Темы истории науки
В разное время историки науки занимаются разными темами. По преимуществу. В 70-е все сплошь обсуждали парадигмы Куна. В 30-40-е было обсуждение идей Койре - то есть история науки тогда была историей идей, едва не продолжением философии, потому что тогда история науки ставила себя в определенном отношении над наукой - историк вычленял идеи, которые полубессознательно пытались воплотить ученые, или усматривал у прежних поколений ученых идеи, которые не слишком обсуждаются самими учеными. Еще до того было время Дюгема, когда считалось, что научной революции не было - примерно с 12 века в Европе постепенно накапливались рассуждения по поводу - астрономии, математики и т.п., и в конце концов это привело к. Потом была революция в истории науки, связанная с включением в историю алхимии и всяких розенкрейцеров, и вообще много чего было. Была и позитивистская история, и история эксперимента. Сейчас же история науки - как кажется... - преимущественно социальна. То она изучает социальные сети ученых, то их рейтинги, то сети знакомств и блата.

http://magazines.russ.ru/nlo/2007/87/dm8.html
Игорь Дмитриев
Творчество и чудотворство: природознание в придворной культуре Западной Европы в эпоху интеллектуальной революции XVI- XVII веков
"Интеллектуальная революция XVI—XVII столетий, частью которой стала революция научная (точнее, натурфилософская1), несмотря на необъятность посвященных ей исследований2, остается одной из труднейших тем в историографии Нового времени. В последние два десятилетия мысль историков науки выказала известную восприимчивость, в частности, к вопросу о том, как вообще научные инновации могли сохраняться и распространяться в социуме, в котором интеллектуальная жизнь, при всей ее гетерогенности, жестко контролировалась по обе стороны конфессионального (протестантско-католического) водораздела? Или, в несколько иной формулировке, внутри какой социальной ниши (или ниш) творцы и носители новых идей, теорий, изобретений и технологий могли себя чувствовать относительно комфортно и их инновационная деятельность рассматривалась не просто как легитимная, но заслуживающая поощрения именно как инновационная? Если такой ниши не было, то интеллектуальная революция Нового времени (а революция научная была частью интеллектуальной) становится совершенно необъяснимой.

В поисках ответа на означенный вопрос историки науки на рубеже 1970—1980-х годов обратились к изучению феномена придворного патроната...

В настоящее время феномен патроната XVI—XVII веков изучен весьма детально на многих примерах, причем главным образом в сфере литературы и искусства...

Главная цель настоящей статьи — показать, что для понимания “механизмов” (или, иными словами, тонкой структуры) научной революции XVI—XVII веков феномен придворного патроната — отнюдь не периферийная тема, как это может показаться при знакомстве с обобщающими трудами и учебной литературой по истории науки указанного периода8, но явление, заслуживающее — в силу его фундаментального значения для социализации “новой науки и философии” или, как сейчас модно говорить, для реализации “проекта модерн” — самого пристального внимания.

...Ключевым элементом придворного патроната была власть. Не грубая сила принуждения, но властные отношения, основанные на ритуализованном обмене дарами и статусом. Придворный даровал своему патрону либо нечто полезное как инженер, мастер или финансист, либо нечто, что могло придать блеск двору, — к числу подобных даров относились философские (в том числе и натурфилософские), а также математические трактаты, музыкальные и литературные произведения, живописные полотна и т. д. За это патрон (светский или духовный правитель или кто-либо из знати) вознаграждал своего клиента деньгами, подарками, доходной и почетной должностью (часто синекурой). Иными словами, клиент усиливал блеск пригревшего его двора, получая взамен, кроме материальных выгод, возможность купаться в лучах славы своего патрона.

..Уже сам факт патроната, даровавшегося интеллектуалам, имевшим европейскую известность (таким, как Леонардо, Галилей, Кеплер, Альдрованди, делла Порта и т. д.), возвышал правителя, часто лишенного возможности прославить себя военными подвигами и поразить современников масштабами завоеваний

...Другой разновидностью придворного патроната стал так называемый “utilitarian patronage” (“утилитарный патронаж”)15. Как заметил известный американский историк науки Брюс Моран, “в северной Европе, где в XVI веке произошло заметное усиление региональной власти, при принятии правителями решения о патронате механических искусств и исследований по прикладной математике доминировали политические и экономические мотивы. <...> . Навигационные инструменты, пропорциональные циркули, геодезические приспособления, горные машины и картографические приборы стали инструментами государственной важности, и их производство становилось предметом особой государственной заботы”16. К практическим искусствам относили довольно широкий круг деятельности: от прикладной астрологии, баллистики и гидравлики до музыкальной терапии, которая рассматривалась как разновидность магии.

