САГА О НАСТОЯЩИХ КРОКОДИЛАХ
документальная повесть

Глава № 6 Битва за Берлин



-Ну, и что ты думаешь о Лазоренке – спросил меня Широпаев, сосредоточенно и сердито грызя воблу на кухне у А.Я.

-Этот унтер-ящер? Да паскуда чёрножопая – ответил я, рассказав о “случае в баньке”. – А то, что он пошёл на “переговоры” никого из “компаньонов” не предупредив, а Яра вообще держал в дураках, это у серьёзных ребят называется – крыса. За такое опускают.

Широпаев что-то тяжко и сердито глухо прорычал в ответ, напряжённо глядя куда-то в стену и по-прежнему сосредоточенно разгрызая неподатливую воблу.

-И вообще, Лёшь, я не понимаю, как ты с ним можешь дружить? Например, я просто физически чувствую исходящую от него какую-то эманацию грязи. Ведь, смотри, как только первый намёк на что-то серьёзное появился, так тут же подставил! И ничего серьёзного же не было, ну видно было, туфта – так всё равно, сразу, на все договорённости насрал, один побежал втихаря, в надежде поживиться. Вдруг кусочек всё ж таки обломиться. А если бы было бы действительно что-нибудь серьёзное, так он, наверное, глотки бы всем перегрыз.

-А с чего ты взял, что я с ним дружу – как-то зло ответил Широпаев.

-Да, он сам же всё время говорит – старые соратники, прошли огонь, воду и медные трубы, пятнадцать лет вместе, чуть ли не побратимы … - я был в полном недоумении.

-Я со стукачами не дружу! Лазоренко стукач – об этом все знают! – раздражённо выпалил он, как следует, долбанув, никак не хотящей разгрызаться, воблой по столу.

Далее последовала долгий разговор о Лазоренко. Об “НАВИ”, о наркоте …. Какие-то совершенные беспредельные ужасы и беспросветная мразота. … Но самое интересное было то, что, как я узнал, А.Я., прекрасно зная с кем, предполагалось иметь дело, оказывается, был с самого начала против участия Лазоренки в вече (ведь вся переписка шла через него) о чем он, оказывается, напряжённо “ругался” с Широпаевым.

Вообще получалась какая-то совершенная дикость, меня, по понятиям, подставили - сведя со стукачом! Западло, в натуре западло! А, если он о Лазоренке, всё знал, то сам-то какого рожна полез с ним в одну компанию?

-Так что делать будем? – спросил, видно подводя черту, Широпаев.

-Да надо забить с ним стрелку, где-нибудь в парке, и отпиздить. Оставим его лежать “под дубком” и всё, тему закроем – ответил я.

-Нет, нет, надо было тогда, на Динамо, сразу бить. Слабину дали. Сейчас уже поздно. Это делать не надо, не надо – почему-то, как-то словно смутившись, ответил Широпаев. – Я, лучше, с его шоблой не буду контактировать. Посмотрим, что у них без меня получится.

В “лазоренковской шобле ариогностиков”, на тот момент были Пожарский и Яр. Что касается Яра, то я был удивлён тем, что он продолжает общаться с этим черножопым стукачом. Неужели он не понял, что же там происходило на Динамо? Пару раз я Яру звонил, хотел договориться о встрече, но ему, почему-то, всё было недосуг.

Таким образом, отношения со всеми московскими вечевеками оказались замороженными, Штепа бегал где-то в туманном далеке с резиновой куклой в обнимку, озаряя окружающих своей неотразимой улыбкой оптимистичного дурачка, и, как следствие, “политический процесс” полностью остановился, и наступило время относительной трезвости. Теперь можно было заняться, наконец, творчеством. Именно тогда были сняты практически все широпаевские ролики, выложенные на ю-туб.

Стало ясно, что это дело надо развивать. Переходить от телефона к камере, не импровизировать, по случаю, а готовиться, заранее освежая в памяти и заучивая стихи, разрабатывать сцены, тщательно выбирать место съёмки, осваивать монтаж, наложения звука, музыки и т.д. и т.п. А.Я. имел режиссёрский опыт и в то время нашего общего воодушевления обещал помочь с компьютерным монтажом и “постановкой сцен”.

