Entry tags:

Латвия, солнцестояние, стихи

Глубина Балтики (09/14.09)

Два часа необходимого сна

На полёт до бывшего дома

Открывая глаза

Видел за окном самолёта

Бесконечный лёд

С полынями

Где под тёмной водой

Виднелись дома и дороги


Только проснувшись

На несколько минут

Понимал

Это в воде

Отражается солнце

Белым

Холодным

Сиянием


Когда самолёт заходил на Ригу

Возникло твёрдое ощущение

Будто мы

Медленно тонем

В тёмной воде

Сентября


С машиной мой город стал удивительно маленьким.

Всё, что я в детстве исходил пешком, оказалось совсем рядом.

Все утомительные походы. Все ожидания на остановках.

Правда пришлось привыкать к новому ракурсу взгляда на знакомые улицы. Видеть их как водитель.

За неделю я проехал по каждой крупной улице и остановился почти в каждом районе. Этот город опять стал моим.

Только я уже не хочу тут жить.

Многое изменилось. Многое исчезло. Даже таблички с нашей фамилией больше нет в нашем старом доме. Ещё три года назад я её там нашёл, во время многочасового пешего похода по некогда важным местам.

Теперь я просто заехал в уютный, игрушечный двор, который так часто мне снится. Встретил мужчину, который помнит нашу семью. Пригласил его на вечер памяти отца, на что он ответил вежливым отказом. Но сам не смог его вспомнить.


Нашёл немного времени для кладбища. Без родственников, просто придти одному к могиле, поклониться и передать письмо. Вернее пепел, два года хранившийся у меня.

Ждавший момента, когда его можно закопать в этом песке.

Дата моего возвращения была выбрана совершенно случайно. Но уже у могилы я вспомнил, что именно в этот день день я впервые дописал стихотворение. Злобное, тёмное, опъянённое кровью и пеплом тысяч сгоревших тогда людей. Сейчас я хотел бы удалить его из своего прошлого, но из песни слова не выкинешь. Я стал "поэтом" пытаясь прославить чужую смерть. Убийство и самоубийство, с которых началось новое столетие.

Сейчас я не хочу быть поэтом. Но продолжаю писать. Закапывать в могильную землю пепел сгоревшего текста.


Сказав про этот текст на вечере памяти, где рядом собрались поэты и члены семьи. Мне нужно было занять собравшихся, пока Алёна решала внезапно возникшую безумную проблему с кафе, руководство которого забыло о заказанном мероприятии и ничего не приготовило гостям. Я отвлекал их, пока не остался только текст сожжённого письма. Читая вслух его начало я честно сказал, что это не просто литература. Что письмо было отправлено.

Надеюсь семья не заметила смысла этой фразы. Мне не хочется доставлять им лишнее беспокойство.

Несколько мест в городе всерьёз благоустроили на европейские деньги. Дикий пляж и болото за новым корпусом университета превратился в парк, с фонарями, видеокамерами, фонтаном в озере и велодорожкой. Нашей тропы, где столько раз проходили разнополыми компаниями с купленным в складчину алкоголем, больше нет. Но всё ещё можно увидеть совсем разрушенную лестницу через дамбу. Пролезть через огромный бордюр и перейти трассу на Ригу в неположенном месте и снова спуститься к реке. Этот пляж остался диким, его не облагородили. Его забыли. Но в нём осталось всё, что я никогда не забуду.

Дошёл по краю воды до арки. Все старые надписи стёрты. Поставлены бесплатные туалеты и неизбежные видеокамеры. Только путь сюда остался прежним.

И крепость осталась прежней. Облагородили небольшой квадрат вокруг музея Ротко. Там реально получился "Rotkowood", идеальный для туриста. Зато если нырнуть в знакомый туннель, то снова окажешься в царстве кустов и тропинок между развалинами.

Не могу сказать, что я был счастлив тут жить. Но я неожиданно счастлив сюда вернуться.

Тихое и круглое, с пугающе прозрачной водой. В нём не растут водоросли и может выжить только один вид рыбы. Этих рыб видно с деревянного пирса, они медленно двигаются в холодной воде. Людям здесь запрещено купаться, под водой слегка радиоактивный газ оргон и повышенное содержание метала в самой воде. Озеро метеоритного происхождения. Остальные озёра в Латгалии естественные, остались от ледника. Здесь же огонь упал с неба.

