Просматривая в чатах бородатых фрейлин и маркитанток русского традиционализма обсуждение причин моего морально-эстетического падения, я вспомнил, что благодаря копии в ЖЖ сохранился текст моей последней статьи в «Лимонку» (на тот момент это была «Тотальная Мобилизация»). Никогда не стремился в идеологи (мне хватало быть пушечным мясом, плюс я не хотел публично признавать что фундаментом моей личной идеологии, ещё со школы, были и остаются тексты русских народников) и этот текст был написан от отчаяния. В мае четырнадцатого было уже очевидно, что Партия превратилась в реакционную структуру готовую нести любимого мента к соседям. Линдерман уже сотрудничал с РФ в деле борьбы с злыми геями, Лимонов поливал грязью демократов и украинцев на деньги Габрелянова. (Крым тоже уже случился. Я не мог ему радоваться, так как видел кто всё организовал и какие сми накачивают народ, признать их правоту значило признать что они были правы, уничтожая в нулевые Партию и оппозицию. Признать что стукачи вроде Акопяна и ссученные типа еврозайцев всё это время были правы в своём стремлении к сапогу Зари.)

Но я, как последний идиот, всё ещё надеялся на что-то повлиять изнутри:

Если смотреть на политическую историю России последних десятилетий, то можно придти к немного парадоксальному выводу. Синтез правого и левого в реальности уже давно является фактически мейнстримом. Уже распадавшаяся советская система была левой только формально, предсказанная Устряловым трансформация действительно произошла на практике, как бы это не отрицалось теоретиками. Красно-коричневые девяностых прямо наследовали Устрялову, хотя большинство явно об этом не догадывалось. Более того, как мне ни неприятно это признавать, но трансформация немалой части национал-большевиков девяностых в охранителей совершенно естественно вытекает из изначальных идеологических предпосылок. Игнорирование политических штампов легко превращается в откровенный цинизм. Или в слепой идеализм, способный оправдать любые действия режима. Даже не знаю, что в данном случае хуже. В любом случае сам Устрялов был просто архетипом умного, талантливого и принципиального охранителя. Можно быть уверенным в том, что он, живи в наше время, однозначно поддержал бы Путина. Более того, я всерьёз думаю, что он и в Ельцине бы смог найти положительные черты. В любом случае, если внимательно посмотреть на охранительский дискурс нулевых, то становится очевидным, что даже самые неприятные движения вроде незабвенных «Наших» тоже игнорировали границы между «правым» и «левым». По своему, но игнорировали. Просто исходя из каких-то других принципов или их отсутствия. Естественно, это сильно усложняет идентификацию того, что является «истинным национал-большевизмом». Точно также, как и в первой половине ХХ века, речь идёт про множество различных национал-большевизмов и про возможное, опосредованное влияние отдельных концепций, связанных с этим термином, на системную политику.
Из этого можно было бы сделать мрачный вывод, что концепция, изначально предполагавшая объединение всех врагов системы, на деле оказалась во многом переваренной системой и поставленной ей себе на службу. Но всё немного сложнее. Безусловно, в национал-большевизме изначально присутствует сильная реакционная составляющая. Это неизбежно, и, во многом, необходимо, поскольку сама концепция предполагает не только отрицание, но и оправдывание. В том числе и того, что трудно оправдать. Я лично, в своё время, полностью убедил себя в правоте сталинизма, и только через определённое время смог выработать более менее рациональный взгляд, без тотального отрицания, но и без иллюзий. Логика, позволяющая оправдывать постреволюционные эксцессы, с той же эффективностью может оправдывать дореволюционные, и даже контрреволюционные эксцессы. Именно это и случилось с многими «красно-коричневыми». Однако нужно понимать, что революционную составляющую национал-большевизма системе переварить не так уж и просто. Можно, конечно, если свести её к чистой символике, не имеющей реального значения.

Реакции на статью, конечно, не последовало, и всё пошло по худшему сценарию.

Партия Мертва