Сегодня у меня была дискуссия с одним человеком относительно свободы. Прозвучали такие аргументы: свобода по-разному понимается в разных местах. Так, на Западе она более контентна, то есть свобода - это прежде всего свобода слова, собраний, совести и т.п. В России это понятие малоконтентное или слабоконтентное, то есть означает мало что, и одновременно все. В России понятие воли всегда было более популярно и больше использовалось в политической борьбе, чем понятие свободы. Притом воля по-русски - это не то же самое, что will по-английски. Воля всегда включает в себя элемент напряжения, усилий, в то время как will - нет. Дихотомия воля - неволя всегда занимало важное место в общественном сознании - еще при царе, Сталине и позже. В неволе воспевали волю, а выходя на волю идеализировали неволю. Во многом из-за того, что воля на практике оказывалась не такой, как себе представляли ее на неволе. Для русских бардов, включая Высоцкого, эта тема одна из главных. Западный человек не скажет: "на воле", но скажет "на свободе".

А как насчет другого значения? Насчет "сильной воли", способности к самопреодолению? Тут будет свобода/воля расходиться в эпитетах: "люди длинной воли" /люди сильной воли.

Воля в двух значениях: как мотивационное усилие и как свобода. Сильная воля относится к первому значению, свобода – ко второму. Для Запада свобода – это свобода, но не воля, а для России свобода – это прежде всего воля (во втором значении). Но чтобы воля проявлялась в этом втором значении, часто необходимо, чтобы она сначала проявилась в первом значении. Отсюда в принципе допустимость несколько чепухового сочетания «воля к воле» (хотя чаще – «воля к свободе» – не в смысле содержания, а в смысле формы). По-английски никак не скажешь: «will to will», здесь однозначно «will to freedom».

Вот как забавно... Воля в России понимается прежде всего как свобода - но при этом в английском слове не совмещены два значения. а в русском неразделимы - свобода от самопринуждения и мотивационного усилия.

Ну, я бы сказал не в первую, а во вторую очередь. В первую очередь воля - это усилие, принуждение себя, что фактически указывает на отсутствие свободы. Во вторую очередь воля – это наличие этой свободы, сама свобода. Парадокс, не правда ли? Можно и по-другому: свобода – это воля, то есть не только свобода, но и потеря этой свободы.

Можно и без парадокса: только преодолением себя достигается свобода.

Достигнутая свобода оказывается и несвободой.

Ну что Вы... Это она и есть. Без этого самого принуждения себя все, что можно получить в качестве свободы - рабство у совсем простых и давно известных желаний. То есть скука полная.

Полная свобода - это полное отчуждение, даже пустота. Любое желание, привязанность, интерес, стремление и все такое - это ограничение свобода. Но чем больше ограничивается свобода, тем больше она достигается: рабство - это свобода от свободы, то есть двойная свобода.

Вы заходите через определения внешних действий, через ограничения=несвобода. Это тупик. Мне так кажется.

Я хочу выразить известную истину о том, что любая вещь содержит в себе свою противоположность, то есть в любой свободе есть доля рабства, и во всяком рабстве имеется частица свободы. Более того, свобода и рабство всегда сосуществуют, если нет одного, то нет и другого. В конце концов, одно превращается в другое, но при этом сохраняя в себе долю предыдущего состояния.

Кстати, тупик и есть начало свободы (которая с неизбежностью вновь ведет к тупику).

Позволю себе сказать, что мне дело представляется несколько иначе. Эти фокусы свободы/рабства возникают не из-за устройства вещей, а из-за устройства понятий. То есть мне представляется. что бывают свободные люди, и в них действительно нет доли рабства. Но если их начать описывать в соответствующих понятийных рамках, нетрудно добиться абсурдного результата - что они, например, рабы даже в большей степени, чем прочие, ничем не примечательные люди. Причины такой нескладухи в том, что понятия у нас в основном - пользуясь метафорой Флоренского - образованы по образу и подобию твердых тел, иных понятий не держим. Но для отображения реальности в понятиях эти самые понятия и прочие идеальные объекты должны быть разной формы, в том числе и много более гибкие, чем привычные нам понятия. И от несоответствия формы реальности и принятой формы мыслей о реальности возникают, конечно же, всякие нескладухи.

Вот мы и подошли к онтологической черте: к вопросу о реальности и существовании. Позиции разделены четко, как и полагается по философской хрестоматии – одна сторона считает первичной некую субстанцию, бытие, а другая – имя, которая определяет сущность этой субстанции, ноумен.

Видимо, я тут не силен. Это я - за имя? Не совсем так, поскольку я говорю не об имени и не только о нем. Да и к тому же есть и другие "полюса", вне этого небольшого противостояния. Например, скажут: нет ничего, кроме бытия=реальности=материи. Или: непознаваемо ничто. кроме феноменов, материальных и идеальных, так что нельзя говорить ни о сущности, и о бытии ее. Или: тест на рациональность проходит только строгая рациональная, понятийная мысль, и поскольку в нее нельзя включить бытие и сущность, то это - мифы познания. а следует имеющиеся факты подводить под хорошо сделанные понятия. И т.д.