Надоели ваши выборы, нацдемы, отделикавказы. Все равно все будет иначе...
А как будет, прочитаете в моей новой книге...

– Да, да, да! Я абсолютно не помню, как назывались те приборы и технологии! – в сотый раз повторял я комиссии, состоящей из высоких чинов самых разных спецслужб, а также следователей, гипнотизеров, политиков, психиатров, психологов и даже экстрасенсов с Лубянки. Всякой любопытной твари, как говорится, тут набилось по паре, а то и больше.

Мне ужасно не нравилось все это коллективное любопытство. Не нравился просторный зал, в центре которого под ярким светом я восседал. Не нравились провода, которыми я был опутан, как Гулливер нитками лилипутов. Не нравился полумрак вокруг, из которого за мной следили десятки, если не сотни глаз. Не нравилось, что даже когда я спал, они воровали мои сны и просматривали их.

И чего они только со мной не делали! Уже четвертый день мою бедную голову сканируют, прозванивают, проветривают, промывают, продувают, короче, пытаются вытряхнуть из нее нужную им информацию. Ха! Что самое смешное – ее там нет! Но они не верят…

– Я вам еще и еще раз говорю, дорогие современники, – тупо продолжаю настаивать я, – из моей головы до вас уже вытряхнули все, чем можно было бы вас порадовать.
Из полумрака, в который раз в меня опять полетели глупые вопросы:
– Но вы же это помните?
– Что помню? – устало опять пытаюсь понять я.
– То, как вытряхивали, помните?
– Нет, как вытряхивали – не помню. А вот «что» вытряхивали – помню.
– Так что же это «что», что вытряхивали, можете вы нам объяснить?
– Повторяю еще раз: вытряхивали нематериальные технологии.
– Как они выглядели? Это были приборы, устройства, гаджеты?
– Нет, не приборы. Я не могу объяснить, как они выглядели. Они вообще никак не выглядели. Они нематериальные, понимаете?
– М-да, хм… – умничает очередной голос, шелестя какими-то бумажками.

Я давно замечал, что умные люди говорят или гладко или быстро. Которые говорят гладко, те как с листа читают. Без запинок. Потому что они действительно знают, о чем говорят. Другие – торопыги, они глотают слова, скачут с мысли на мысль, недоговаривают предложения, ведь они им уже не интересны. Это – гениальные люди. В их головах предложения формируются и пролетают быстрее, чем язык способен их воспроизвести. А «умничающие» заполняют зияющие пустоты в речи всяким кряхтеньем, э-э-э-каньем, чавканьем и прочими звуками. Это оттого, что их язык, как бы медленно не шевелился, все равно опережает их еще более медленные мысли.

Раньше на производстве подобный процесс назывался «простой». Это когда, допустим, кирпич на стройку вовремя не подвезли, и рабочим приходилось часами имитировать деятельность. Так и речевой аппарат тугодума мычит и «экает», имитируя умственную деятельность.

