Искусство стареть
Когда говорят о «времени посредственности», вспоминают обычно «массы» Ортеги, поп-культуру, разрушение базовых ценностей, культ потребления и прочие подобные вещи. Меня не оставляет впечатление, что эти и другие феномены есть следствие одной общей для всех них группы причин, которые лежат глубже. Мне здесь видится не социология, политика, культурология, а скорее антропология.

Человек взрослеет не своими силами, а – даром. «Самосознающая личность» не тратит силу на смену зубов, рост, половое созревание – и на такие возрастные особенности мышления, как подражательность, гиперкритичность., абстрактность. Эти вещи приходят сами. В определенном возрасте человек вдруг научается очень ловко составлять критические суждения – так ловко, что потом может всю жизнь пользоваться этим даром. Так же он научается мыслить абстрактно – до какого-то времени понятие «х» кажется ему непостижимым – как же можно решать задачу, когда там не какое-то конкретное число, а любое? А потом, в считанные годы, он научается чрезвычайно ловко говорить и думать с использованием абстракций – тут тебе и любовь, и бог, и общество, и материя… Эти вещи приходят сами.

Взросление волочет нас до 21, 23, 25 лет – постепенно замедляясь, и к 28 годам эта волна совсем оставляет нас. Сейчас много моложавых людей, много людей, у которых можно заметить, что их душевная и мыслительная жизнь не сильно изменилась с 28 лет. Это даже оценивается положительно; модно быть молодым.

Но мне кажется, так было не всегда. В прежние эпохи – насколько об этом можно судить по текстам и косвенным свидетельствам – было несколько иначе. Люди становились с годами более зрелыми; вслед за окончанием дарового вытягивания души за уши – они росли сами. Прибавлялся опыт, менялись способы суждений, иначе виделся мир. Все происходит постепенно; такие старики есть и сейчас, и раньше были «Дорианы Греи»-наоборот, люди-консервы, в которых до 70-ти с гаком живёт двадцативосьмилетний.

Однако мне сдается, что пропорции меняются: сейчас все труднее найти настоящих стариков – не только по паспорту и морщинам, но также – людей зрелых душой и умом.

Однако такие вещи маскируются от наблюдения – временем. Оно ведь идёт – и те, кому было 28 в 50-е годы, сохраняют до своих 70, 80-ти лет этот свой молодой образ мыслей, который сейчас воспринимается как устаревший. Он устарел во внешнем, социальном времени – но они-то остались 28-летними… Кажется мне, что люди помолодели за последние лет 300-400.

Молодость эту можно описывать радостно: какой молодец! Совсем молодой! А можно и задуматься – жизнь ничего не сложила в человека после 30. Сколько их – тех, с кем приходилось видеться – кто все также бодр и придерживается – только копни – тех взглядов, способов мышления – которые сложились у него к 30 годам. И опять маскировки: социальная история не идёт по прямой (если б только знали, сколько всего забывается в самой аддитивной из областей культуры – в науке!), историю шатает из стороны в сторону. Так что идеи, воспринятые в юности, вновь могут стать актуальными и новыми – дело не в этом. Речь о человеке, который не изменился.

Кажется мне, что каким-то образом все меньшее число людей приходит к зрелости, все больше остается молодыми. А насчет посредственности… Спорить о словах не буду. Может, удобнее было б использовать другое слово. Не важно. Смысл прост: опыт, который может набрать человек до 25, 27, 30 лет – не так велик и не так уж разнообразен. Речь не только о внешнем опыте; с возрастом меняется и сам человек, и он может быть закрыт от своего, собственного, внутреннего опыта, и это столь же странно, как если человек лет в 60 знает о себе только то, что знает о себе семилетний. Это ненормально – но ведь нормой считается общепринятое и общераспространенное, так что нормальной может быть и болезнь. Вот наши современные молодые неважно каких лет и воспринимаются как нормальные люди.

Дело устроено так, что после того, как оканчивается срок «принудительного взросления», которое обеспечивает «природа человека» (в кавычках – понятия, остающиеся за скобками), человек должен взрослеть сам, своими усилиями. Его ничто не подталкивает, ничто не дарится, ничто не появляется само. Собственными усилиями можно выправить и развить способность суждения, воспринять новый опыт, изменить мировоззрение. Или – если не хватило сил или вовсе оных не прикладывалось – остаться при своих.

Когда становится меньше «стариков» (напомню, я не о физическом возрасте), общество выполаживается, становится менее разнообразным. Остается мало разницы в размерах людей, все большее значение приобретают признаки поколений. Есть те, кто еще растет до этой границы – люди в 15, 18, 20… Есть редкие и незаметные – модно их не замечать, тем более за ненадобностью – люди в 50, 60, 70. А в основном – недотридцатилетние всех возрастов, от 25 и до 90. И выпячиваются границы поколений. Этот вот – еще компьютерной эры человек, этот – интернетной, а тот вообще еще спор физиков с лириками помнит. Эти поколения не понимают друг друга, спорят, относятся друг к другу как отцы и дети – все, как должно быть у людей. Только они одновозрастны, эти поколения. И отцы, и дети с определенного срока становятся ровесниками. Тридцатилетние постарше и тридцатилетние помладше. У них похожи амбиции, способности, стили мышления. У них разные штампы, идеологии, клише – а души на один размер. Современный, самый ходовой размер.