Мне в этом месте очень хорошо. За все прошлые годы, прожитые в Латгалии, я ни разу не слышал о его существовании.

Можно было доехать на машине до самого озера, но мы предпочли бросить её в начале леса и пройтись пешком. В пути я подобрал большой кусок берёзовой коры вспомнив про зафиксированную у славян и российских финно-угров практику писать заговоры на бересте. Уже на берегу, пересказывая для Алёны статью про Велнса я с удивлением узнал, что берёза упоминалась в связи с этим божеством.

Правда я не написал текст. Просто начертил германский символ родной земли и наследия. Завернул в бересту камень с могилы отца и бросил его в прозрачную, мёртвую воду озера, названного именем того кто пасёт в глубине души наших покойников.


Встретили закат у развалин Динабургского Замка. Вернулись в Даугавпилс и заехали к бабушке. Оказалось что у неё есть дневники моей матери, которые я могу забрать, хотя она мне не советует их читать. Беру стопку листов. В дневниках нет ничего нового или интересного, но с ними оказалась серая тетрадь, частично исписанная нечитаемым почерком. Стихи и заметки отца. Я не знал, что они сохранились.
Я многое не знал.
Сигулда похожа на огромный парк. Длинные газоны с редкими домами между ними. Идеально для туристов но плохо приспособленно для жизни. Мы идём к холму художников, известному своим видом на Гаую и обсуждаем, насколько я забыл латышский. За десять лет эмиграции у меня выветрились почти все слова, стало плохо даже с пониманием. Алёна предлагает мне вернуться к чтению дайн и в качестве примера читает по памяти дайну на латышском. Начинаем разбирать сюжет и меня словно ударило по голове чем то тяжёлым. Я останавливаюсь и начинаю тихо материться от шока. Чёрная змея посреди моря мелет хорошую долю тем кто работает ночью.

Одна из главных загадок в моей работе с поиском значения рун - скандинавские заговоры с упоминанием "нужды". Это имя руны, но очень похоже что под ним имеется в виду некая сущность.
Свартом зовётся камень, он стоит далеко в море.
На нём лежат девять нужд.
Есть предположение, что часть символики "заговора из Рибе" дана намёком в англо-саксонском "заговоре девяти трав", и тогда "нужде" соответствуют девять змей, которых Водан ударил волшебными ветвями.

Мне не приходило в голову, что ключ к этой загадке, точнее прямой аналог образа, всё это время был в песнях, которые я из чувства протеста отказывался учить в детстве. Что эти песни, дайны, могли быть построены по принципу архаических заговоров и сохранили в себе настолько важную информацию.

Всю эту поездку я думал про балтский культ ужей. Живых мне не попадалось, но одного нашёл раздавленным на асфальте во время одного из походов на кладбище. Отнёс к могиле и зарыл в песке с пеплом. Возле замка крестоносцев в Сигулде, совершенно мне не интересного, я нашёл один из киосков фирмы продающей копии балтских языческих украшений. Среди которых нашлась прекрасная бронзовая копия свастики из четырёх змей. Они лежали у меня в кармане в момент, когда я услышал мифологическую основу змеиного культа.

Когда мы дошли до склона холма, закончился мелкий дождь. Над долиной Гауи раскинулась огромная, невероятно красивая радуга.
Словно я нашёл то, о чём просил меня, в своём старом стихотворении, мой отец
Словно он видел её через мои глаза.


У нас было два варианта, где встретить момент равноденствия. Или пещера Гутмана, или пещера Велнса. Первая пещера оказалась совсем прирученной, благоустроенной для туристов. Большая парковка, удобные дорожки, каждый сантиметр поверхности исписан надписями типа "здесь были...".

Очень грустное зрелище, от которого у меня испортилось настроение.

Мы набрали воды из родника и ушли из уважения к месту.

До пещеры Велнса оказалось невозможно добраться вдвоём. Сперва попробовали дойти пешком, но на полпути стало ясно что мне нужно бежать за машиной и везти назад, Алёна натёрла ногу. Второй раз поехали, вечером перед равноденствием. Машина петляла по узкой лесной дороге и упёрлась в парковку, от которой идти, согласно указателям, было идти ещё километр, что совсем не совпадало с картой. Попробовал спуститься вниз, с трудом добрался до указателя сообщавщего что идти ещё долго. Стало ясно что доберусь только самостоятельно, нужно искать другое место.