Наконец из мозга в рот спрашивающего кирпич таки подвезли, и он родил следующий вопрос: 
– Э-э-э, а когда, как вы говорите, вытряхивали, вы помните?
– Что значит «когда»? – уныло вздыхаю я.
– В каком году, э-э-э, хотя бы?
– Извините, – спрашиваю я, – вы по какой части специалист?
– Вас это не должно интересовать. Отвечайте на вопросы! – надулся важностью голос из мрака. Да и пошустрей он сразу стал. Не иначе академик…
– С какого рожна я должен отвечать на ваши вопросы в таком тоне, уважаемый? – сознательно понижаю градус важности «специалиста».
У меня уже шалят нервишки от их тупости. Четыре дня одни и те же вопросы в разном исполнении. Пру в атаку:
– Я, что, на допросе? Может быть, я арестован? Может, «с пристрастием» попробуете?
В это время я воспаряю к потолку.
– Пойду я от вас. – Говорю я и обрывая провода по пояс ухожу в потолочное перекрытие.  Даже заглядываю на следующий этаж, в забитое приборами и жгутами кабелей помещение.
– Нет, нет, что вы! – заискивающе осекается экающий голос, сообразив, что выбрал неверный тон. А я, не видя говорящего, кожей ощущаю, как испуганно тот озирается на начальство.
– Что вы! Что вы! – ласково поправляется он, глядя на мои ноги, торчащие из потолка. – Вы собеседник, а не арестованный! Вернитесь!
– А если собеседник, то и вы отвечайте на мои вопросы! Побеседуем.
Я возвращаюсь в кресло и выдаю оперативную информацию:
– Между прочим, этажом выше майор Горохов через форум любителей кактусов шлет шифрограммы в Брюссель о том, что тут происходит.
Два генерала срываются с мест и вылетают из помещения. Я обращаюсь к последнему оратору:
– Продолжайте, мы тратим время. На чем мы остановились?
Сейчас я его приземлю, злобно думаю я. Надоело из пустого в порожнее переливать. В конце концов – кто кого пришел учить, они меня или я их?
Возобновляю психическую атаку:
– И так, кто вы по специальности?
– Э-э-э, член-корреспондент Акаде… – замямлил тот.
Я перебиваю члена-корреспондента:
– Каких наук? Физик, химик, ботаник? Короче можете?
– Э-э-э, – видимо, вспоминает он, – доктор физико-математических…
Перебиваю опять, потому что раздражает его медлительность, это его противное «э-э-э». Зачем долго думать и «экать», чтобы всего лишь назвать свой хренов титул? Для этого не нужно соображать и вспоминать. А если трудно даже такую ерунду вспомнить, какого рожна тебя держат в ученых мужьях? Нет, еще раз убеждаюсь я, он просто привык изображать процесс размышления. Это его главная специальность по жизни – изображать умственный труд, надуваться, медленно и важно вещать, «экать». Он, видимо, до того вошел в роль, что изображает великие думы автоматически, даже при самом пустом разговоре.
Добиваю умника:
– Доктор физико-математических наук должен понимать, что в нематериальном мире времени нет. А потому нет и дат. Время – физический параметр.
– Э-э-э, но ведь вы же можете сказать, когда вы знали эти технологии, а когда перестали знать? Каким, э-э-э, числом нам записать в протоколе это событие? – пытается иронизировать ученый муж.
– Я уже неоднократно отвечал на подобные вопросы. У меня даты нет. А для вас датой является тот момент, когда я не ушел в стену. Когда я вышел на контакт.
 
Расскажу, наконец, предысторию. Из-за чего, собственно, все это благородное собрание не спит и не ест уже четвертый день.

Дело в том, что сотни камер наблюдения зафиксировали мои похождения по Кремлю. Я специально издевался над охраной десяток часов подряд, чтобы у них было столько наглядного материала обо мне, что ни у кого не возникло бы и мысли о видеомонтаже. Я неожиданно появлялся в самых разных помещениях, охрана фиксировала меня и поднимала тревогу, но я уходил сквозь стену, пол или потолок в другие помещения, где опять позировал перед камерами и опять уходил от охраны.

Меня забавляло это занятие. Самое потешное было, когда я вышел из государственного флага за спиной Президента в тот момент, когда телевизионщики записывали его обращение к народу. Президент говорил что-то важное об олигархической власти, о шантаже, о связи капитала с нашими политическими конкурентами на западе. Я постоял немного за флагом, да и вышел за его спиной, прямо на камеры центральных телеканалов! Оба-на!

 О, какой же там был переполох! Это нужно было видеть! Будет время, обязательно сопру ту съемку на память. У телевизионщиков, журналистов, редакторов, всяких операторов и их ассистентов вздыбились волосы, раскрылись рты и попадали очки. Президент ничего не понимал, так как не видел меня. Он видел перед собой только обалдевших телевизионщиков, подумал, что это с ним происходит что-то не то, и стал осматривать себя, ища причину недоумения съемочных групп. Что немало способствовало эффектности сюжета. Ну а я понял, что помешал важной работе, извинился и, чтобы не мешаться в кадре, ушел в облицованную карельской березой стену.

Правда, я вернулся, но уже с другой стороны – со спины телевизионщиков, которые как раз вместе с начальником охраны Президента и с самим Президентом просматривали на мониторе свежие кадры, где я – красавец в клетчатой рубахе – выхожу из Государственного Флага.

Уж больно любопытно мне было – что будет дальше.