...Именно при дворах, где ограничения на интеллектуальный поиск сказывались, как правило, в меньшей степени, чем в других социальных институтах, те, кто был отвергнут университетами и/или натурфилософствующими клириками, часто находили если не понимание, то внимание к своим идеям и изобретениям. Кроме того, натурфилософ, не связанный жестким университетским curriculum и разнообразными канонами, мог свободно критиковать принятые взгляды и теории, а также реализовывать обширную исследовательскую программу (которая подчас предполагала использование дорогостоящего оборудования) за счет патрона

...Монаршего патроната удостаивались в первую очередь авторы радикальных инноваций, будь то механические изобретения или философские (или натурфилософские) идеи, даже граничившие с ересью31. Поэтому протекцию при дворах часто получали те, к кому церковь и университеты относились с подозрением. Молодой человек с оригинальными, вызывающими идеями и часто девиантного, эпатажного поведения после некоторого “приручения” патроном32 вполне мог стать украшением придворной жизни.

...Патрон не мог простить клиенту как неверности ... так и чрезмерного вольнодумства.

...На науку во времена Галилея часто смотрели как на своего рода venatio (охоту) за тем, что недоступно обыденному опыту, будь то новые научные идеи, открытия или “куриозы” для придворных Kunstkammern. Места такой охоты лежали подчас далеко от университетских дисциплинарных угодий, да и правила охотников зачастую оказывались “в оппозиции методологическим установкам официальной академической культуры”39. Чем выше был социальный статус придворного virtuoso, тем внимательней относились к его идеям, мнениям и достижениям, тем выше был их когнитивный статус. И наоборот — творческий успех повышал социальный рейтинг придворного.

Важная черта “показного” патроната состояла в том, что правитель, как правило, использовал агонально-компетитивный характер придворной жизни (проще говоря, обстановку непрекращающихся интриг и соперничества среди клиентов) для демонстрации собственной мудрости и величия. Правитель-патрон обычно предпочитал вести политику “сдержек и противовесов”, то есть проецировать на придворную борьбу внешнеполитические приемы, характерные для государей, правивших в мелких и средних, а потому политически зависимых монархиях. Он, иными словами, предпочитал быть “над схваткой”, хотя и не прочь был при случае инициировать дискуссию.

...Патронат “напоказ” отличает забота патрона не столько о том, в какой мере выдвигаемые оригинально мыслящим клиентом утверждения соответствуют действительности, сколько о том, в какой мере поведение, дела и достижения последнего будут способствовать поднятию престижа правителя на еще большую высоту. Именно поэтому Галилей мог свободно — и даже задиристо — отстаивать явно незрелые идеи, как, например, теорию подлунного происхождения комет

Для патроната “напоказ” характерно широкое использование — с целью поддержания имиджа правителя — всего, что могло поразить воображение аудитории. А что более всего могло поразить ее воображение? Разумеется, необычные предметы, явления и изобретения и вообще все, что хранит в себе некую тайну, — от криптограммы до экзотического животного и редкого уродства52. Отсюда, кроме всего прочего, интерес к астрологии, алхимии, каббале и иным segreti 53. Для впечатляющего зрелища (“impressive display”54) патрон создавал “кабинеты курьезов” и придворные музеи. Государь, обладавший обширным собранием (thesauri) поражающих воображение раритетов, слыл просвещенным государем, а его двор получал известность как средоточие наук и искусств.

...В отличие от большинства своих современников-virtuosi, Галилей довольно тонко понимал все нюансы социокультурных кодов и контекстов медицейского двора и к тому же умел при необходимости представить себя как gentiluomo, а когда надо, ловко играть “под народ”, используя падуанский диалект и раблезианские образы. Впрочем, и тогда его адресатом был отнюдь не деревенский рынок, а люди типа Антонио Кверенго (A. Querengo; 1546—1633), гуманиста и покровителя искусств.

...Иными словами, Галилей просил Козимо II использовать для популяризации своих астрономических открытий дипломатические каналы, что позволяло, кроме всего прочего, транслировать авторитет Великого герцога Тосканы на Галилеевы подношения (Sidereus Nuncius + perspicullum), хотя формально никто из Медичи на тот момент еще не высказался в поддержку утверждений падуанского преподавателя математики. Великий герцог с предложением Галилея согласился и уверил последнего, что подарки будут доставлены и приняты с подобающим достоинством и великолепием. И только неделю спустя юный тосканский государь смог наконец воочию увидеть “свои” звезды.

Таким образом, Галилей сумел вовлечь правителя Тосканы в, как мы бы сегодня сказали, рекламную кампанию европейского масштаба, причем рекламировать его высочеству пришлось то, что он в глаза не видел.

...Это было правдой, но правдой было и то, что, предлагая в марте 1610 года Великому герцогу список особ, коим предполагалось выслать perspicullum, Галилей не включил в него Рудольфа II. И вряд ли это было случайностью. Дело, разумеется, не в самом Рудольфе, а в том, что тот имел в качестве придворного математика И. Кеплера, который мог стать для Галилея опасным конкурентом119. В то же время Галилей нуждался в поддержке Кеплера. Вот и пришлось итальянскому virtuoso обращаться к услугам дипломатической почты и тосканского посла в Праге и придумывать хитрый маневр, который ему блестяще удался. И когда Кеплер, человек куда более наивный, нежели Галилей, поинтересовался (в упомянутом выше письме от 9 августа 1610 года), а кто, собственно, еще видел Медицейские звезды, новоиспеченный “первый математик и философ Великого герцога” ответил ему с подкупающей откровенностью..."


