Entry tags:

Маркузе, ревизионизм, теория

Маркузе - критический конспект (критика «критической теории») - I.2, начало.

2. Герметизация политического универсума

 

Заголовок, вгоняющий в дрожь. Неужели более простых слов нет?

 

В обществе тотальной мобилизации, формирование которого происходит в наиболее развитых странах индустриальной цивилизации, можно видеть, как слияние черт Государства Благосостояния и Государства Войны приводит к появлению некоего продуктивного гибрида. Сравнение с его предшественниками не оставляет сомнений в том, что это "новое общество". Традиционные очаги опасности здесь стерилизированы или изолированы, а подрывные элементы взяты под контроль. Основные тенденции такого общества уже известны: концентрация национальной экономики вокруг потребностей крупных корпораций при роли правительства как стимулирующей, поддерживающей, а иногда даже контролирующей силы; включение этой экономики в мировую систему военных альянсов, денежных соглашений, технической взаимопомощи и проектов развития; постепенное уподобление синих и белых воротничков, разновидностей лидерства в сферах бизнеса и труда, видов досуга и устремлений различных социальных классов; формирование предустановленной гармонии между образованием и национальной целью; вторжение общественного мнения в частное домашнее хозяйство; открытие дверей спальни перед средствами массовой коммуникации.

 

Под «основными тенденциями общества» Маркузе понимает если не исключительно, то по преимуществу тенденции надстройки – вплоть до «открытия дверей спальни», тогда как базисе он лишь повторил то, что было известно и без него – что капитализм стал государственно-монополистическим (что предсказывал еще Энгельс в «Развитии социализма…»). Если бы он следовал марксистскому методу в анализе современного ему капитализма, он должен был начать с тенденций базиса – с того, что производство уже фактически стало общественным, и потому класс капиталистов может управлять им только через «идеального совокупного капиталиста»-государство либо же административными методами ограничивать монополистов, которые иначе могут увеличивать свою норму прибыли за счет нормы прибыли остальных капиталистов – и уже отсюда надо было выводить и тенденции класса капиталистов к политической унификации, и роль государства «как контролирующей силы» и т.д.

 

 

В политической сфере эта тенденция явственно обнаруживается как унификация и слияние противоположностей. Под угрозой международного коммунизма двухпартийность подминает интересы соперничающих групп во внешней политике и распространяется на внутреннюю политику, где программы крупных партий становятся все менее различимыми даже по степени притворства и духу клише.

 

То, что перед лицом революционного движения пролетариата различные политические группы имущих классов забывают о своих разногласиях, было известно еще с 1848 года, а уж Гражданская война в России дала еще лучшее подтверждение.

 

Это объединение противоположностей сказывается на самой возможности социальных перемен, ибо оно охватывает даже те слои, на чью спину опирается прогресс системы, т.е. те классы, само существование которых было когда-то воплощенной оппозицией системе как целому.

Яркий пример союза и столкновения интересов бизнеса и организованного труда - Соединенные Штаты; в опубликованной Центром по изучению демократических институтов в 1963 г. книге "Труд глазами труда: беседа" читаем следующее:

Случилось так, что профсоюз в своих собственных глазах стал почти неотличимым от корпорации. Сегодня мы наблюдаем феномен совместного лоббизма профсоюзов и корпораций. Профсоюзу, похоже, уже вряд ли удастся убедить рабочих ракетных предприятий, что компания, для которой они работают, не более чем шайка штрейкбрехеров, ибо и профсоюз, и корпорация, пытаясь привлечь также другие отрасли оборонной промышленности, борются за крупные контракты на производство ракет или совместно выступают перед Конгрессом и совместно выпрашивают разрешение на производство ракет вместо бомб или бомб вместо ракет в зависимости от контракта.

В Великобритании лейбористская партия, соревнуясь с консервативной в заботе о национальных интересах, не способна отстоять даже скромную программу частичной национализации. Официально отказавшись от марксистской программы, небезуспешно пытается доказать свою респектабельность Социал-демократическая партия Западной Германии, где коммунистическая партия объявлена вне закона. Такова ситуация в ведущих индустриальных странах Запада.

 

Крах II интернационала и превращение его партий в контрреволюционную силу были констатированы революционными марксистами еще до завершения ПМВ. Что же до указанного сговора капитала с «организованным трудом», то Маркузе надо было бы задаться вопросом: если капиталисты США могут идти на огромные уступки своему рабочему классу, а рабочий класс США пользуется всеми выгодами от их прибылей, то где же создается прибавочная стоимость для капиталистов? И тогда стало бы ясно, что упомянутые тенденции – следствие не «развитости» США, Великобритании и ФРГ (тенденции развития которых он принимает за тенденции «развитого индустриального общества» вообще), а роли их в мировом разделении труда.

