Настроение:	calm
Музыка:	Лёня Фёдоров — Вру
Entry tags:	лытдыбр

Перед лицом некоторого безвременья
От окончания этого Ярославля не остаётся впечатления, будто бы что-то такое прекрасное гибнет и разваливается навеки, и что такого больше никогда не будет; кажется, что мы только сделались на время безумных дней августа невидимыми, спрятались где-то за сосенками, просочились сквозь речную гальку, чтобы, материализовавшись обратно и взявшись все вместе за руки, возобновить его, вновь зажегши поумеркшие столпы света. Это даже не ощущение, на самом деле, а объективное моё ожидание. Правда, хочется не именно возобновления — в Ярославле-то всё, положим, было сравнительно тухло — а некоего воплощения того, что мне всё это время казалось неколебимым и правильным.

Начал читать EGA — I и одновременно читаю Пруста; первое, что меня поразило — это удивительное сходство стиля. То ли по-французски писать иначе просто невозможно (справедливости ради, Пруста я читаю по-русски, поскольку французского не знаю вовсе — кстати, надо учить), и это тогда хорошо, потому что прустовские язык и проблематика идеальны, то ли они просто похожи (это, конечно, вероятнее). Наверное, Пруст с Гротендиком просто ничем не отличались друг от друга и оба были правы во всём. (В довершение я бы ещё сказал, что в SGA и «В поисках утраченного времени» одинаковое число книг, но это, к сожалению, неправда — между «Содомом и Гоморрой» и «Пленницей» промежуточной книги, к сожалению, не существует).

Что делать в августе? Совершенно непонятно. Поелику я теории динамических систем не знаю вовсе, а в августе я напросился в школу по оным, их хотелось бы выучить; с другой стороны, сейчас мне более, чем в какой бы то ни было период жизни не хочется соприкасаться с чем-либо нечистым. В Ярославле мне объяснили, как начать быть правым во всём: нужно запрещать себе как можно больше всего, чтобы заведомо запретить всё нечистое. Не факт, что человек, объяснявший мне это, руководствуется именно такой доктриной, скорее всего, он даже ею и не руководствуется, но я сам осознал, что в моём случае она подходит замечательно. Люди не пачкаются не из-за того, что грязь к ним не пристаёт, а из-за того, что они запрещают себе её касаться, и им приходится парить над ней, только низёхонько-низёхонько.

А да и чёрт бы с ним; что в августе-то делать? Можно продолжать читать Гротендика-Пруста-Дьёдонне, но так можно отравиться от переизбытка умиления. Можно смотреть фильмы, но я не знаю, какие есть фильмы, и никто мне их не посоветует. Ещё можно искать музыку, но я не знаю, какая музыка правильная, а какая нет, а людей, которые мне могут это сказать, я раньше 27-го не увижу. Можно походить по саратовским церквям, кстати, я, наверное, зря никогда так не делал. А на самом деле, я, скорее всего, просто погрязну в быту. Ну и диффурами мне придётся заниматься, а то я ничего не знаю и получится, что я опять соврал. О, сколько мне раз напоминали в Ярославле о том, что пишут на заборах! (на самом деле, «Не ври»).