Однажды Михаил Робканов, знаменитый баянист из глубинки, превратившийся в петербургского композитора, узнал о короткометражном фильме, который только собирались снимать. Название картины вызвало такой шквал ассоциаций, что композитор немедленно записал несколько композиций для фильма.

К съемкам Михаил не имел никакого отношения. Он случайно узнал, что фильм смонтирован и премьера пройдет в московском ДК железнодорожников вечером следующего дня. Робканов купил билет на поезд, а все оставшееся до отправления время посвятил прослушиванию своей музыки и алкогольным возлияниям.

Вечером он вместе с супругой и тещей отправился на вокзал. Вернее, композитор был уже не в состоянии куда-то ехать, поэтому женщины нарядили его в длинное кожаное пальто (теща смазала его смесью гуталина и какой-то вонючей гадости) и сунули в тележку, с которой пенсионеры бродят по метро.

Женщины добрались до вокзала и прошли вместе с тележкой в вагон. Поезд с минуты на минуту отправлялся, проводница уже выталкивала провожающих. Бойкая женщина проверила билет у родственниц композитора и заявила, что двум потаскухам не проехать по билету одного мужика.

- Извините, - сказала супруга композитора, - вот пассажир, а мы сейчас выйдем.

И раскрыла тележку, в которой лежал Робканов.

- Запрещено пьяным на верхних полках, - заявила проводница.

Михаил проснулся и игриво подмигнул ей. Польщенная мужским вниманием, проводница сдалась.

- Ладно, пусть остается. А вы выметайтесь.

Родственницы послушно побежали к выходу. Теща хотела забрать тележку, но чуть раньше тележку вместе с пассажиром забросила на верхнюю полку проводница.

Робканов проснулся глубокой ночью. Поезд остановился в Бологом. Композитор, шатаясь, отправился за алкоголем. Здесь не оказалось ни одного киоска. Станция освещалась единственной лампочкой, болтающейся сверху. Никто, кроме Михаила, из поезда не вышел. Не было даже перрона, пришлось спуститься по лестнице на землю.

Робканов походил туда-сюда. Его внимание привлекла старуха по другую сторону поезда. Она показывала бутылки пива и манила рукой. Миниатюрный композитор юркнул между колес и очутился с другой стороны, где долго торговался с жадной старухой, заломившей чудовищную цену.

Торг прекратился, только когда поезд тронулся с места.

- Черт с тобой, старая крыса, - в сердцах бросил композитор, швырнул деньги, выхватил три бутылки и бросился между колес, словно активист Павел Шехтман.

Однако под поездом зацепился за торчащий крюк, с которого сумел соскочить только через несколько секунд, когда поезд уже набрал скорость. Робканов снова прыгнул, но на этот раз неудачно и колеса отхватили ему обе ноги.

Выплюнутый из-под состава композиторский остаток подхватила за шиворот проводница и втащила в тамбур. Михаил и раньше отличался скромным весом, а без ног и вовсе стал легче собачонки.

Композиторское подмигивание возбудило в проводнице желание. Женщина сразу отнесла его в свое купе, где уже ехало два зайца. Первый, безбилетник, лежал затраханный до полусмерти на верхней полке, а второй…

Второй при внимательном осмотре оказался не зайцем, а кроликом Топотуном, жующим белый порошок из миски. Проводница разделась, сняла с Робканова кожаное пальто, теперь несуразно длинное. Композитор приступил к исполнению. Оказалось, что отсутствие ног нисколько не усложняют задачу, даже наоборот.

Михаил вылез из купе и хотел уже идти спать, но вспомнил, что у него больше нет ног. С верхних полок свалилось два грузных пассажира. Причем упали один на другого и представляли серьезное препятствие для композитора.

Робканов робко постучал в купе и попросил высунувшуюся проводницу отнести его. Сообразительная женщина поступила по-своему. Она принесла тележку, в которой привезли пассажира, и сунула его внутрь. Теперь калека мог перемещаться с помощью рук, а колеса заменяли ему ноги.