Вообще же, говоря об «отсутствии противоречий между трудом и капиталом», Маркузе вообще не задается вопросом: а что с прибавочной стоимостью? Ведь именно ее существование – корень их антагонизма, тогда как политические действия обоих классов – только следствие.

 

На Востоке же постепенное уменьшение доли прямого политического контроля свидетельствует о том, что все больше значения придается действенности технологических форм контроля как инструмента господства.

 

Чьего господства? Какого класса?

 

Однако, хотя и неправильно рассматривать французскую и итальянскую партии как "иностранные" в том смысле, что они во многом зависят от поддержки другой державы, в этой пропаганде непреднамеренно присутствует зерно правды: они иностранные, ибо являются историческими свидетелями прошлого (или будущего?) в настоящей действительности. И их согласие работать в рамках существующей системы объясняется не просто тактическими мотивами и стратегией малого масштаба, а ослаблением их социальной базы и изменением их целей вследствие трансформации капиталистической системы (как и целей Советского Союза, который принял эту перемену в политике). Эти национальные коммунистические партии играют историческую роль легальной оппозиции, "осужденной" на нерадикальность, что свидетельствует о глубине и масштабе капиталистической интеграции и условиях, когда качественные различия конфликтующих интересов представляются количественными различиями внутри утвердившегося общества.

 

Неужели ФКП и ИКП были первыми партиями, ставшими из марксистских оппортунистическими? Такое случалось уже на заре организованного рабочего движения – неужели из этого можно сделать вывод о «масштабе интеграции»?

 

Чтобы обнаружить причины такого развития, не требуется глубокого анализа. Конфликты, существовавшие на Западе, частично претерпели модификацию и частично нашли свое разрешение под двойным (и взаимозависимым) влиянием технического прогресса и международного коммунизма. Угроза извне привела к торможению классовой борьбы и консервации "империалистических противоречий". Мобилизованное против этой угрозы капиталистическое общество демонстрирует неведомую предыдущим стадиям индустриальной цивилизации межгосударственную согласованность, которая опирается на материальную почву: а именно, мобилизация против врага действует как могучий стимул производства и трудовой занятости, тем самым поддерживая высокий уровень жизни.

На этой почве формируется универсум администрирования, в котором возрастающая производительность и угроза ядерной войны способствуют контролю над депрессиями и стабилизации конфликтов. Является ли эта стабилизация "временной" в том смысле, что она не затрагивает корней конфликтов, обнаруженных Марксом в капиталистическом способе производства (противоречие между частной собственностью на средства производства и общественной формой последнего), или она свидетельствует о трансформации самой антагонистической структуры, разрешающей противоречия и делающей их вполне терпимыми? И если второе соответствует действительности, то каким образом изменилось соотношение капитализма и социализма, в котором последнему отводилась роль исторического отрицания первого?

 

Отличный пример согласия Маркузе с апологетами – так же, как и они, он изобразил капитализм способным преодолеть свои качественные противоречия, и всего лишь из-за того, что его сочинение было написано в момент неустойчивого равновесия между пролетариатом и буржуазией – как 15 годами раньше нельзя было не обратить внимание на победы пролетариата во всё новых и новых странах, так 15 годами позже переход буржуазии в контрнаступление был уже очевиден.

 

В классической теории Маркса переход от капитализма к социализму рассматривается как политическая революция: пролетариат разрушает политический аппарат капитализма, сохраняя при этом технологический аппарат и подчиняя его целям социализации.

(…)

В обществе развитого капитализма воплощением технологической рациональности становится аппарат производства, причем становится вопреки его иррациональному использованию. Это справедливо не только в отношении механизированных заводов, станков и эксплуатации ресурсов, но также в отношении способа труда как приспособления к механизированному процессу, с одной стороны, и управления, организованного как "научный менеджмент", с другой. Ни национализация, ни социализация сами по себе не в состоянии изменить это физическое воплощение технологической рациональности; напротив, последнее остается предпосылкой социального развития любых производительных сил.

 

Маркузе постоянно смешивает экономические отношения и «технологию». Из того, что при капитализме не рабочий применяет средства производства, а капитал «употребляет» рабочего, не следует выводить, что эксплуатацию рабочего осуществляют средства производства, «технология», а не капитал как социальное отношение.