Мы медленно ехали по лесу и перебирали варианты. На идее встретить момент на мосту через Гаую, на полпути между двумя пещерами, пришлось резко затормозить так как на дороге появился энергичный латвийский ёж. Хорошая встреча, в Даугавпилсе я видел только раздавленного, довольно далеко в городе, возле хлебзавода.

Так и решили.

Встали в четыре утра. Доехали до моста по пустой дороге. Долго смотрели на звёзды и слушали шум под мостом, очень похожий на голоса.

Завязал новый узел. Выкинул в воду старое солнце.

В знак того что вернусь.


Утром один поехал искать пещеру Велнса. Спустился до указателя и пошёл по берегу. Оказалось что нужно перейти мост и долго возвращаться назад по другой стороне реки. Когда дошёл - увидел смотровую площадку откуда можно рассмотреть пещеру. С той стороны откуда пришёл, в центральной части огромной крутой скалы, до которой явно трудно добираться. Вернулся. Нашёл нужную точку по деревьям. В прошлый раз я успешно дошёл, пещера прямо под указателем ведущим туристов на другую, безопасную сторону реки.

Спускаться ночью было бы самоубийством. Даже днём это опасно.

Осторожно пролезаю за ограждение и двигаюсь вниз. Доползаю до края, пытаясь понять где безопасная площадка. Прямо под мной отвестная скала и вода, но сбоку видны верхушки деревьев. Туда ведёт тропа с корнями, за которые можно держаться. На последних метрах корни кончаются и начинается проливной дождь. Камни мокрые и скользкие, но ясно что  в этом конкретно месте упадёшь только до площадки перед пещерой. Осторожно спускаюсь. Дерево, растущее у входа, оказалось дубом. Дерево Перконса висит над бездной прямо перед входом в пещеру своего мифологического оппонента. Стоя между символами двух сторон балтской мифологии я, внезапно, пережил момент абсолютной ясности. Все накопленные с детства политические и эстетические претензии к Латвийской Республике ничтожны по сравнении с тем фактом, что это моя земля. В ней похоронены мои предки и дремлют близкие мне боги. Ни одно старое место в Англии или на Крите не было настолько моим. Настолько близким мне.

Я ушёл очень далеко, но мне есть куда возвращаться.


Оставляю. Проливаю. Вырезаю.

На полу пещеры лежит жёлудь. Забираю его с собой как напоминание о том что понял. Формально месяцем Велнса считался октябрь, но ясно что астрономически он начался этим утром.

Две ночи, проведённые нами в Риге, мы ночевали в хостеле на Бруниниеку. По пути из него в центр города я пережил сильнейший флэшбек. Было ощущение, будто я вернулся в родной город после потери памяти, каждый поворот маршрута был пугающе знаком, но я никак не мог вспомнить почему он кажется важным.

Когда мы дошли до маленького магазина на перекрёстке Авоту и Лачплеша я вспомнил вкус. Тогда у меня была привычка, выходя с сильным похмельем из "бункера", квартиры где буйной комунной жили нацболы я доходил до этого магазинчика на углу и покупал на последние деньги пирожное. Всё время одно и тоже. Сначала с целью убрать противный привкус во рту, потом это стало почти ритуалом. Единственным за весь день моментом, когда я делал что-то для себя, а не для организации. Маленькое удовольствие, бесссмысленная слабость.

Это пирожное казалось невероятно вкусным.

В последний вечер в Риге подозрение стало слишком сильным. Нашёл в сети текст обвинительного заключения. Всё верно:
"для противоправной и противогосударственной реализации этих идей на территории Латвийской Республики, создали, для проведения и реализации своей общей деятельности, офисы в г. Риге, ул. Бруниниеку 50-27..."

Моя жена, случайно, сняла номер в сотне метров от места где меня арестовали, и я успешно забыл название улицы.

Дошли до офиса. Двор ни капли не изменился. Там по прежнему офис, только новым хозяевам уже не будут подкидывать тротил.


Дойти до этой двери было словно коснуться рукой до холодного, скользкого дна.