поезда, к примеру, ходят по расписанию. С другой... Резко расслоились люди: нувориши (нью-воришки?) и неизбежно им – для контраста – сопутствующие убогие оборванцы, истощенные неудачники, изнуренные фобиями отщепенцы... По-разному художники слова отражали те дни – сарказм Булгакова, юмор Катаева, сатира Олеши и Ильфа с Петровым. У Беляева это мироощущение вылилось в создание картин «заграничной» жизни, и почти все его вещи, подобно рассказам Грина, населены злодеями, лгунами, пройдохами, хитрецами и противостоящими им праведниками с фамилиями, словно взятыми напрокат из французских или американских романов. Они подвергли себя добровольной экспатриации, эти изобретательные сочинители, – вместо боли и желчи мира, который обволакивал их своей блевотиной, они уходили в сказочное измерение, где мерзость бытия камуфлировалась санитарной декорацией: мол, это ведь не у нас – у них... Там!

Напечатанный в «Гудке» рассказ произвел неизгладимое впечатление не только на читающую публику. Не случайно исследователи, анализируя роман «Мастер и Маргарита» – те эпизоды, где речь идет об отрезанной голове Берлиоза, – неизбежно проводили параллель с первой публикацией рассказа Беляева (впоследствии переделанного в роман). Мари Лоран, героиня этого рассказа, видит в лаборатории профессора Керна голову Доуэля, прикрепленную к квадратной стеклянной доске, причем «голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками» – деталь, которая перекликается и с булгаковским описанием. «Выход в люди» «Гудка» позволил Беляеву наладить беспрепятственное сотрудничество с журналами «Всемирный следопыт» и «Вокруг света». В Москве Беляев активно работал три года, написал знаменитые ныне романы «Остров погибших кораблей», «Последний человек из Атлантиды», «Человек-амфибия», «Борьба в эфире». В 1928 году писатель переехал в Ленинград. У него появилась новая семья, он стал профессионалом.

Одна за другой появлялись новые вещи фантаста – «Властелин мира», «Подводные земледельцы», «Чудесный глаз», рассказы из серии «Изобретения профессора Вагнера»... Однако новый приступ болезни вынудил его поменять мрачный Ленинград на лучезарный Киев. А там загвоздка – рукописи в издательствах принимали исключительно на украинском языке! Вот и приходилось пересылать их в Москву или Питер.

А беды валились одна за другой: умерла от менингита шестилетняя дочь, тяжело заболела вторая девочка, обострилась собственная болезнь позвоночника... А тут еще инквизиторы в редакциях – Беляев стал для них лакомой мишенью. Как при этом не вспомнить горьковское ироническое стихотворение: «Здесь над статьями совершают вдвойне кощунственный обряд. Как православных их крестят, и – как евреев – обрезают...»
Теперь редакторы изуверски кромсали любую вещь, тем более фантастическую, ведь это для них была литература как бы «второго сорта». Любой критикан горазд был в охотку и со сладострастием литературного сальери промаршировать канцелярогенными сапожищами по хрупкому хребту художника. В пору, когда во главу угла поставлен был технический прогресс, один из рассказов Беляева был урезан настолько, что превратился в подобие... справочника слесаря.

Критики не унимались. «Беспочвенные фантазии, отвлекающие от актуальных задач социалистического строительства» – вот лишь один из расхожих ярлыков к прозе Беляева. Под конец жизни писатель отказался от навязываемых ему технических и социальных проблем и в полной мере отдался воле романтических волн. Мудрый сочинитель не всегда был во власти фантазий, он прекрасно видел и осознавал уродство окололитературных склок: «Судьба советской научной фантастики похожа на судьбу сказочной Золушки – у обеих двойная жизнь: блестящий выезд на бал и унылое существование нелюбимой падчерицы, сидящей в затрапезном платье в темном углу кухни».

