Настроение:	tired
Музыка:	Лёня Фёдоров -- Мотыльки
Entry tags:	лытдыбр

something wicked this way comes
Вчера вот всё замечательно было: ехал из НМУ на матфак на рассказ Каледина по красной линии, от «Кропоткинской» до Лужников, и оттуда шёл пешком, частично вдоль железной дороги. На «Кропоткинской» ужасные рамки на входе: во всех местах их прохождение можно миновать как-то непринуждённо, а тут они стоят сравнительно плотно друг к другу, и нужно описывать неприятную ломаную, чтобы не проходить сквозь них, если не идти сперва навстречу людям, выходящим из метро, а потом перестраиваться в правый ряд уже за рамками, что тоже нехорошо. Но проходить через рамки ещё хуже, в этом какое-то унижение, какое-то соглашательство; это как между двух огней пройти, таково было пройти Митрофану Воронежскому между статуй Венеры и Бахуса. Причём ведь никакой «безопасности» это моё унижение совершенно не поможет, оно нужно только для потехи кремлёвских чекистов, которые не знают даже уже, чем заняться. Впрочем, то, что я думаю об этом -- это какая-то странная глупость; на самом деле, это только от того, что я перечитал в последнее время разных историй про непримиримую часть русской эмиграции, про белых генералов вроде Кутепова и Миллера, которых коммунисты похищали и ставили потом над ними опыты; теперь ощущаю себя той самой пресловутой «пятой колонной», которая дожидается только того, как иноземные войска войдут в Москву и снесут к чертям все эти рамки в метро, чтобы я мог свободно крикнуть вслед за Василием Глазковым: «Слава Богу, Москва горит!». О какой я только ерунде думаю, Боже мой. Вот я тогда тоже думал об этом, когда подъезжал к «Лужникам» (понял, кстати, пока это писал, что, в своём антисоветском угаре я совершенно забыл, какая из «Фрунзенской» и «Спортивной» как называется, и называю их «Лужники» и «Хамовники»; впрочем, восстановить их текущие названия можно, вспомнив, что Лужнецкий стадион существует, а Хамовнический нет, но проделывать это вычисление каждый раз слишком утомительно), и непроизвольно как-то отлепил наклейку на карте метро, на которой значилось новое название «Улицы Подбельского». Антисоветская борьба достойного уровня, угу (особенно иронично то обстоятельство, что Подбельский ничем не лучше Рокоссовского).

Когда я выбежал из метро, уронив наклейку с этим новым, столь неприятным мне именем, куда-то во чрев эскалатора, было минут сорок до Каледина, и я решил, что опаздываю и попробовал идти быстро, но не смог отказать себе в том, чтобы залезть по узенькой бетонной лесенке, поверхность склона под которой выстлана каким-то невероятным мусором, на насыпь МК МЖД. В том месте, где Новоандреевский мост уже кончился, и МК МЖД идёт по этой насыпи, железнодорожная линия очень похожа на какую-нибудь линию надземных внутригородских электричек в каком-нибудь Нью-Йорке, во всяком случае, в том представлении, которое у меня сложилось на основании того, чего мне хочется, точнее, хотелось в тот момент, как мне это показалось. Я очень обрадовался, когда увидел поверх железнодорожных путей здание академии; потом я неожиданно встретил Наташу О., которая ехала куда-то на велосипеде вместе с одним своим мехматским другом и которую давно до того не видел; она была, кажется, не очень в настроении со мной разговаривать, и поэтому я с нею почти и не поговорил. У Каледина всё было просто и замечательно, как будто не лекцию слушали, а чай пили, с лимоном и корицей. Правда, со второй половины лекции я был вынужден сорваться и пулей бежал с матфака (потому что внизу закончился семинар про объёмы ленточных графов, на котором рассказывалась теорема Мирзахани, некий факт из густопсовой геометрии категории Б, и насельники этого семинара мигрировали вверх; кроме того, мне нужно решать было листочек по коммутативной алгебре, а в этом рассказе всё было некоммутативно), но впечатления от лекции это не смазало, а скорее даже наоборот.

И именно в этот момент, точнее, в тот самый промежуток времени, когда всё было так хорошо, это самое всё опять начало портиться, как будто у апельсина начал немножко подгнивать бочок, как будто первая нитка отъединилась края от распускаемого свитера. Мало того, что перед всем этим, перед тем ещё, как я был в НМУ, я совершенно беспардонно напросился в гости; так я ещё и во время рассказа сел на первую парту и стал как-то отвратительно выпендриваться, притом тем, чего я совершенно не знаю; я, разумеется, не хотел ничего подобного, я хотел только, чтобы все мои знания свелись воедино, как стыкуются космические корабли, но это мне не очень-то удалось, а со стороны это выглядело убого. После этого, во время решения листка по коммутативке, я стал прилюдно как-то психовать, кликушествовать и иными способами вести себя неприлично (что помогло в решении разве что одной-единственной задачи, и без того простой). Сегодня вот тоже я постоянно ужасно вёл себя, всё время вставлял какие-то свои никому не нужные комментарии, например, подбился к людям, которые объясняли друг другу решения задач по коммутативной алгебре и стал пытаться рассказывать решения свои, кривые и косные, несмотря на то, что мне дважды или трижды недвусмысленно намекали, что решения мои здесь всем абсолютно до лампочки. Ох, Господи, как же научиться усмирять себя и ни от кого не зависеть. Впрочем, вечером, когда я, наконец, оставил всех, стало сравнительно терпимо, только была одна проблема: едучи в электричке, я решил зачем-то перебежать в первую дверь первого вагона на платформе Сетуни, и не смог вполне уместиться в электричке, пропутешествовав, защемлён дверями и частично вовне вагона, до Трёхгорки, на которой поезд изверг из себя громадные толпы народу и пустил меня вовнутрь. Никогда не понимал, почему там всегда так много народу выходит; когда я спросил это у azrt, он ответил с некоторым восхищением, с которым он обычно прописывает замечательные тривиальности (вроде той, что объект категории множеств может быть канонически получен как множество как \hom в него из одноточечного множества): «Там три горы». Хорошее объяснение, конечно.