А дальше, вперившись в монитор, все громко и сумбурно обменивались мнениями:
– Мне не могло это показаться! Я не шизик!
– И я! Я тоже видел!
– Да все видели, о чем вы спорите!
– Тише вы! Вот он!
– Вот, вот он выходит! Смотрите!
– Что это за мужик!
– Как он поместился за флагом?
– Куда он делся?
– Это призрак! Флаг даже не колыхнулся!
– Он извинился, вы слышали?! Он извинился!
Тем временем охрана перерывала все щели и углы в президентском кабинете, переворачивала мебель и скатывала ковры, ища тайные двери и люки. Я подошел поближе, чтобы тоже посмотреть в монитор, попытался протиснуться, даже подвинул какого-то толстого дядьку в многокарманной жилетке и с хвостом из остатков жидких волос. Тот не пустил меня, толкнув на беспрерывно визжавшую о мировой сенсации даму. Дама машинально обернулась, на мгновение замолчала, вытаращив на меня глаза, потом истошно взвизгнула: «Это он!». И упала в обморок.

И надо же было этой истеричке так заблажить! Все, кто был рядом, естественно, с нескрываемым любопытством посмотрели на меня. И пока они соображали что делать, я, еще раз попросив прощения, ретировался в пол прямо там, где стоял.

Что было дальше в кабинете Главы государства, я уже не видел. Но, судя по грузным шлепкам над моей головой, дюжие президентские охранники попытались задержать меня, отважно нырнув в наборный паркет. Хе-хе…

Долго рассказывать обо всем, что в тот день произошло в Кремле. С полудня до полуночи я пронизывал мощные стены древних дворцов во всех направлениях. Нарядился в великокняжеские доспехи в Грановитой палате, и в таком виде даже сделал замечание болтливому гиду на Соборной площади, несшему какую-то околесицу про Смутное время. Потом положил в сейф одному чиновнику старинные кованые кандалы аккурат на то место, где у него лежали пачки долларов, а деньги бросил в корзину. Ближе к вечеру, когда зале Кремлевского Дворца начался концерт известной американской поп-звезды, я сорвал его многочисленными выходами на сцену. Мне это так понравилось, что я неоднократно выходил на бис. И как не пытались меня словить выбегавшие всякий раз на сцену менты, ничего у них не получилось. Зал был в восторге от такого шоу. А поп-звезда сбежала за кулисы и там закатила абсолютно неприличную истерику с большим количеством английских и русских бранных слов, которые она посвятила нашей стране.

А закончил этот день я еще более эффектно. Кульминация мне явно удалась. Пока вся президентская рать сломя голову носилась за мной по всей территории Кремля я, не спеша поднялся на звонницу колокольни Ивана Великого и в полночь начал раскачивать массивный холодный язык самого большого колокола. Когда куранты пробили 12-й раз, вдарил и я…    Я вдарил так, что объединенными мужскими монашескими хорами всех русских столетий, проснувшись, заревели древние стены кремлевских соборов.           

Я вдарил так, что из всех щелей, трещин и скрытых полостей Кремля с диким ревом вырвались тысячи спавших там ворон, летучих мышей и прочей нечисти.

Я вдарил так, что полопались стекла Дворца Советов и сувенирных лавок.

Я вдарил так, как никто еще не бил в этот колокол. Потому что я обладал технологией власти над материей.
После этого я спокойно спустился по крутой и узкой лестнице, проложенной в толстой кирпичной кладке колокольни, вниз, на Соборную площадь, где сраженные ревом колокола, зажимая уши валялись и ползали десятки вооруженных граждан различных воинских званий.

Когда гул и резонанс, сверлящий каждую клетку более-менее стих, некоторые люди встали и опять попытались меня арестовать. Но я снова ушел в вибрировавшую до сих пор еще недоступными уху низкими частотами кладку, спустился под мостовую, прошел старинными мрачными галереями, о существовании которых никто не догадывается. Затем в другом месте я снова появился на мостовой, где громко объявил:
– Я здесь! Ловить меня бесполезно. Я хочу говорить с Президентом!