Все технические средства в наличие были, осталось только собраться. Как всегда всё в этом мире упирается в волю. И, похоже, воля была. Широпаев всерьёз заинтересовался проектом записать одну свою старую, никому не известную поэму. Записывать её надо было в городских декорациях. Предполагалось, что будет несколько разных сцен, каждая в своей, знаковой декорации, которые надо будет объединить в один фильм.

-Пишите сценарий, нужен сценарий – возбуждённо говорил А.Я.

………………………………………………………………………………………………

И вот в один солнечный день мы с Широпаевым выехали “на поиск натуры”.

Широпав повел меня в дом, где он родился, в переулок рядом с Чистопрудным Бульваром. Мы шли маршрутом который был ему знаком с детства. В одном месте он запнулся – не было калитки в маленький прибульварный скверик.

-Тут была калитка – озадаченно посетовал он.

Присмотрелись, действительно была калитка, теперь проход заварили, оборвав городскую тропку, быть может, ещё помнящую его лёгкие детские, словно летящие шаги и тяжёлую, усталую, шаркающую поступь, ведущий в парк внука, бабушки.

Подошли к старому, ещё дореволюционному дому, зашли во двор. Безжалостное время! Он никак не мог точно определить окно своей комнаты! Зашли в подъезд, он рассказывал, как, возвращаясь с прогулки, вбегал вверх по лестнице, на площадку следующего этажа и прятался от, не успевавшей за ним, бабушки за небольшой тумбой, глядя на таинственные двери чужих квартир, за которыми, как казалось ребёнку, скрывался какой-то “верхний”, неведомый и недоступный мир.

Потом пошли по старому переулку. Он показал “дом детского творчества”, куда его водили. Перед домом был памятник с наклонным мраморным постаментом.

-Я любил вскарабкаться по нему наверх – он притронулся рукой к каменным плитам.

Что-то шевельнулось в моей памяти. Мои первые детские годы тоже прошли недалеко отсюда. Меня тоже водили гулять на Чистые пруды. Как знать, может, и я взбирался на этот пологий камень?

Я повёл его показать свой бывший дом. Там где я жил свои первые годы – интереснейшее место в Москве. Целая серия переулков тянется вниз от Сретенки к бульвару, а между ними стоят на крутых склонах дома с дворами-террасами. Он не знал этого, его это впечатлило.

Было жарко. Купили по баночке пивка. Сели на скамейку, в одном из этих чудесных дворов. Перед нами открывался вид уходящих куда-то вдаль крыш домов, где-то тут, рядом, внизу, совсем недалеко был бульвар, на котором стоял особнячок “Нашего современника”.

У Широпава начались воспоминания о годах работы там. Он долго мне рассказывал историю, как он был сотрудником этого журнала. Его жгли эти воспоминания. Они бурлили в нём. Он снова и снова проговаривал, то, что случилось там тогда с ним.

Это было уже не первый раз. Помню года три, а может четыре назад, я уже видело этот приступ воспоминаний, когда читал ему свой маленький роман “Судьба либерала”, на его даче.

-А может мне написать книгу “Патриотизм”, где описать тот милый особнячок, и ту безумную секту, и то, и это ... Дать портрет всех этих мразей, которые ещё живы … - говорил он как-то внутренне сатанея.

-Конечно, надо написать – отвечал я. – Это обязательно надо сделать. Это твой долг. Наше поколение проиграло. Поэтому, единственное, что нам осталось – это честно, ничего не утаивая рассказать о том, как это произошло. Если из поражения извлечь урок, то оно может научить новое поколения, не повторять наших ошибок. Ведь люди, в отличие от животных, могут и должны учится на чужом примере, на примере своих предшественником. И тогда, если мы будем до конца честны и искренне, то этот урок станет первым шагом к грядущей победе. Не нашей победы, но тех, кто пойдёт за нами, молодых.

