Экий однако типаж. Гениальный лингвист, наркоман, комиссар
http://www.argumenti.ru/publications/5859
ссылку дал Rainaldo
автор: Сергей НЕХАМКИН
"ДЛЯ ТЕХ, кому незнакомо имя Евгения Поливанова, скажем просто: это был гений. Так считают крупнейшие языковеды мира. Потому не будем дальше вдаваться в суть поливановских озарений: разговор о высокой науке все равно не уложишь в несколько газетных строк. Интересно другое: если бы Поливанов был только гением, тихим кабинетным ученым – не волновала бы так эта шальная судьба...

Вениамин Каверин – о Поливанове
«ПРЕДСТАВЬТЕ себе гениального ученого, оставившего глубокий след в мировом языкознании, рукописи которого собираются по крохам. Представьте себе Всесоюзную конференцию лингвистов, которая прошла без портрета того, кому была посвящена, потому что портрет достать не удалось. Представьте себе ученого, знавшего лингвистически не меньше 35 языков, написавшего грамматику японского, китайского, бухаро-еврейского, дунганского, мордовского, туркменского, казахского, таджикского языков, о котором спорят, родился ли он в 1891 или 1892 г., в Петербурге или Смоленске. Представьте себе политического деятеля, опубликовавшего тайные договоры царского правительства в 1917 г., который впоследствии годами бродил по стране, как дервиш. Этот человек – Евгений Дмитриевич Поливанов».

Приведенный нами отзыв В. Каверина написан в начале 1960-х. Сегодня о Поливанове пишутся книги. Давно и портреты Поливанова найдены (правда, единичные), и установлено точно: он родился в 1891 г. в Смоленске. Дворянская семья (дальний родственник станет военным министром империи), образование – Петербургский университет и Практическая восточная академия. Академия готовила переводчиков, Поливанов специализировался в японском и китайском. В 1914-м отправлен в научную командировку в Японию.

При царе он побывал там трижды. Плюс (вероятно) один раз в советские годы. Считался крупнейшим отечественным японистом. А как иначе, если именно Поливанов разработал, например, систему транскрипции японского языка русскими буквами («таблица Поливанова»)? И исследовал систему ударений в японском языке (до чего у самих японцев не доходили руки)?

Однако только ли ради науки он ездил в Японию?

Влюбленный в Поливанова писатель Виктор Шкловский пишет: «В Японии и Китае он переодевался буддийским монахом и часами просиживал у ворот храмов, изучая диалекты». В одеянии монаха можно не только изучать диалекты. В. Алпатов убежден: работа Поливанова на дореволюционную русскую разведку – не миф. Нет прямых доказательств? Но есть логика этого авантюрного характера!

В 1916-м Поливанов вернулся в Россию. В 1917-м после Октября примкнул к большевикам. Упоминается в «документах Сиссона» – знаменитой фальшивке конца 1917 г., доказывающей якобы участие немцев в большевистском перевороте. Однако фальшивка фальшивкой, а создатели ее использовали имена тех красных деятелей, которые тогда были на слуху. Так что упоминание – тоже показатель.

Что действительно имело место – это обнародование Поливановым секретных договоров царского МИДа. Причем он не просто перевел тайную переписку с самых экзотических языков, но и вскрыл мидовские шифры. (Гениальному мозгу и такие задачи были под силу.) Был заместителем Троцкого – тогда наркома иностранных дел. Готовился Брестский мир, и Поливанов написал его первый вариант. Но Троцкому проект не понравился. Нарком с замом поругались. Что ж, Поливанов нашел дело поострее.

Красные китайцы! Мы как-то писали об их роли в Гражданской войне («АН», 17.08.06). Не Поливанову ли пришла идея превратить голодных, всеми презираемых, безъязыких в России раскосых работяг в преторианскую гвардию революции? Так или иначе, именно он стал организатором первых «желтых отрядов». А потом и комиссаром одного из них.

В. Алпатов: «Поливанов был яростным романтиком-коммунистом. Выбрал идеалы осознанно, побывав с Февраля по Октябрь и эсером, и меньшевиком… Сделать у большевиков карьеру было легко: приходи в Смольный, заявляй, что хочешь сотрудничать. Но из всего Петербургского университета так поступил лишь Поливанов. При всей загрузке он продолжал там преподавать, заниматься наукой – хотя коллеги не подавали ему руки».

