Entry tags:

критика, национализм, философия

критическое
В ЗАЩИТУ УНИВЕРСАЛИЗМА
или
ПРОТИВ «РАЗУМНОЙ ОБЕЗЬЯНЫ»

Читаю статьи Дмитрия Крылова по поводу автономной и гетерономной этики (1, 2, 3). Статьи интересные, автор раскрывается с новой стороны (я-то его больше помню по коротким заметкам с примерами из американской жизни), и в целом толковые кирпичики в стену близкой ему идеологии кладёт. А вот я такой – не согласен…
Автор видит причину многих (если не всех) бед русских в том, что они следуют гетерономной (предписывающей относиться к чужакам нравственно, «по-людски»), а не автономной этике (указывающей, что нравственно нужно относиться только к своим соплеменникам, а в чужаках видеть пищу, недочеловеков, объект для эксплуатации, впрочем, эксплуатации умной, если надо – осторожной).

Возражения на сей счёт у меня разные, не особо структурированные, как рационального так и эмоционального плана.

Первое. Автор уравнивает, причём, как-то мимоходом, походя, гетерономную и универсалисткую этики, что, по крайней мере, не совсем корректно. Цитирую:

Гетерономный этнос - тот, который оценивает всех людей по степени родства к этому этносу, а все явления - по степени выгодности для целей этого этноса. Чем выше родство и чем выгоднее явление - тем более отрицательную оценку они получают. Опять же, оценки эти не обязательно объективны и верны - важен принцип родства и выгоды.

И где здесь, простите, можно отыскать формулировку универсализма? Почему в следующей статье «гетерономность» (по Дм. Крылову) уравнивается с универсализмом?

Русские не первый из народов, принявших универсалистскую мораль. Таких народов-терпил было предостаточно в истории, и все они кончали одним и тем же — порабощением, а затем истреблением.
(кстати, примеров бы, для убедительности)

Универсализм уживается с делением на «своих» и «чужих», и уж тем более не приписывает ставить «чужих» выше, он просто по-особому регламентирует и ограничивает проявления этого разделения, заботясь о том, что бы «свои» не оскотинились. Те проявления беспомощности русских, которые мы видим, есть не следствие укоренённости универсалистской (читай "христианской") этики, а следствие разрушения советской парадигмы. Обычный русский, знавший все 70 лет СовВласти из грузин только Кикабидзе, а из чеченцев только Эсембаева, но при этом уверенный что они «так же, как все советские люди хотят мирно и честно трудиться на своей земле» просто не может до конца смириться с существованием «тотально-других» и подсознательно ищет того «простого труженика», с кем он ещё не давно составлял виртуально единый народ. Для нашего русского предка-христианина бытиё таковых «других» особой нравственной проблемы не представляло, он, конечно, не резал бы их на шашлык («душу бы свою не загубить»), но и вряд ли стал бы брататься («нехристь – он и есть нехристь»).
Т.е. мы имеем дело с проявлениями не христианской, а советской этики (кстати, довольно редкими), бессознательной попыткой отыскать в инородце хорошего человека из репортажей о чабанах-ударниках. Причём, попыткой, часто мотивированной прежним, советских времён, положительным опытом (представляете, в процентном отношении, может и небольшой, но таковой опыт имелся).

Второе. Зачем вообще видеть в качестве источника «слишком нравственного» отношения русских к «захватчикам» преимущественно универсалисткий этос? Не правильнее ли вывести его из традиционной этно-социальной структуры. Русское общество веками существовало как де-факто мононациональное (опыт межэтнического общения преимущественно был уделом казаков и солдат) и сословное. «Высшие» и «нисшие» в таком обществе ощущают себя не «старшими» и «младшими» членами одной семьи, а людьми в разных «чинах». Естественно, что психологические и социальные барьеры между стратами в этом случае очень велики, а их неформальная солидаризация затруднена, формальной же, в которой есть «фронт», есть «тыл» и «всяк солдат знает свой манёвр» не происходит, ибо запустить её механизм может только государство.
Причём, что забавно: человек мононационального сословного общества, при первой встрече с чужаком, не просто склонен в первую очередь видеть в нем «такого же человека как все», а ещё и выделять в нём черты свойственные известным социальным группам. Отсюда (отчасти, только отчасти) неизменная симпатия интеллигентов к «вежливым и культурным» европейцам и остаточная готовность нашенских «братков» видеть в кавказских бандитах «реальных пацанов».

Третье. Ещё пару слов о мононациональности. Я не знаю как другие, а в моём классе в 80-х годах в Подмосковье весь типа «советский интернационал» был представлен одним мальчиком с еврейской внешностью (в общении мало отличимым от остальных) и одной девочкой с раскосыми глазами и украинской фамилией. Остальные - русские (впрочем, мы тогда об этом особо не задумывались). На ком нам было тренироваться в искусстве национальной солидарности? Кого бойкотировать, кому морду бить? Только друг другу, что как-то не всех увлекало. Думаю, я не один такой «неопытный». Так, может, лучше учитывать это обстоятельство и отслеживать перемены в поведении и взглядах, которые на лицо, а не винить в очередной раз «неправильную» историю. Мы учимся.