Книга так и не была написана. И вот сейчас я видел, как она снова рвалась из него, словно её, ещё не высказанные слова, сжигали его душу огнём, требуя рождения и воплощения.

-Давай спустимся на бульвар – предложил он.

На бульваре он подошёл к ларькам взять ещё пива. Снова сели на скамейку, прямо напротив двухэтажного особнячка. Молча, угрюмо смотря на него, недобро прищурившись, он потягивал пивко.

-Тебе надо написать эту вещь. Она не отпустит тебя, пока ты не сделаешь этого – сказал я.

Начался разговор, о той эпохе. О том, почему всё было проиграно. Чего бы мы не касались, получалось, что всё упиралось в малодушие. Каждый раз все эти писатели, генералы, все эти чиновные патриоты думали только о том, как бы не прогадать при очередном крутом вираже истории. Все эти сов. патриоты собственно и не боролись за свою родину, а мучительно думали, как бы вписаться в очередной поворот. Бороться за родину для них означало сохранить свои номенклатурные привилегии. Власть и родина для них значило одно – паёк в спецраспределителе.

………………………………………………………………………………….

Он читал в это время книгу “Битва за Берлин”. Это был взгляд на это сражение изнутри осаждённого города. В ней писалось, что защитники города были обречены, но они дали бой, в котором во всём превосходящая их армада красной армии буквально захлебнулась в крови. У защитников Берлина не было ни танков, ни авиации, ни артиллерии, они не могли хоть в чём-то сравниться по мощи с идущей на штурм ордой, но они стояли до конца.

Дух и герои сражался против силы и материи. Это была мистическая битва.

- С падением Берлина окончилась история. Я хочу только одного, перенестись туда, сражаться там и погибнуть – пафосно стенал он, особенно выпивши.

-Какая разница в судьбе Рейха и совка – один погиб от недостатка материальной силы, другой рухнул от отсутствия хоть капли мужества и духа – сказал ему я, когда мы сидели в тот день на бульваре. – Сравнение героической агонии Берлина и того блядства что творилось и твориться в Москве, было бы хорошим эпилогом для твоей книги.

-Но знаешь что самое главное? Вот представь простого солдата, или мальчика из гитлерюнгента, или пожилого фольксштурмиста которые сражались за Берлин – ведь каждый из них делал своё маленькое дело, наверное, не видя, а, может даже, и не осознавая, масштаба и эпичности происходящего. Перед каждым был свой маленький кусочек картины – улица, обрушившияся стена дома, окоп … где он стоял на смерть, затаившись, ждал, когда к нему подползёт танк на 25 метров, чтобы пальнуть из фауст-патрона и погибнуть. Так как, выстрелив, он сразу обнаруживал себя, и неизбежно уничтожался превосходящим огнём красноармейцев. Так вот они гибли не за какие-то конкретные стены Берлина, а за его образ в их душе. Люди гибли за идеал. Их Берлин был в их душе, а не вокруг. И это был идеальный образ красоты, порядка, справедливости, надежды на лучшие, нации ... И они шли, занимали позиции и умирали. Они дошли до своего окопа, а не предались бесконечным дискуссиям, пьянству и оргиям. Потому, что в них был Дух, была красота, была вера, которую не возможно затмить никаким дурманом.

Он внимательно слушал меня, потягивая пивко. Я продолжил:

-Поэтому неправда, что Берлин пал, он остаётся в твоей душе, пока ты готов за него сражаться. Пока ты пишешь свои стихи, книги, ты сражаешься за тот, идеальный “Берлин”. “Берлин” который живёт в твоей душе. Каждое твоё написанное стихотворение, это утверждение твоего “Берлина”. Ведь что может лучше выразить идеальный образ, как ни стихи?

И что может разрушить “Берлин” в твоей душе? Что? “Берлин” в душе неуязвим!