 

Маркс полагал, что организация аппарата производства "непосредственными производителями" должна привести к качественным изменениям в технической непрерывности: а именно к направлению производства на удовлетворение свободно развивающихся индивидуальных потребностей. Однако в той степени, в которой существующий технический аппарат поглощает публичное и частное существование во всех сферах общества - т.е. становится средством контроля и сплачивания политического универсума, охватывающего классы трудящихся, - качественные изменения ведут к изменению самой технологической структуры. Такая перемена, соответственно, предполагает отчужденность самого бытия классов трудящихся от этого универсума и абсолютную невозможность для их сознания продолжать существование внутри него, так что потребность в качественных переменах становится вопросом жизни и смерти. Таким образом, концепция предшествования отрицания самой перемене и развития освободительных исторических сил внутри существующего общества является краеугольным камнем теории Маркса.

 

Опять средством контроля и «сплачивания политического универсума» (под этим подразумевается объединение всех буржуазных и реформистских политических групп?) у него является «технический аппарат».

 

Именно этому новому сознанию, этому "внутреннему пространству", в котором зарождается трансцендирующая историческая практика, преграждает путь современное общество, в котором субъекты заодно с объектами превращены в инструмент целого, опирающегося на raison d'etre достижений его всепобеждающей производительности. Его главным обещанием является еще более комфортабельная жизнь для все большего числа людей, которые, строго говоря, и не способны вообразить себе иной универсум дискурса и поступка, поскольку сдерживание и манипулирование подрывными усилиями и элементами воображения стали составной частью данного общества.

 

Ну и слог! Если же продраться через всю терминологию, то мысль Маркузе – «Современное общество благодаря всё большей производительности труда может сдерживать революционные силы». Маркузе не учитывает другого -  что именно развитие производительности труда позволяет увеличивать норму прибавочной стоимости – для поддержания жизни рабочему достаточно продукта всё меньшей части рабочего времени.

 

В наиболее развитых странах индустриальной цивилизации производство приводит к трансформации классов трудящихся, ставшей объектом широкомасштабных социологических исследований. Я попытаюсь перечислить основные факторы этой трансформации:

(1) В процессе механизации происходит непрерывное сокращение расхода физической энергии в труде. Эта эволюция имеет прямое отношение к марксовой концепции рабочего (пролетария). Для Маркса пролетарием является прежде всего работник ручного труда, чья физическая энергия расходуется и истощается в трудовом процессе, даже если он имеет дело с машинами. Покупка и использование этой физической энергии в целях частного присвоения прибавочной стоимости и при недостойных человека условиях вела к отвратительной бесчеловечной эксплуатации; именно против этой мучительности физического труда, против наемного рабства и отчуждения, которое предстает как физиологическое и биологическое измерение классического капитализма, направлены понятия Маркса.

 

Худший вид вульгаризации марксизма! По Марксу, «физическая энергия» человека, как и другие его конкретные способности, создают потребительные стоимости, а стоимость создается абстрактным человеческим трудом, способностью человека сознательно воздействовать на окружающий мир (в связи с чем Маркс подчеркивал ошибку Смита, смешивавшего производительный труд с материальным, и прямо указывал, что и учитель школы, организованной как капиталистическое предприятие – производительный работник).

Если же мы будем считать, что стоимость вообще создается физическим трудом – то получим, что уже рабочий скот «производил стоимость» (этот взгляд уже у Смита был физиократическим пережитком), а затем и все силы природы и машины, способные заменить мускульную силу человека тоже будут «производить стоимость» - по Сэю и Мак-Куллоху.

Тут лучше всего видно, к каким последствиям приводит фетишизм Маркузе, смешивающего рабочую силу с мускульной силой человека совершенно так же, как капитал с «технологией» - средствами производства.

 

 

В обществе развитого капитализма при все более полной механизации труда, способствующей поддержанию эксплуатации, и установки, и статус эксплуатируемого претерпевают изменение. Внутри технологического целого механизированный труд, большую часть которого (если не целое) составляют автоматические и полуавтоматические реакции, остается в качестве пожизненной профессии изнурительным, отупляющим, бесчеловечным рабством - причем даже более истощающим вследствие увеличения скорости, усиления контроля над машинными операторами (в большей степени, чем над продуктом) и изоляции рабочих друг от друга** (** См.: Denby, Charles. Workers Battle Automation. // News and Letters. Detroit, 1960. - Примеч. авт.) Такая форма монотонной работы характерна, конечно, для частичной автоматизации с одновременным существованием автоматизированных, полуавтоматизированных и неавтоматизированных секций в пределах одного предприятия, но даже в этих условиях "технология заменила мускульную усталость напряжением и/или умственным усилием"*** (*** Walker, Charles R. Toward the Automatic Factory. New Haven: Yale University Press, 1957, p. XIX. - Примеч. авт.) При этом подчеркивается трансформация физической энергии в технические и умственные умения на более передовых заводах:

...умения скорее головы, а не рук, расчета, а не ремесла, нервов, а не мускулов, менеджера, а не работника физического труда, техника, а не оператора.* (* Ibid., p. 195. - Примеч. авт.)

