"Ясной, солнечной ночью..."
Это название книги. Мне кажется - великолепное. Просто великолепное. Не само по себе, а в сочетании с содержанием.


Варвара Осмоловская. Ясной, солнечной ночью... Документальная повесть о жизни двух москвичек-зоологов в тундре Ямала в годы войны. Екатеринбург, 2010

О самой книге я говорить не буду, пользуясь счастливым правом частной записи, а не публикации в "форматном" издании. Это очень часто бывает - книга для тебя оказывается интереснее какими-то соображениями по её поводу, и совсем не интересно пересказывать содержание или пытаться что-то добавить для "великодушного читателя". Ничего я не могу добавить. Это то, что сказано в пояснении к заголовку - письма и воспоминания, записанные в 1986 году, о трехлетнем проживании в тундре в 1941-1943 году двух москвичек. Поехали аспирантки в экспедицию, началась война - не знали - и застряли на три года в тундре. Собирали материалы для диссертации, работали у оленеводов. Что я могу говорить о самой книге? Что замечательный, прозрачный язык? Будто я такой уж ценитель. Не с моим деревянным серебряные оценивать.

А книга попала в категорию внутренне-непрозрачных и загадочных, и я не столько читал про леммингов, сапсанов и ненцев, сколько пытался понять эту ясную мглу. Вся книга как на ладони, и язык, и содержание - если убрать преуменьшающий оттенок, то - как школьное сочинение. Ясная, прозрачная книга. Я же - как перед глухой бетонной стеной. Потому и название так ложится - именно это чувство.


http://www.oboffsem.ru/blog/photo/21582.html

Во всей книге я нашел только одно предложение об этом, вот оно: "Вызов в милицию вообще, по-моему, нельзя пережить без страха и волнения". Страница 107. Это автора вызвали в Москву и пришли документы.

Это далеко не первая книга, много их воспоминаний, дневников, писем, рассказов. И ведь написана в 1986, и ведь уже потом, всё - потом... И всё равно.

Там какая-то невидимая стена. Детство автора - в тридцатые, есть посаженные родственники и знакомые, сгинули в лагерях. Потом война. и вот про это время - ну да, испытывала это молодая девушка, но пишет-то пожилая уже женщина. И всё равно - ясная прозрачность, оптимизм, деловитость.

Впрочем, там есть одно важное в этом смысле место. Автор говорит: я жила среди ненцев и прочих народов, фактории, зверофермы, пастухи. И мне была чужда их жизнь, полностью ограниченная практическими запросами. Для меня эта жизнь проходила как сон, не касаясь, а я в это время чертила свои таблицы и графики. То есть жизнь идет слоями. Практическая жизнь оленеводов - и (вдруг?) бурление московских зоологов - как во сне, неприкасаемо; а что за таблицы? Это таблицы численности, это матстатистика. И вторым слоем идет эта математика, которая воспринимается как наука, это - то, что выводит за грань практической бессмысленной жизни. И третьим слоем - стиль письма, сэтонтомпсон, описание и чувство живой природы, натурализм. Истинное содержание жизни, любовь - к красоте природы, оформлено в поиск статистических закономерностей, подпитывается отторжением от столкновения эгоизмов, составляющих обыденность.



Я больше не буду именно об этой книге и этом авторе. Это создаст лишние наводки, не нужны.

Помню дневники, переписку, воспоминания людей 900-х годов, десятых, двадцатых. Вполне понятные мне люди. Не все "хорошие", многие мне внутренне совсем не близки - но понятны. А потом начинаются тридцатые-сороковые, и вот кто из тех лет и далее - совсем непонятные люди. Что-то внятное появляется уже потом, где-то в семидесятые. А лет сорок-тридцать - совершенно картонный звук, как манекены ходят, людей я не чувствую. Там нет какого-то ... ну, не знаю. То ли второго дна, то ли рефлексии, то ли сознания. Говоря без затей, и потому безжалостно срезая углы - если читать буквально, так будет не то, что я хочу сказать. Но - для простоты: в десятых люди жаловались на жизнь, злились, обижались. Там было видно - вот человек, у него болит, ему досадно, он обижен, злится. Вот он рад - у него успех, вот он в ужасе - наступают грозные времена. Я понимаю. А в годы, начиная с тридцатых, появилось поколение людей удивительных. Причем уходящие в эти тридцатые те, кто постарше тоже перестают говорить - но в них еще слышно молчание. в тех же письмах и дневниках видны смысловые лакуны, дырки, прорехи - человек вот тут сказал слово, а тут три абзаца паузы. А у следующих - у них пауза заросла, и нет ничего. Дикое совершенно чувство.



Разумеется, это исчезает не сразу, и дело не в том, что в семидесятые лес проснулся и зачирикал и все сразу стали опять понятные. Тогда появились первые люди. Потом их стало чуть больше. Но и посейчас ходят эти, которых не слышно. У всех есть внутреннее эхо - а этот человек вроде и весь на виду - охотно разговаривает, переживает демонстративно, радуется и печалится, болтает - а внутреннего отзвука нет. И не то чтобы он там внутри затаился и молчал - нет, там вообще ничего нету. Несколько странное ощущение. Вокруг пропадают знакомые, голод, война, дикость. И человек - умный человек, понимающий - это видит. - Все попытки сказать это не получаются. Считает нормальным? Нет, это ложь. Там видно - не считает. Не переживает? Ложь, переживает. Я не знаю, что это. Но - может быть - это как стрелку зашкалило. Если бы относился так, как следует - не жил бы. А человек живет, и что-то у него внутри делает для него это сносным. Что это, какая это штука, как при этом чувствуют, как из этого состояния выводить... Шок? Ну, это же просто слово. Люди так жили всю жизнь, десятками лет, многими десятками. Не приходя в ...эээ... ну, в нормальное состояние. Для них норма - иная. И вот эту норму почувствовать - почти невозможно.

Может быть, дело в том, что там невозможна внутренняя речь. Нельзя думать одно, а делать другое всю жизнь - проврешься. Чтобы нормально жить, надо определенным образом не думать. Там могут быть лишь мыслительные жесты, а не мысли. Двоемыслие - это, господа мои, непозволительная роскошь, когда люди лгут - это же прекрасно, господа мои.



Это одна из таких загадочных книг. Она очень ясная по содержанию. Описание трех лет жизни в тундре, этакий сэтон-томпсон в женском варианте. И - не то что второе дно, а именно - нет второго дна, в том и полная загадка. Невольно ясный этот текст внутренне испытываешь, пытаешься зайти за него, как за кулисы - ау, автор? Есть кто живой?



Конечно есть. Я просто не умею их там заметить.