Тем более замечателен подвиг писателя, преодолевающего неимоверные страдания и в итоге создающего светлые, оптимистические, жизнеутверждающие вещи! Хотя жизнь его ломала до хруста в костях. Книги Беляева неравноценны: ранние произведения более увлекательны, а дальше, где доминируют вроде бы заманчивые гипотезы, читателю уже не так интересно это узнавать. Но это, разумеется, относительная оценка. Писателя волновали проблемы психики: работа мозга, его связь с жизнью тела и души. Развитие эти раздумья получили в ключевых романах «Человек-амфибия» и «Ариэль». И разве можно представить, что эти произведения создал инвалид!

Однако литература его не могла прокормить, как это ни дико себе представить. И он совершает поступки, которые, на первый взгляд, способны ошарашить. Скажем, в тридцать втором году, бодрясь в своем ортопедическом корсете, он едет в Мурманск – работать... на траулере. Как ему удалось бы обойти врачей – отдельная тема, а вот на вопрос «зачем?» ответ прост: чтоб не сдохнуть с голоду. Хотя в итоге именно голод явился причиной его гибели. Незадолго до начала блокады Ленинграда писатель перенес очередную операцию, поэтому на предложение эвакуироваться он ответил отказом.

«Скромно обставлен кабинет. Полупоходная койка. По стенам – картины с фантастическими изображениями. Мерно гудит ламповый приемник. Настольный телефон и книги... книги... книги... Ими завалены стол, этажерка, шкаф и до потолка вся соседняя комната – библиотека. На койке лежит человек с высоким лбом, лохматыми черными бровями, из-под которых смотрят ясные, проницательные глаза», – вспоминал очевидец последних дней Беляева.

А вот его прощальная публикация – в «Большевистском листке» 26 июня 1941 года: «Труд создает, война разрушает. Нам навязали войну-разрушительницу. Что ж? Будем разрушать разрушителей. Наша армия докажет врагу, что рабочие и крестьяне, из которых она состоит, умеют не только строить заводы и фабрики, но и разрушать «фабрики войны».

Город Пушкин в двадцати верстах от Ленинграда, где жил Беляев, был оккупирован. 6 января 1942 года писатель умер от голода. Его жена и дочь были вывезены немцами в Польшу, а после войны – уже нашими перестраховщиками – сосланы на Алтай.



И вот – буквально позавчера – занесло меня в «Библио-глобус». Тоненькая – 92 страницы – книжка воспоминаний дочери Беляева – Светланы Александровны лежала сиротливо на стеллаже – словно отрезанная голова профессора Доуэля. Несуразная цена сперва оттолкнула, но я уже знал – если пройду мимо – не прощу себе. Есть несколько ценных мне штришков к биографии знаменитого человека. Дочь родилась в 1929 году – за воспоминания принялась после 1980-го – выходит, раньше спроса не было… Тираж всего – 1000. И какая-то экономия на редактуре, корректуре… Вот только один пример: автор пишет, что постановление о Зощенко и Ахматовой было в начале пятидесятых годов и, кажется, Зощенко исключили из «Союза Писателей»… Ну, ладно, дочка Беляева может и говорить вот так – приблизительно – но где ж редакторская сноска, тем более, что на той же странице и по другому поводу она наличествует…

Ну, это так – ворчание… А вообще хорошо, что такая книжка вышла – пора, пора опять нам вспомнить о Беляеве!

Зато теперь мы рады тому, что и Жюль Верн, и Герберт Уэллс, и Рей Брэдбери, пусть даже искажен масштаб карты времени, вровень нашему фантасту – ведь он не меньше их всемерно популярен. Ему были ниспосланы нечеловеческие муки, скорбь невиданных испытаний. Светлана Александровна напоминает, как его – от бёдер до затылка – на несколько месяцев заковывали из-за сколиоза в гипс! Ужас ведь что такое… А он умудрялся сочинять лучезарные вещи, а он не просто не сломался – он победил.