Ещё я говорил, что если и дальше он будет планомерно работать над созданием своего виртуального литературного архива, то он обязательно прорвётся. Если регулярно и планомерно работать, то признание придёт, и итальянский цикл он будет записывать в Италии, уже быть может не со мной, а с профессионалами.

Надо только работать, разбирать свои архивы и поднимать на свет стихи.

Он согласился, воодушевился, и тут же решил прочитать своё стихотворение из итальянского цикла, чтобы я записал его. Перед декламацией, он по своему обыкновению, решил немножко выпить, и я к своему ужасу увидел в его руке не банку пива, а бутылку водки.

Начал читать. Сбился. Чтобы собраться хлебнул ещё водки. Снова начал читать, снова сбился, на этот раз ещё раньше, чем прежде. Снова хлебнул водки, опять попробовал читать, снова сбился, уже на самых первых строфах.

Увы, прочитать стихотворение не получилось. Зато водка, видать, пошла хорошо. Он сбегал ещё, принёс новую бутылку и чебуреки, день был тёплый, на бульваре хорошо пилось. Мочился он тут же, на бульваре, в ближайших кустах. Разогревшись, он начинал что-то громко говорить, ругаться …

Скоро я заметил, что окрестные скамейки рядом с нами, обычно всегда полные, оказались совершенно пустыми. Людей рядом не было, вокруг нас на людном бульваре образовалась пустота, зона отчуждения. Зато появился мусор, как-то неожиданно, кругом стало неопрятно - неряшливые, шуршащие газеты, на которых валялись объедки, пустые бутылки, пивные банки, окурки ... Да и сам Широпаев, словно в нём что-то сломалось, стал походить, чем-то неуловимым, на бомжа.

Я понял что делает человека бомжом - отсутствие воли. Бомж не сопротивляется ветру, не пытается встать и стоять, и потому выдувается неумолимой судьбом на свалку ...

Надо было его увозить, пока не появились менты, от греха подальше, домой.
................................................................................................................

В трамвае он стал скандалить с вагоновожатым. Я обычно не езжу на общественном транспорте, он не дал мне купить билет у вагоновожатого, а пропустил меня по своему проездному. Второй раз механизм отказывался открывать запор, требовалось пройти какому-то времени, прежде чем проездным можно было бы снова воспользоваться. Вагоновожатый требовал, чтобы он или вышел, или прошёл в салон трамвая.

Широпаев разошёлся, почувствовал пьяный кураж:

-Я рабочий человек. А ты со своим Лужковым меня угнетаешь, из трамвая гонишь! Мне на работу завтра, я домой еду выспаться, как же я пешком дойду? Гнобите меня, буржуи лужковские. Гниды, гниды буржуйские, кровопийцы … – кричал он.

-Поймите, вы нарушаете требования техники безопасности. Я не могу ехать, если вы стоите здесь. Заплатите за проезд и пройдите в салон – отвечал ему вагоновожатый.

-А у меня единый, но он не работает, потому что я инвалида пропустил. А я бабушку пропустил. А сам пройти не могу. Ты со своим Лужковым кровопийца, меня обираешь, мне рабочему человеку доброе дело сделать не даёшь. Бабушке помочь … – он, размахивая своим единым, был, по-моему, весьма довольнен этим представлением.

Трамвай остановился. Вагоноважатый заявил - пока буян не выйдет, трамвай дальше не пойдёт.Пришлось идти остаток дороги пешком.

Дома он достал новую бутылку. Поставил пельмени. Он требовал продолжения банкета, стремительно, прямо на глазах, сатанея и набираясь водки, всё больше и больше.

Я не стал оставаться. Перед уходом зашёл в туалет. На полу лежала книга, та самая, про Берлин. Я полистал её. Увы, кончалась она тем, что Берлин всё ж таки, несмотря ни на что, пал.

…………………………………………………………………………………….

Да … “Берлин” пал.

…………………………………………………………………………………….
Окончание следует.


Предисловие.
Глава № 1.
Глава № 2.
Глава № 3.
Глава № 4. Часть первая.
Глава № 4. Часть вторая.
Глава № 5.