 

Всё это было известно уже Марксу – именно уменьшением роли физической силы он объяснял замещение мужского труда женским и детским.

 

Не слишком существенно отличается от этого вида порабощения труд машинистки, банковского кассира, назойливого продавца и теледиктора. Стандартизация и рутина уравнивают продуктивные и непродуктивные профессии.

 

Срочно курить «Теории прибавочной стоимости»! «Продуктивные» и «непродуктивные» профессии отличаются тем, на что обменивается рабочая сила работника – на капитал или на доход, «стандартизация и рутина» тут совсем не к месту и свидетельствуют о крайне неглубоком понимании политэкономии.

 

Впоследствии тенденция уподобления проявляется в стратификации профессиональных занятий. В ключевых промышленных отраслях доля участия рабочей силы "голубых воротничков" падает по сравнению с "белыми воротничками"; происходит увеличение числа непроизводственных рабочих*** (*** Automation and Major Technological Change: Impact on Union Size, Structure, and Function. Industrial Union Dept. AFL - CIO, Washington, 1958, p. 5ff. Barkin, Solomon. The Decline of the Labor Movement. Santa Barbara: Center for the Study of Democratic Institutions, 1961, p. lOff. - Примеч. авт.) Эта качественная перемена связана с изменениями в характере основных инструментов производства. На развитой стадии механизации машина как часть технологической действительности не является абсолютным единством, но только индивидуализированной технической реальностью, открытой в двух направлениях: (1) в отношении элементов и (2) в отношениях между индивидами в техническом целом.* (* Simondon, Gilbert. Loc. cit., p. 146 - Примеч. авт.)

В той степени, в какой машина сама становится системой механических орудий и отношений и, таким образом, выходит далеко за пределы индивидуального процесса труда, она утверждает свое возрастающее господство путем сокращения "профессиональной автономии" работника и интегрирования его вместе с другими профессиями, которые претерпевают воздействие технического ансамбля и вместе с тем направляют его. Разумеется, прежняя "профессиональная" автономия работника была скорее его профессиональным рабством, но в то же время эта специфическая форма рабства была источником его специфической, профессиональной силы отрицания: он был в состоянии остановить процесс, угрожавший ему как человеческому существу уничтожением. В современном обществе работник теряет свою профессиональную автономию, делавшую его членом класса, отделенного от других профессиональных групп, именно потому что такое положение вещей служило воплощенным опровержением существующего общества.

 

«Голубые воротнички» и «белые воротнички» - хороша же политэкономическая терминология!

 

Технологические изменения, которые стремятся покончить с машиной как индивидуальным инструментом производства, как "абсолютной единицей", по-видимому, лишают значения концепцию Маркса об "органическом составе капитала", а вместе с ней и теорию создания прибавочной стоимости. Согласно Марксу, машина никогда не создает стоимость, но просто передает продукту свою собственную стоимость, в то время как прибавочная стоимость остается результатом эксплуатации живого труда. Машина является воплощением человеческой рабочей силы и благодаря этому прошлому (мертвому) труду она сохраняет себя и определяет живой труд. По нашему мнению, в современном обществе отношение между мертвым и живым трудом качественно меняется вследствие автоматизации, которая ведет к тому, что производительность будет определяться "не индивидуальными усилиями, а машиной"* (* Simondon, Gilbert. Loc. cit., p. 146) Более того, невозможным становится измерить индивидуальный вклад как таковой:

Автоматизация в самом широком смысле означает по своему воздействию конец измерения труда... При автоматизации уже нельзя измерить вклад отдельного человека; теперь вы можете измерить только использование оборудования. Если попытаться обобщить это... то мы не находим, например, оснований платить человеку сдельно или почасово, т.е. больше нет оснований сохранять двойную систему выплачивания жалований и заработной платы.** (** Automation and Major Technological Change, loc cit, p. 8. - Примеч. авт.)