По одной из версий именно бойцы-китайцы предложили однажды любимому комиссару снимать нервное напряжение уколом наркотика.

В 1921 г. Поливанов направляется в Коминтерн, но вскоре уезжает в Туркестан. Официально – преподавать в Среднеазиатском университете (Ташкент). Негласно – готовить революцию в Синьцзян-Уйгурском районе Китая. Впрочем, ценный кадр тут же впрягли в местные дела (назначили начальником Главлита), да и лингвистические исследования увлекали больше политики. В 1926‑м Коминтерн перебросил его на Дальний Восток. Поливанов еще раз побывал в Японии, Китае и… ничего для выполнения задания, похоже, не сделал, больше времени проводя в опиекурильнях. В том же 1926-м его, как наркомана и «неактивного», исключили из партии.

Отчего наука только выиграла. Поливанов уехал в Москву и стал одним из лидеров советской языковедческой школы. А в 1929-м выступил с сенсационным докладом, где громил «новое учение о языке» тогдашнего «первого лица» советского языковедения – академика Николая Марра.

…Марра должны помнить люди старшего поколения. В 1950-м на него, давно покойного, обрушился Сталин, и вся страна изучала работу вождя «Марксизм и вопросы языкознания». Вопросы языкознания отложим, но интересна сама коллизия. Как пояснил В. Алпатов, тут можно говорить о характерном для эпохи тройном парадоксе. Марр при царе был весьма правых убеждений, а в 1920-е гг. выдвинул «марксистскую» теорию происхождения языков, отвергавшую прежнюю науку. Пламенный революционер Поливанов бил его, как раз защищая классическое наследие. А через 20 лет Сталин, сменив революционные приоритеты на державные, по сути, фактически поддержал расстрелянного им же Поливанова.

Но тогда, в 1929-м, «бунтарь» подвергся уничтожающей травле и уехал в Среднюю Азию: считал, что ему там будет лучше. Дальнейшая география поливановской жизни – Самарканд, Ташкент, Фрунзе…

НА ОКРУЖАЮЩИХ Поливанов производил ошеломляющее впечатление. Под именем Драгоманова он описан в романе Каверина «Скандалист». Про отношение к нему Шкловского уже сказано. После Поливанова осталось более 140 научных трудов, 17 книг – опередившие время исследования по лингвистике, социолингвистике, японистике, тюркологии, словари, перевод киргизского эпоса «Манас» – перечислять долго. Но большинство текстов погибло, затерялось.

Еще остались его стихи – как он, ширнувшись, бредет ташкентским вечером домой. В бюджете Киргизской ССР была секретная графа – «на героин для профессора Поливанова». Что ж, до поры его в Средней Азии ценили (или терпели?) – немного сыщешь людей, способных с ходу переводить, скажем, Гете с немецкого на узбекский. В данном случае наркотики, истощая тело, подстегивали мозг.

Странный был человек. Из воспоминаний современника: «У него были две жены, с которыми жил по очереди, слуга-китаец и собака. Моральные принципы и стыд для Е.Д. не имели никакого значения, но был он добрый и отзывчивый. Когда не было денег, ему ничего не стоило встать на углу улицы и просить милостыню». Еще, вспоминают, если опаздывал на лекцию, мог вскарабкаться в аудиторию по водосточной трубе. Несмотря на одну руку, блестяще играл на пианино. Жил, по сути, жизнью восточного дервиша, оборванного, в калошах на босу ногу. Таким и приходил в затерянные кишлаки, чтобы изучить очередной диалект. При разговоре о Поливанове невольно приходит на ум рассказ Стивенсона про доктора Джекила и мистера Хайда – как в одном человеке уживались и интеллигентный ученый, и мрачный хулиган. Он словно воплотил в себе свое время – жестокое, путаное и бесконечно талантливое.

В 1937-м арестован во Фрунзе как «японский шпион». На допросах его зверски избивали и – не знаешь, что для него было хуже – лишали наркотиков. Зачем-то перевезен в Москву. Приговорен к расстрелу. Список обреченных, где значится его имя, завизирован Сталиным и Молотовым. 25 января 1938 г. приговор приведен в исполнение."