В современной истории есть немало славных имен: Черчилль, де Голль, Тэтчер, Коль, Рейган, Гавел и Валенса. Это всё лидеры, которые определили судьбы своих стран в решающий для них момент. Но есть лишь один лидер, который определил судьбу мирового порядка на долгую перспективу, — Михаил Горбачев. Собственно, что он сделал? Он пришел к выводу, что сила — это опасное средство ведения политики, как внешней, так и внутренней...

Горбачев решил не удерживать в советских объятиях Восточную Европу. Когда начались бархатные революции в Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии и Польше, некоторые тамошние руководители надеялись на «сочувствие» Кремля. Горбачев сказал твердое «Нет!». В этих странах еще находились советские войска, и Москве только стоило отдать приказ… Но Горбачев не хотел повторения кровопролития Пражской весны. Он дал возможность немцам объединиться в рамках одного государства (а как же этого не хотели тогда Париж и Лондон!), а бывшим сателлитам СССР вернуться в Европу. Сегодня в ответ на обвинения в «сдаче» Восточной Европы он не без сарказма говорит: «Но мы же отдали Польшу, Германию, Чехословакию полякам, немцам и чехам!»...

Лидер, начавший как реформатор, закончил как терминатор. Он сам включил закон «непреднамеренных последствий»: каждый, даже сверхосторожный шаг по разгерметизации советского пространства только ускорял его распад. Горбачев создавал новые институты и дал возможность обществу создавать свои формы активности. Все это стало способом разложения системы, которая могла существовать только в герметически закрытом пространстве. Когда Горбачев осознал, что ведет дело к демонтажу СССР? Пусть скажет он сам — если сочтет нужным. Думаю, что в какой-то момент ему все стало ясно. И он понял возникшую перед ним дилемму: сохранить СССР можно только ценой большой крови. И он на это не пошел. Горбачев уничтожил в себе советского лидера еще до упадка советского государства.

Конечно, он шел на внутренний разрыв. Он ведь хотел перестроить систему, а кончил тем, что ликвидировал государство. Какой лидер сознательно на это решится, даже осознавая его пороки?...

Пространство гласности, которое создал Горбачев, создавало возможность движения к институциональному политическому плюрализму. Россия при Ельцине после некоторых колебаний повернула назад. Расстрел фрондирующего парламента (Горбачев тоже имел проблемы с российским парламентом, но ведь терпел же его!), авторитарная Конституция, которая выносила лидера над обществом, грабительская приватизация, чеченская война, манипулирование выборами в 1996 году и, наконец, передача власти преемнику — это все были вехи в становлении системы, которую трудно назвать демократической. «Но ведь при Ельцине была свобода слова! Он выпустил своих врагов из тюрьмы! Он терпел критику!» — скажут мне либеральные приверженцы российского президента. Отвечу: «Все так!» Но чем все кончилось?

«Вы идеализируете Горбачева! — воскликнут мои оппоненты. — А как насчет Карабаха, Баку, Тбилиси, Вильнюса, наконец? Ведь там пролилась кровь!» Сергей Ковалев, пытаясь объяснить эти трагедии, говорил, что перестройка была отнюдь не безупречна хотя бы потому, что ее лидеры работали в условиях «не вполне рухнувшей тоталитарной системы». Что же, соглашусь: Горбачеву не удалось полностью справиться с агонией тоталитарной системы. Но он выдержал основное испытание — отказался от применения силы в Москве. И это был решающий удар по тоталитарной логике. А чем оправдать чеченскую войну Ельцина, который работал в демократической логике?

Горбачев дал нам возможность строить то, что мы считали нужным. Некоторые народы этим шансом воспользовались — Балтия и Восточная Европа. Они и стали настоящим горбачевским наследием. У Ельцина тоже был шанс использовать горбачевский импульс осенью 1991 года — очень короткий миг. Именно тогда в России был возможен национальный консенсус относительно создания новой конституции и новой системы. Но Ельцин — вместе со всеми нами — этот миг даже не заметил. Сохранявшиеся свободы (свобода СМИ, возможность поносить власть и возможность бороться за монополию власти), причем не упорядоченные законом, еще долго нами воспринимались как свидетельство демократического курса. На самом деле эти вольности были сопровождением разворота в противоположную сторону. Ельцин не просто создал новое единовластие. Он дискредитировал либеральную демократию (да, при нашем участии), под вывеской которой (возможно, вначале неосознанно) он возвращал Россию в прошлое. Путин вовсе не грянул неожиданно, и он не есть деформация ельцинского наследия. Путин стал стабилизатором и первым менеджером ельцинской системы. Так что официальное провозглашение преемственности между Ельциным и нынешним тандемом имеет все основания...

Он первый из российских лидеров, десакрализовав власть, стал символом нового времени. И то, что оно еще не пришло в России, — это не его вина.

В российской политической жизни, которая уничтожает авторитеты и моральные стандарты, Горбачев остался единственным, к кому прислушивается мир. А то, что мы пытаемся его игнорировать, говорит не о нем — а о нас...

http://novayagazeta.ru/data/2011/019/00.html