Но они не поверили и потом еще несколько раз меня все-таки пытались арестовать. Но я опять и опять играючи уходил в древний кирпич или в землю. Что за глупые люди? Сколько можно им объяснять, что меня невозможно задержать? Когда мне это занятие надоело, я подмигнул какому-то подполковнику в бронежилете, протянул руки и сказал:
        – Ладно, командир, ты победил, арестовывай.
        – Извини, брат, у меня приказ – дружелюбно ответил подполковник и клацнул на моих запястьях наручниками.
        Но я медленно развел руками в стороны, и наручники звонко упали на пол.
        – Не получилось, – обескуражено произнес я, – еще наручники есть?
        – Угу, есть, – сказал офицер, защелкнул другие браслеты на мне и заботливо произнес, – вот, попробуй эти.
        Я попробовал. Опять развел руками, наручники также плавно прошли сквозь руки и упали на пол.
        – Хреновые какие-то… – резюмировал я, – может, бракованные?
        – Сам ты бракованный.
        Подполковник осторожно прикоснулся ко мне и потрогал руки. На его мясистом лбу выступила испарина. А младшие чины, стоящие вокруг, при этом побледнели и попятились назад.
        – Да настоящий я, настоящий, не дух! – смеюсь.
Тот задумчиво сдвинул фуражку на лоб, почесал затылок и выдал гениальную фразу:
        – А ты руки-то не раздвигай.  
        Короче говоря, подполковнику так и не удалось арестовать меня и полностью выполнить приказ. Но за его гениальность я решил наградить его очередным званием и позволил привести себя в комендатуру Кремля, куда, узнав о моем задержании, уже сбежалось все мыслимое и немыслимое начальство. Так произошел мой контакт с XXI веком.

Зачем мне все это было нужно и кто я такой? Именно эти вопросы интересовали всех. Поэтому меня привели в один из больших кабинетов с круглым столом, где состоялась моя первая беседа с Президентом и высшим руководством страны.
        – Здравствуйте, – начал разговор Президент, – признаться, вы очень нас... как бы это сказать точнее...
        – Михаил Михайлович, да что там говорить. Я прекрасно понимаю – что любой нормальный человек должен ощущать при встрече с таким явлением, – помог я Президенту. – Я ведь самый обычный человек. Рядовой москвич. Живу в Лефортово.
        – Да? Ну и как же вы все это делаете?
        – Честно сказать: моей заслуги в этом нет. Я не знаю, почему меня выбрали.
        – Кто выбрал?
        – Об этом позже. Дело в том, что если я начну рассказывать с самого сложного и самого главного, никто ничего не сможет понять. Поэтому начнем с очевидного. С того, что все вы видели – я материален, как и вы, но материя передо мною расступается в нужном месте и в нужный момент, как будто ее тут нет. Или как будто я бесплотный дух. Но я не дух, как вы заметили, не святой, не йог, и даже не иллюзионист. Я обычный человек и, между прочим, голоден и устал как собака. Набегался сегодня…
– Отличная идея, – подержал Президент, – мы тоже все устали и не ели весь день, благодаря вам. Поэтому предлагаю поужинать вместе прямо здесь, за беседой.
Принесли ужин. За столом кроме Президента сидели еще около десяти человек.
– Прежде всего, хочется напомнить всем о многочисленных упоминаниях в истории и литературе о подобных случаях, – начал я, уплетая деликатесы.
– Неужели?
– Да, да. Вспомните самые ключевые исторические события, такие как Воскресение Иисуса Христа, Вознесение Его материального, воскресшего тела, освобождение апостола Петра из темницы. Не будем пока друг друга убеждать и переубеждать в реальности этих событий. Это не является моей задачей. Сойдемся на том, что они повлияли на историю так, как ни одни события, ни до, ни после – не влияли. Даже если это легенды и выдумки, все равно они перевернули основы мира, истории и цивилизации. Это факт.

Итак, эти события послужили свидетельством миллиардам людей о каких-то других, недоступных обычным людям свойствах материи. И это только наиболее известные случаи. Кроме них в памяти практически всех народов мира имеются воспоминания о чем-то таком, что принято называть чудом. Поэтому не будем спорить с сотнями эпосов и легенд, просто отбросим глупости официальной науки и примем этот массив информации как данность. Как то, что необходимо исследовать, а не отрицать без какой либо причины.