 

Вот, наконец, и поход против трудовой теории стоимости – как и следовало ожидать, весьма убогий. «Производительность определяется не индивидуальными усилиями, а машиной» - да что же такое эта производительность?! Судя по всему, потребительная стоимость, «произведенная машиной». Неудивительно – если Маркузе не видит различий между потребительной стоимостью и стоимостью, то трудовую теорию стоимости ему остается только отрицать …. правильно, вместе с апологетами капитализма.

Какова ни была производительность «машин», стоимость произведенного ими продукта, в конечном счете, за вычетом постоянного капитала делится между рабочими и капиталистами (вместе с их прихлебателями) – и где тут место «опровержению» марксовому понятию о прибавочной стоимости?

 

Далее автор этого доклада Дэниел Белл связывает технологические изменения с исторической системой самой индустриализации: значение индустриализации стало очевидным не с появлением фабрик, оно

выросло из измерения труда. Говорить о современной индустриализации можно тогда, когда может быть измерен труд, когда человека можно связать с работой, взнуздать его, измерить его вклад в терминах произведенных единиц и платить ему сдельно или почасово.*** (*** Ibid. - Примеч. авт.)

 

 

«Вклад отдельного человека», который Белл и Маркузе безуспешно пытались измерить – это есть именно затраченная им рабочая сила, а не «произведенные им единицы». Маркс указал на иррациональность сдельной формы оплаты труда – а Маркузе с Беллом выступают против трудовой теории стоимости … из-за иррациональности сдельщины. Прежде чем критиковать трудовую теорию стоимости, ему не мешало бы ее понять.

Смешнее всего, что в конце предыдущей главы Маркузе говорил об использованной им литературе:

 

При обсуждении известных тенденций развитой индустриальной цивилизации я старался избегать специальных ссылок. Материал собран и описан в обширной социологической и психологической литературе по технологии и социальным переменам, научному менеджменту, коллективному предпринимательству, изменениям в характере промышленного труда и рабочей силы и т.п. Существует множество неидеологических работ, которые просто анализируют факты.

 

Прекрасно – заимствовать идеологию у Белла, а потом говорить, что ссылался только на «анализ фактов».

 

Таким образом, новый технологический мир труда ведет к ослаблению негативной позиции рабочего класса: последний уже не выглядит живым опровержением существующего общества. Эту тенденцию усиливает эффект технологической организации производства по ту сторону барьера: управление и дирекция. Господство преобразуется в администрирование* (* Есть ли еще необходимость в разоблачении идеологии "революции управляющих"? Капиталистическое производство осуществляется путем вложения частного капитала для частного извлечения и присвоения прибавочной стоимости; при этом капитал является инструментом господства человека над человеком. Ни распространение акционирования, ни отделение собственности от управления и т.п. не изменили сущностные черты этого процесса. - Примеч. авт.) Капиталистические боссы и собственники теряют отличительные черты ответственных агентов и приобретают функции бюрократов в корпоративной машине. Внутри обширной иерархии исполнительных и управляющих советов, значительно переросших индивидуальную форму управления в формах научной лаборатории и исследовательского института, правительства государства и национальной цели, осязаемые источники эксплуатации исчезают за фасадом объективной рациональности. Ненависть и фрустрация лишились своих специфических объектов, а воспроизводство неравенства и рабства скрыл технологический покров. Несвобода - в смысле подчинения человека аппарату производства - закрепляется и усиливается, используя технический прогресс как свой инструмент, в форме многочисленных свобод и удобств. Новыми чертами являются всепобеждающая рациональность в этом иррациональном предприятии и глубина преформирования инстинктивных побуждений и стремлений, скрывающая разницу между ложным и истинным сознанием. Ибо в действительности ни предпочтение административных форм контроля физическим (голод, личная зависимость, сила), ни изменение характера тяжелого труда, ни уподобление профессиональных групп, ни выравнивание возможностей в сфере потребления не компенсируют того факта, что решения по вопросам жизни и смерти, личной и национальной безопасности являются областью, в которую индивиду нет доступа. Хотя рабы развитой индустриальной цивилизации превратились в сублимированных рабов, они по-прежнему остаются рабами, ибо рабство определяется не мерой покорности и не тяжестью труда, а статусом бытия как простого инструмента и сведением человека к состоянию вещи.

 

Маркузе пытается сохранить понятие о «рабстве», отказавшись от понятия прибавочной стоимости. Неудивительно, что объяснять наемное рабство после этого он может только по-идеалистически.

Продолжение следует