Первым шагом Бенуэя стало запрещение концентрационных лагерей, массовых арестов и, кроме как при неких исключительных, особых обстоятельствах, применения пыток. «Я отрицаю жестокость, – говорил он, – она неэффективна. С другой стороны, продолжительное дурное обращение почти без насилия вызывает, при умелом его применении, тревогу и чувство определенной вины. В голове должны рождаться некоторые правила, скорее даже руководящие принципы. Объект не должен сознавать, что подобное дурное обращение является тщательно спланированным наступлением некоего бесчеловечного врага на его подлинную личность. Его надо заставить почувствовать, что он заслуживает любого обращения, поскольку с ним происходит нечто (не поддающееся никакому определению) в высшей степени отвратительное. Голую потребность контроломанов следует скромно прикрывать капризной, запутанной бюрократией, причем так, чтобы исключить непосредственный контакт объекта с врагом». Каждому гражданину Аннексии приказано было получить и всюду носить с собой портфель, набитый документами. Граждан могли останавливать на улице в любое время, и Ревизор, который мог быть одет в штатское платье, в разнообразную форму, нередко в купальный костюм или пижаму, а то и совершенно голый, если не считать значка, приколотого к левому соску, проверив каждую бумагу, ставил на ней печать. При каждой новой проверке гражданин должен был предъявить надлежащим образом проставленные печати последней проверки. Остановив большую группу, Ревизор проверял и проштамповывал карточки лишь у некоторых. Затем остальных подвергали аресту за то, что их карточки не были должным образом проштампованы. Арест означал “временное задержание”, то есть арестованного должны были освободить, “если и когда” Объяснительная Записка, должным образом подписанная и проштампованная, будет утверждена Помощником Арбитра по Объяснительным. Ввиду того, что тот чиновник почти никогда не бывал в своей конторе, а Объяснительную Записку следовало представить ему лично, объяснявшиеся неделями а то и месяцами томились в ожидании, находясь в неотапливаемых помещениях без стульев, умывальника и туалета. Документы, написанные исчезающими чернилами, превращались постепенно в просроченные закладные. Постоянно требовались новые документы. В бешеных и тщетных попытках уложиться в нереальные предельные сроки граждане сломя голову носились из одного бюро в другое. В городе убрали все скамейки, отключили все фонтаны, уничтожили все цветы и деревья. Раз в четверть часа звучали громадные электрические сирены, установленные на крыше каждого многоквартирного дома (в таких домах жили все). Их вибрация нередко выбрасывала людей из постели. Всю ночь по городу шарили лучи прожекторов (никому не разрешалось пользоваться шторами, занавесками, жалюзи или ставнями). Никто никогда ни на кого не смотрел ввиду строгого закона против назойливого приставания, с явными попытками или без таковых, с какой бы то ни было целью – сексуальной или какой-либо иной. Все бары и кафе были закрыты. Спиртное можно было приобрести только по специальному разрешению, а приобретенное таким образом спиртное нельзя было ни продавать, ни вручать, ни любым способом передавать никому другому, и присутствие другого лица в помещении расценивалось как достаточное доказательство передачи спиртного. Двери запирать никому не разрешалось, а полицейские имели отмычки от всех комнат города. В сопровождении психоаналитика они врывались в чей-нибудь дом и принимались за “поиски”. Психоаналитик указывает им на всё, что человек хочет спрятать: тюбик вазелина, клизма, носовой платок, в который он кончил, оружие, нелицензированный алкоголь. К тому же они всегда подвергали подозреваемого крайне унизительному осмотру его голого тела, по поводу чего делали глумливые, оскорбительные замечания. На многих скрытых гомосексуалистов надели смирительную рубашку в тот момент, когда они смазывали задницу вазелином. Недовольство мог вызвать практически любой предмет. Перочистка или колодка для обуви. – А это еще что такое? – Перочистка. – Он говорит, перочистка. – Что ты говоришь! – Кажется, это нам и нужно. Эй ты! Пошли. Через несколько таких месяцев граждане начали жаться по углам, точно запуганные коты. Разумеется, полиция Аннексии возбуждала дела против попавших под подозрение агентов, диверсантов и инакомыслящих – на конвейерной основе. Что касается допроса подозреваемых, то Бенуэй говорит так: «Хотя применения пыток я, как правило, избегаю – пытка конкретизирует положение оппонента и мобилизует сопротивление, – угроза пытки помогает вызывать у объекта должное чувство беспомощности и благодарности следователю за ее неприменение. Уильям С. Берроуз, "Голый Завтрак", перевод В. Когана