Четвёртое. Просто цитата:

Представим себе человека, прогуливающегося по вечерней Москве. Вот к нему подходит «некая личность» и выразительно предлагает ему вручить бумажник [….]
Стоп-кадр! В этот момент в голове человека, гулявшего по вечерней Москве? проносятся интересные для нас мысли. Коротко говоря, они могут пойти по одному из двух совершенно разных направлений.
Он может подумать: «бииип! какая гадкая и подлая тварь, я не ожидал такого, да как же это возможно-то».
А может подумать и так: «бииип! мне бы сейчас оружие! в следующий раз я без травматического пистолета, ножа или металлического прута сюда не пойду».
Ради этих, в корне различных, отношений к реальности и стоило описать эту сценку. Первый образ мысли пытается распространить собственные представления о нормах поведения на того, кто только что показал на деле противоположные нормы. Этот образ мысли ставит идеальные представления выше реальности…

Вообще-то это образ мыслей не «идеалиста», а законопослушного гражданина, у которого, к тому же, есть опыт проживания в безопасных условиях, где за каждый переулок в любое время дня и ночи кому-то «поручено отвечать».
Вообще, как-то уже утомили эти призывы смотреть на жизнь как на джунгли, где каждый в любой момент должен быть готов «постоять за себя». Этносы-бойцы, конечно, встречаются в мире, но у них почему-то нет ни своих учёных, ни, как следствие, своих ракет, бомб и истребителей, даже автоматы у них покупные, да и роль в истории – так себе.
Вообщем: «бииип! Переулок должен быть освещён, здесь должен быть постовой, а гадкая и подлая тварь должна сидеть в тюрьме»
Пока у нас есть хотя бы мысль о том, что так быть должно (анализ и учёт реальности и даже ношение оружия никто не отмеяет при этом) – у нас есть шанс на продолжение исторического существования.

Пятое. Естественно, в ходе обсуждения актуальных публикаций проявились принципиальные борцы с «иудео-христианством».

"Универсалисткая этика" это другое название этики рабов:((( и в ее рамках проблема неразрешима. (Я этим занимался, и поэтому предлагаю меня слушать, а не изобретать колесо.)
и т.д.

С тем же успехом можно заявить, что автономная этика – это этика клопов, обывателей на 300%, целиком без остатка погружённых в актуальное бытиё как своё собственное так и своего народа. Людей, которым недоступны и даже враждебные простейшие абстракции, типа «место человека в мироздании» и т.д. Сознание, лишенное всякой созерцательности. Человек такой этики должен быть атеистом, впрочем, не смущающимся общаться к магии и всяким оккультно-психологическим практикам, если они работают. Это абсолютная «разумная обезьяна» материалистов, которой есть дело только до того, что имеет касательство до неё и её рода с примитивной очевидностью, «обезьяна», которая живёт ровно до смерти и до которой нет дела никому за пределами стаи.
Поставить себя место этой обезьяны, унизить себя до её… Это ж какая тоска, истинно смертная. Только алкоголиков прибавиться, если пропагандировать такое «самопозиционирование» людям.
Характерно, что те, кто утверждает, что русскую нацию нужно создавать в той или иной степени заново, часто относятся к универсалистким склонностям русских в диапазоне от «очень холодно» до «горячо враждебно». Правильный русский – это та самая цивилизованная прагматичная и при этом хищная «разумная обезьяна», полубюргер-полуабрек.
Что такое человек универсалисткого сознания? Это не человек, которому (допустим, что сдуру) есть дело до Универсума (что бы под ним не понималось), нет, это – человек, до которого есть дело Универсуму, человек, который Универсуму нужен, важен, интересен, с которым он ищет встречи. В этой встрече человек обнаруживает, что он в чём-то причастен Мирозданию и Вечности и даже соразмерен им (а не только принадлежит общине надцатого квартала). Что он может познавать (пусть в неполном виде) какие-то законы, по которым эти самые Мироздание и Вечность существуют и в следовании этим законам найти не подчинение, но механизм диалога вроде бы маленького человека с вроде бы равнодушной и бездушной Вселенной и её Творцом. Происходит ли это в действительности или только в головах – дело десятое. Важно другое: тысяча лет господства универсалистких представлений это уже не только много книжек, культурные артефакты и стереотипы сознания, воплощенные в языке. Книжки можно сжечь, школьные курсы переписать, артефакты уничтожить или нагрузить посторонними смыслами, даже пословицы можно запретить. Сознание это уже в генах (мутации случаются, но редки). Смениться десяток поколений, прежде чем уйдёт эта воля к предельному и запредельному, которая, не находя удовлетворения, заставляет многих нырять в рюмку, жить на черновик, быть равнодушным и жестоким с близкими, «ибо всё не то и всё не так».
С этим своего рода сверх-чувством хотя бы надо работать, осмысленно, осторожно, иначе русские исчезнут, не успев превратятся в «правильную» нацию полубюргеров-полуабреков (даже если приять таковую метаморфозу за стратегическую цель).
Впрочем, увидеть эту «пору прекрасную» мне лично не хотелось бы, я надеюсь до чего-нибудь другого дожить…


Преображение Господне. Икона XV века