| Notre Dame D'Ukraine: Українка в конфлікті міфологій |
[Nov. 30th, 2010|09:42 pm] |
Добрался, спустя три года, как водится, до одноименного тома Оксаны Забужко, посвященного, если кто не помнит, деконструкции текстов Леси Украинки. Это последняя часть трилогии, анализирующей украинский нациостроительный миф.
Чего туда полез - за неким свежим мясом на сильно меня занимающую тему взаимосвязи/преемствености эзотерического и демократического дискурсов (ложи как колыбель революции, "Свобода, Равенство, Братство" и прочее).
Пробежавшись давным-давно по полемическим отзывам на книгу, ожидал, что эта тема будет скорее вспомогательной - ничего подобного, книга вся именно об этом. Пропускаю авторские интертекстуальные реконструкции "еретического" сознания - об этом написано предостаточно и все знают, о чем речь; надо сказать, что совпадение выхода "Нотр-Дам" с "Кодом да Винчи" сыграло роль странную - с одной стороны, унавозило некую почву для не слишком напряжного восприятия "гностических" отсылок в первой, но в то же самое время представило серьезную, без дураков, работу как некий моднячий "серфинг" по следам успеха второй.
Сижу и думаю, с какого конца начать рассказывать.
Воспринимать социально-философские построения Забужко, абстрагируясь, когда надо, от ее лютой ненависти ко всему социалистическому и эгалитарному нелегко, но, оказывается, можно. Еще со времени развенчания псевдофеминизма "леди Ю." направление мыслей авторки меня заинтриговало - и здесь книжка не обманула мои ожидания, не оставляя камня на камне от принципов не только теперешней культурной политики, но и самого мышления многих наших интеллектуалов. Однако чем дольше читаешь, тем более ясно видишь нарастающее присутствие того, что в аннотации называется "постмодерным романтизмом", а по-честному представляет из себя все тот же, уже "нео-нео", консерватизм, являющийся одновременно и "пост"-постмодернизмом, то есть уже впитавшим в себя постмодерную рефлексию - и в этом книга также кричаще современна, вспомнить хотя бы Жижека, противопоставляющего гедонизм и жертвенность так, как если бы никогда не было "Эроса и цивилизации".
Главный тезис можно попробовать сформулировать так - исследование творчества Леси Украинки дает возможность реконструировать альтернативный, "рыцарский", духовно-элитарный национальный проект, альтернативный этносоциальному проекту "плебейской" нации, возникшему в порядке клонирования свойственного народничеству российскому "преклонения перед чернью", мифологизированному Шевченком, канонизированному в советской системе и тиражируемому в постколониальном сознании периода независимости по сей день.
"Зовемтесь просто украинцы" - пишет Леся Украинка своему духовному учителю ересиологу Драгоманову, еще раньше заявившему в полемическом порыве "Мы - украинец"; мне сразу вспоминается из Дорис Лессинг: "Мы, Представитель, многие и один". Начинать писать про Лессинг значит никогда не закончить про Забужко, но скажу все-таки, что аналогия оказалась в точку. Аристократический проект нации - это проект Представителя, избранного не для того, чтобы отвечать перед народом за благополучие народа (сие есть плебейская, социалистическая, мирская жажда "лучшей жизни"), но перед Абсолютом за духовное бытие того народа, неотъемлемой частью которого он является (перед рыцарем-интеллектуалом никогда не стоит проблема "единения с народом", ибо народ не этничен и не социален, а только лишь культурен и духовен - Представительство народа здесь состоит в духовной миссии, возложенной Абсолютом на избранных из его числа).
Здесь авторке видится конфликт между Свободой и Равенством: Равенство есть категория эгалитарная и в потенциале несет "демократическую угрозу культуре в широком смысле слова - из равенства юридического имплицитное выведение равенства духовного" (примерная цитата). Свобода (в "рыцарском" сознании - "осознанная необходимость" будь то в распаковке Лессинг в виде космологической Необходимости, будь то в виде плодотворных тавтологий Мамардашвили) элитарна, доступна лишь высшей духовной иерархии, плебс осознать ее не в состоянии, свобода как придаток к Равенству становится индивидуалистским, либеральным, капиталистическим, коммунистическим, тоталитарным, анархическим "своеволием", отсутствием ценностных критериев, хаосом и культом силы, неопаганической Современностью.
Все это, конечно же, есть отголосок духовной войны между "религией Себя" и "религией Абсолюта", непосредственно подпитываемой гностическим религиозным сознанием. Поражение аристократического проекта связывается не столько даже с "колонизацией дискурса" "Северным соседом" (в лице декабристов и иже с ними), сколько с неким имеющим сакральное значение поражением Духа. И хотя намеки на "фатальную стратегию" рыцарства в этих условиях прочитываются между строк, авторка не может удержаться и от грозных намеков - дескать, рыцарская миссия не заканчивается после смерти и отмщение за своеволие грядет. Грядет.
Откуда оно грядет, в книге не сказано и это делает ее штукой достаточно обоюдоострой. С одной стороны, "возрождение" рыцарских традиций в проекте растягивается на многие поколения, с другой - риторика-то вполне, в общем, узнаваемая. Что же за внутренняя еретическая Свобода составляет вечный рыцарский идеал? Забужко трактует ее в феминистическом, пост-фрейдистском ключе, по Фромму, попутно справедливо прохаживаясь по пост-феминистской реакции и в форме патриархатной "женской власти" директрис корпораций, партий и медиа-холдингов, и в форме национал-патриотической версии "киндер-кюхен-кирхе", однако же собственно феминистическое измерение книги настолько необязательно, что выглядит уж скорее неким оправдательным методическим ходом.
Собственно, в данном случае феминизм нужен всего для двух вещей. Во-первых, чтобы оправдать само направление исследования: творчество "Великой Больной" Леси Украинки как последний артефакт хоть и эзотерической, но вполне исторически прослеживаемой, пусть и не на поверхности лежащей рыцарской традиции. Здесь феминизм выступает неким предусловием исследования, но к нему самому не относится. И во-вторых, для реконструкции "женской" гностической мифологии через поэтические тексты а-ля Грейвз. Это последнее, что призвано как бы приоткрыть нам завесу над рыцарским сознанием ("этосом и эросом", взаимообусловленностью моральности и чувственности), на деле же оказывается просто вставкой: отсылки к абстрактной Необходимости и Божественной воле, из которой проистекает эзотерическая Свобода, в принципе годятся на роль объяснительного аппарата ничуть не хуже. Тем удивительнее, например, рецензия Нилы Зборовськой, упрекающей Забужко в переоценке роли "женских" архетипов в формировании национальной идентичности - поразительно мимо кассы, и это самое подозрительное.
А без этих необязательных феминистических обертонов получается обыкновеннейшая правая критика упадка нравов и Современности вообще. Впрочем, мне грех жаловаться - я хотел получить у Забужко ответ на свой вопрос и я его получил. Свобода и Представительство суть эзотерические категории: осмысление их возможно для духовно высших сознаний, для плебса (гиликов) же они опасны и чреваты анархией, олигархией и прочими ужасами. Долг Представителя - просвещение и приобщение Высоких душ (психиков) к Свету, тем самым идентичность народа, породившего Представителей, получает трансцендентную легитимность. Все прочее - сатанинский искус. Буквально. |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}