Один знакомый сортировал книги и вообще тексты, пользуясь очень личным и прямым критерием. Он про себя говорил: так бы я смог, я понимаю, как это сделано - а вот это - загадка, я бы так не смог. Я спрашивал его, если речь заходила о текстах знаменитых и признанных - ну а откуда ты знаешь, что смог бы? Невольная робость останавливает, если речь идет, предположим, о романах Толстого или Достоевского, вообще о стихах и книгах великих людей. Если, мол, ты так можешь - ну так вперед. Он мне, кажется, отвечал тогда, что это не внешний критерий, он не предназначен для разговора с неблагоприятным собеседником, ищущим придраться. Это внутренняя речь. И я как-то его понял. Не в смысле, что - владеет техникой, упорством, да даже и талантом - но есть какое-то внутреннее чувство, что знаешь, как такое делают. Может, у самого рука дрогнет, не хватит силы, дыхания - да мало ли чего может не хватить. Однако одни стихи, даже и тебе самому кажущиеся превосходными, загадки не составляют - "я понимаю, как это сделано", а другие - совершенно загадочны. И вот я иногда думаю так о художниках. Не умея рисовать, я и не пытаюсь всерьез сравниваться с ними, но одни всё же отзываются внутри пониманием, звучит что-то вроде "я бы тоже так мог, если бы умел". Но загадкой остаются те, кто свыше сил понимания, кого непредставимо, как взяться, как понять. Это могут быть самые разные мастера. Ну, к примеру, просто чтобы оживить бубнеж именами. Гойю я вполне представляю и чувствую, и это совсем иное впечатление, чем нравится-не нравится. Он не загадочен. В том же смысле Веласкес восхитителен, но ясен. А загадочны - Босх и Грюневальд, Калло и Брейгель, или Лука Лейденский. Они совершенно разные, нет ничего общего, кроме понимания - что это не из моего мира, "я бы так не смог", я не знаю, какой частью души это делают. И в то же время ощущение, что именно туда можно расти. Разглядывая их картины, что-то неразвитое в душе укрепляется, как будто пальцы дрожат мышцами, вовек не используемыми.