Из дневников Давида Самойлова (чистка диска)


29 марта 1948
Вечер у Виктора Некрасова. Маленькая неряшливая комната где-то на Сивцевом Вражке. Облупленный рояль. Голландская печь. На изразцах переводные картинки. Нас встречает человек среднего роста, черноволосый. Лицо остроугольное – острая челка пересекает лоб, прямой красивый нос, острые редкие усики, острый подбородок, чуть оттопыренные уши. Он одет в бархатную коричневую блузу, такие же штаны. Выражение интеллигентское, мягкое. Хорошие вдумчивые глаза.

Мы мигом разговорились, заспорили. Обаятельный, честный, простой человек.

Нет! Такие не бывают удачливыми.

Мы идем с Бор. Шаховым от Некрасова. Неожиданный ветер со снегом слепит глаза. Лицо мокрое. Но приятно. Через минуту – вся улица белая. Мы идем, оставляя следы.
Борис говорит: «На мне висит семья, брат, которого я не люблю, халтура, болезнь. И все-таки я люблю жизнь. Иногда спрашиваю себя: какой час самый лучший в сутках? Думаю – когда идешь спать, измучившись за день. А потом – нет! Самый лучший час – утро, когда встаешь. Вот и получается, что все часы хороши!»

13 мая 1948
Коктейль-холл – эдакий московский «клоб». Там можно встретить всю Москву, как говаривал граф Толстой. Светлов с лицом узким, как рюмка, с вечной улыбкой на длинных губах и с печалью во взоре. Актер Гушанский из театра Ермоловой, толстый Яншин, всегда пьяный Сашка Межиров, богатые адвокаты, бедные молодые актеры, пианист Оборин с «женой» – старым развратником и наркоманом, Мартинсон – чудесный актер с брезгливым лицом человека, нюхающего что-то неприятное. Какие-то писатели. Какие-то директора… Одним словом, вся Москва.

14 мая 1948
Пришел С. Наровчатов, пьяный, потрепанный, добродушно-лживый, наивный и хитрый.
Я уложил его спать. Потом мы пошли получать за него деньги на радио, чтобы он их не пропил. Он пьет третий день, не являясь домой. Говорит о жене: «Она пользуется моей порядочностью. Я обещал ей не разводиться, поэтому она пилит меня ежедневно… Не боится, что я уйду».
Я хохочу. Он не обижается.

20 мая 1948
Статья в «Новом мире», хулящая Хлебникова. Ненавижу этих шакалов, питающихся трупами! Таков Тарасенков. Ну что им дался бедный сумасшедший дервиш, объедками которого еще долго будет кормиться поэзия.

[...]

22 апреля 1956
Жизнь общества сложна, противоречива. Понять ее трудно, если не начать с самого простого.
Народ, о котором мы столько говорим, либо возвышая его до степени гегелевской идеи, либо понося его как темную, смутную и бездумную массу, на самом деле живет простым и понятным стремлением. Каждый из людей, составляющих общество, стремится к тому, чтобы жизнь его стала лучше. Чем «проще», примитивней человек, тем проще это его представление о лучшем. Но оно свойственно всем.

Если общество, государство устроено так, чтобы удовлетворить, хотя бы понемногу, это простое стремление человека, если оно не входит в противоречие с этим стремлением, значит, это «хорошее», «правильное» общество.

Демократизм превращает государство из давящей абстракции в чуткий инструмент, служащий практическому осуществлению простого человеческого идеала. При демократическом устройстве общества государственная власть, которой свойственно особое тщеславие и самомнение власти, меньше всего способна поставить себе специальные цели, отличные от целей самого общества. Государственная власть осуществляется частью общества, выделившейся из основной массы, принявшей на себя руководство экономикой, политикой, образованием, искусством. Демократия обуздывает тщеславие и корыстолюбие правящего слоя, не дает ему обособиться в привилегированную касту.

Мощь современного общества настолько велика, что оно способно при демократическом распределении благ, в том числе и моральных благ, удовлетворить естественные стремления своих членов к лучшей жизни. Общество нашего времени не нуждается в тирании, которая всегда – порождение скудости, нищеты, неразвитости. События нашей истории наглядно доказывают это.
Русская тирания – дитя русской нищеты. Общественная потребность в ней порождалась скудостью экономики, необходимостью свершить жестокие и героические усилия для расширения общественного богатства.

Но диктатура, принятая обществом, сознательно или бессознательно, для того, чтобы удовлетворить стремление его членов к лучшей жизни, вступила в противоречие с этим стремлением. Она:

1. Призвала к власти слой общества, наиболее соответствующий ее стремлениям, – выходцев из городского и сельского мещанства, прослойки с узким кругозором, подверженной наихудшим иллюзиям: корыстной, узколобой, безвкусной и т.д.

2. Создала определенные черты кастовой замкнутости, снабдив эту прослойку особыми привилегиями, подкупив ее деньгами, должностями, чинами и пр., ограждая ее всеми видами кадровых препон.

3. Отгородившись стеной всех видов бюрократии от истинных стремлений общества, власть вообразила себя единственным носителем общественной правды.

4. Создала мощный карательный и пропагандистский аппарат.

5. Пустила в ход все виды общественной фальши, заставив служить себе искусство, науку, печать.

6. Постаралась заменить истинный, простой идеал человека античеловеческими идеями шовинизма, подозрительности, человеконенавистничества. Простой человек, чьи идеалы никогда не мешают другому простому человеку, вдруг уверился в том, что его стремлению к лучшему мешают призраки, придуманные властью. Он возненавидел эти призраки.

23 апреля 1956
Мысль о мещанском характере современной правящей прослойки очень важна. Это подспудная мысль всей нашей мало-мальски честной литературы.

24 апреля 1956
Наше начальство принято королевой Англии. Ей подарили соболий палантин и безделушки, коим нет цены. Принцессе привезли медвежонка. С ним были неприятности на демократической таможне. Казаки в полной форме ведут через Лондон призовых коней Маунтбеттену и принцу Чарльзу.

Пресса вежливо издевается, не замечая во всем лукавства.

Вспомнил воспоминания Черчилля (из IV тома) о посещении короля Ибн-Сауда.
[…]

8 мая 1956
Вчера подал заявление в Союз писателей. Отвратительно. Ничтожества, вроде Долматовского, должны решать, писатель ли я. Отвращение к себе, ко всему.
Пишу детские стихи.

Антисемитская сцена в трамвае. Мне всегда жаль этих озлобленных, по-детски жестоких, темных, ничтожных людей.

На днях разговор с Т. Черняевым, очень близким, полным подавленных страстей.