Разогнавшись, композитор с легкостью перескочил тела пьяных и уже крутился у своего места, по-собачьи задрав голову. На верхнюю полку его забросила маленькая девочка, возвращающаяся из туалета. Благодарный Робканов угостил ее недопитым проводницей пивом.

А утром, когда поезд замер на Ленинградском вокзале, Михаил спрыгнул с полки, приземлившись на колеса тележки, которые отлично смягчили удар. На перроне Робканова уже ждал его друг Кручинин.

Кручин тоже был композитором и совсем недавно покинул психиатрическую лечебницу, в которой оказался по ошибке. Лечение происходило в щадящем режиме. Пациента обмазали с головы до ног медом и оставили так на три месяца. Затем комиссия признала его психически здоровым и выпустила на волю.

За день до приезда петербургского коллеги Кручинин подрался за каким-то притоном или театром. Точнее, драки не получилось, потому что в самом начале московский музыкант поскользнулся на рыбных потрохах и тяжело покалечился.

На вокзал Кручинин явился закованный в громоздкие латы, ускоряющие срастание костей. Увидев друга, Робканов расхохотался. Вдобавок от Кручинина все еще разило медом и вокруг роились выжившие с осени мухи.

Но и Кручинин, увидев мелкую собачку на колесиках, в которой не сразу узнал петербургского коллегу, тоже рассмеялся. Прохожие обходили друзей, недовольно ворчали, но, рассмотрев, веселели. Один мальчик даже угостил композитора Робканова кусочком хлеба, приняв за изувеченного щенка.

Насмеявшись вдоволь, друзья завели разговор о музыке и быстро поссорились.

- Я тебе сейчас и вторую руку сломаю, - закричал Робканов.

Кручинин хотел ответить, что оторвет ему третью ногу, но это было бы смешно – никакой третьей ноги у Михаила не было. Кручинин достал из кармана баночку меда, с которой теперь не расставался, съел пару ложечек, успокоился и ушел.

А Робканов отправился в ДК железнодорожников на кинопремьеру. В зал его пустили по детскому билету, чем композитор остался очень доволен. Начался фильм, Михаил поставил на воспроизведение диск и тут выяснилось, что CD безнадежно исцарапан. Постоянно проигрывались зацикленные три секунды из середины.

Робканова попросили не мешать. Оскорбленный он вернулся на вокзал. Сел в тот же поезд, в вагон к уже знакомой бойкой проводнице, с которой провел ночь.

Ее купе как раз освободилось. Затраханный до полусмерти заяц скончался, а кролика Топотуна забрал Илья Метальников, который все еще топтался на перроне. Заразившись хозяйским недугом, Топотун стал терять мех на голове и Метальников отправил его с проводницей на лечение в Бологое, славящееся больницами для кроликов.

В Петербурге Робканова встретили супруга с тещей. Изумленные его преображением они долго бегали вокруг, передавали укоротившегося композитора из рук в руки и даже перебрасывались им над головами прохожих.

Теща немного поворчала из-за грязного пальто, которое теперь волочилось за Михаилом. А про тележку не обмолвилась ни словом: старуха давно мечтала от нее избавиться и была страшно рада, что это наконец удалось.

У дома семья заглянула в магазин.

- С собаками нельзя, - заявил охранник.

- Но это не собака, а известный композитор, - воскликнули женщины.

Теща приподняла голову Робканова, коснувшись зонтиком подбородка.

- Действительно, - согласился охранник. – Проходите, пожалуйста.

Продукты сложили в ту же тележку, где елозило туловище Михаила, там еще оставалось место.

- Как удобно, - не сдержалась теща.

Упав на колени, она расцеловала Михаила, который тоже был счастлив, ведь ноги композиторам совершенно ни к чему, в большинстве ситуаций они им даже мешают.