--------------------------------------------
Тут надо заметить следующее. Аргумент обязан иметь возвратную силу. Историки науки совершенно не случайно занимаются подобными темами, и это имеет прямое отношение и к нашей ситуации, в которой мы окружены этой самой средой. Скажем, науку в Штатах примерно на 30% финансирует государство (так мне кажется, видел такие цифры, но, конечно, могу чего-то не знать или не учитывать), в России - видимо, процентов на 95 (да? или на 100?). И вот - что же государству нужно от науки? Я видел ответы, которые дают ученые. Их можно найти, эти ответы - временами ученые пишут статьи в этот ваш интернет и там сказано, для вразумления, что получает государство от науки. В тех статьях говорится, что Россия в лице своих мозгов теряет невозобновимый ресурс, что мы были этим делом богаты, а будем бедны, что страны Азии у себя всякую научность свою накапливают, а мы как козлы какие не бережем, что фундаментальная наука - это не только два килограмма ценного меха, а еще и всяческий ресурс. Что учителей надо учить, и ученые - это учителя учителей, что зарубежные открытия надо понимать, а ведь может стать и так, что там-то чего откроют, а тут-то и пояснить будет некому, это шутка такая или всерьез эпохальное открытие, надо хоть экспертов-то на разживу оставить, не говоря уже о матери нашей, об оборонном значении. Эти и еще сотни других аргументов приводят ученые. Что всяческие культуры и вообще климат, понимаете, образовательный - разнится от того, есть в стране какая наука или нетути, и без науки иначе доются художники и писатели, и учителя не так пишут своим ученикам сочинения, и вообще.

Это все правда. Ученые же врать не будут, конечно, правда. И по отдельности правда, и вместе правда. Там есть только малюсенькая деталь - это не то, чего государство хочет от ученых. Это - то, как ученые объясняют государству, зачем они нужны и чего государство должно хотеть. А государство - оно несколько глупее ученых. У него меньше горизонт планирования, оно задавлено практическими требованиями не то что сегодняшнего, а позавчерашнего дня - долги, знаете, и вообще сумбур.

И это тупое государство мыслит себе роль ученых иначе. Проще. Там пунктов-то всего... В общем, либо наука должна густо и жирно доиться деньгами или властью. Ядерную бомбу делать, прицелы танкам сверхточные, самолеты какие-то в лабораториях своих производить беспилотные, нанороботов-разведчиков, которых пока никто в мире не могут, а в институте НИИпухаипера на Малой Кулебякинской С.С. Воронков производит уже пятую тысячу. Вот это. Или деньги, да. Чтобы прибыль клубилась. Это практически одно и то же - конвертируемые довольно легко вещи, либо большие деньги, либо большую силу.

Если этого наука не делает, она должна греметь. Тогда - имидж, слава, наша марка. Чтобы как помянули - сразу в голову приходит: ба, да это ж успехи такой-то вот страны, там же сплошь наши ребята в нобелевских сидят, и чтоб негры в своей Зимбабве плакали, глядя на небо, потому что по нему летает первый советский спутник. Короче, выше в тексте сказано - наука должна приносить патронирующему государству славу, которую можно использовать в пузомерках межународного масштаба.

Всё. Если она этим не доится - она вообще ни к чему, тогда - нехай живет, конечно, как нищие кормятся тут по дорогам, сами в себя потребляя свою жизнь, так и наука может жить, раз ей живется, но это исключительно ее личное дело. Патронат - дело такое.

А если наука частная, то всё то же самое, только масштабом помельше, вроде как и с одной стороны человеку соразмерней, а с другой даже и стыднее выходит. Потому что то же - либо деньги, либо имя. Чтобы из отчету было ясно, зачем потрачены средства на кормимую лабораторию.

Я теперь только в последний раз обернусь, вы извините, это у меня манера такая. Так вот, в обществе системы 21 века это все устроено именно так, и огромные массы совокупных людей, глядя друг на друга через длинные круглые столы и экраны сетевого межчеловеческого общения, результирующим вектором воли сделали именно такое отношение сами к себе. То есть захотели. И тут же туда же получили, конечно. А в том прошлом, в котором были Галилеи и Лейбницы, там было устроено и так в том числе, да не в первую очередь. Там было устроено все очень многоразлично, и в том числе совершенно иначе. Жизнь вмещает противоречия, чем и отличается, если ее хотят отличить. Из сегодня мы видим в прошлом блатные сети и имиджевые интриги - потому что мы этого хотим, это надо, за это, черт возьми, платят нам здесь, а жрать-то надо, и к тому же вокруг нас это является обыденным, и мы рисуем себе 17й век в костюмах века 21го. И потому наше сознание о прошлом - зеркало, который наш же разум перед нами выстраивает - нате, смотрите, нравится?