Демократия и элита в древних Афинах
«Специфика афинской (и вообще античной) демократии заключалась, помимо прочего, именно в том, что демос переносил на себя аристократические институты. Если Великая Французская революция лишила аристократию всех ее привилегий, то «афинская революция» (выражение Дж. Обера) оставила эти привилегии в силе, но распространила их на всю массу граждан. В первом случае высшие слои опускаются до уровня низших, во втором – низшие поднимаются до уровня высших. Афинский демос не ликвидировал аристократию, а сам во всей своей совокупности как бы стал аристократией. Нам поэтому очень удачным кажется определение афинского государственного устройства классической эпохи (во всяком случае, V в. до н. э.) как «аристократической демократии»». (И.Е. Суриков. «Остракизм в Афинах», стр. 222)

Автор цитаты дипломатично провел сравнение с революцией во Франции, тогда как само собой напрашивается сравнение с «Великой Октябрьской». Контраст поражает. В одном случае народ, предводительствуемый демагогами, сам истребил и изгнал своих лучших, низвел себя до рабского состояния, загнал на десятилетия в концлагеря и условия, близкие к концлагерным. В другом случае народ не только сохранил своих лучших и активно использовал их способности во благо родине, но и сам в правах и статусе возвысился до их уровня. Здесь хорошо видна разница между подлинной, эндогенной народной революцией (Афины) и навязанным извне бандитским переворотом, цель которого – сломать стране хребет и опустить ее по уши в азиатскую парашу.

Любопытно, что Суриков и некоторые другие исследователи само происхождение демократии в Афинах связывают с переизбытком в Аттике аристократических родов. Дело в том, что Аттика в более древние времена стала «островом Крымом» для аристократов микенской эпохи (потомков героев Илиады и Одиссеи), земли которых подверглись нашествию дорийских племен. Наиболее прославленные аристократические роды Афин (Алкмеониды, Писистратиды, Филаиды, Медонтиды) были как раз потомками «понаехавших». Адаптировавшись на новой родине, кланы мигрантов, естественно, начали ожесточенную борьбу за власть друг с другом и c коренными аттическими родами. В ходе этой борьбы конкуренты стали заигрывать с народом, перетягивать его на свою сторону, и в конце концов демос стал верховным арбитром. Решающим этапом демократизации Афин были реформы Алкмеонида Клисфена, тайный смысл которых состоял в том, чтобы подорвать влияние сельской, преимущественно автохтонной аристократии, и дать карт-бланш столичной, по преимуществу «понаехавшей». Как указывает Суриков, сельские роды адаптировались к новым порядкам и вернулись в «большую политику» только через столетие после этих реформ.

Здесь, правда, нужно сделать оговорку, чтобы не возникало соблазна провести некорректные параллели с нынешней Россией. В случае Алкмеонидов и прочих речь идет не о натуральных «мигрантах», а об аристократическом легендировании. Их реальный или мифический приезд в Аттику состоялся за пять столетий до классической эпохи. Хотя память об этом оставалась и истинно автохтонные роды (как Этеобутады) не забывали о своем «первородстве» и дистанцировались от «выскочек». Выдвинем гипотезу о том, что на самом деле мнимо-«понаехавшие» были местными нуворишами, которым понадобились блестящие предки, чтобы уравняться в почете с более древними родами. Естественно, этих предков им приходилось искать за пределами Аттики и возводить себя к полумифическим героям Илиады.

В классический период устоявшиеся полисы вели очень жесткую политику в отношении мигрантов. В Афинах «метеков» охотно принимали, создавали им условия для экономической деятельности, стригли с них налоги, но получение гражданских прав требовало особых заслуг перед государством. Даже Периклу пришлось лично умолять народное собрание, чтобы оно даровало гражданские права его сыну от иностранки Аспазии. И народ пошел навстречу только потому, что Перикл во время эпидемии потерял всех своих законных детей. Впоследствии, кстати, этого сына казнили (по другой причине). Периодически в Афинах проводились «зачистки»: поднимались архивы и выявлялись потомки мигрантов, незаконно присвоившие себе гражданские права. Их тысячами продавали в рабство. Кроме того, даже законные мигранты часто становились жертвами во время политических неурядиц. Известно, например, что Тридцать Тиранов, чтобы пополнить казну, приговорили к смерти самых богатых метеков и конфисковали их имущество.

Афинский демос заслуживает уважения не только за то, что сохранил свою аристократию от тотальных репрессий (в отличие от русских и французских дурачков), но и за то, что создал мощнейшую систему контроля за своей политической элитой. «Мало в каком другом социуме политическая элита испытывала столь подозрительное отношение со стороны рядовых граждан, подвергалась столь частым опалам и преследованиям. …Демократия ниспровергала любого видного политика, как только он, во-первых, начинал восприниматься как слишком влиятельный и угрожающий народному суверенитету, а во-вторых – и это еще важнее, - как только он переставал быть нужным. …Знатный политик был необходим, пока он воспринимался как «слуга народа», не претендующий быть его господином, и пока в его услугах ощущалась необходимость. Как только эта необходимость отпадала или как только признавалось, что лидер уже в недостаточной мере справляется с возлагаемыми на него задачами, от него избавлялись». (Суриков, стр. 312-313)

Специфику отношения афинян к своим лидерам можно ярко проиллюстрировать на примере трагедии с подлодкой «Курск». В России президент отшутился («Она утонула») и сделал вид, что ни при чем. Россияне скушали. Афиняне же в аналогичном случае подвергли смертной казни все высшее военно-политическое руководство страны, причастное к трагедии, несмотря на то, что за него заступался сам Сократ (процесс стратегов после битвы при Аргинусских островах). Еще с античных времен было принято осуждать афинский демос за излишнюю эмоциональность и крутость на расправу в этом и других подобных случаях. Однако, на мой взгляд, афиняне прекрасно понимали, что делают, и вовсе не приступ гнева заставил их «по-сталински» перебить своих лучших адмиралов в разгар войны. Дело в принципе: если верхушке дать спуск один раз, то в следующий раз в железном гробу будут умирать сами «добряки» или их дети. Поэтому афиняне спуска не давали и жестко практиковали в отношении своих руководителей принцип «зуб за зуб» и «око за око». Если бы в Афинах произошло что-то вроде аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, то можно быть уверенным: на кремлевской стене повис бы премьер-министр вкупе с Ч***, и еще десяток-другой чиновников разных рангов. Так афиняне охраняли свои права и гражданское достоинство, чего не понять современному россиянину, привыкшему чувствовать себя рабом и скотом перед лицом богоподобных национальных лидеров, которые даже проезжая по стране стараются не соприкасаться с «быдлом» и перегораживают все дороги.

По существу, афиняне построили для своей политической элиты хорошо отлаженную систему «крысиных бегов», которая выжимала из нее все соки во благо страны, и позволила Афинам в течение полутора столетий быть великой державой Восточного Средиземноморья и культурной столицей Эллады.

Даю также ссылку на другой текст, где описываются нюансы прямой демократии как политической системы:
http://kornev.livejournal.com/14965.html

P.S. Яркой иллюстрацией отношений между демосом и его вождями является следующий эпизод, который приводится многими античными авторами. Как-то во время остракизма к благородному Аристиду по прозвищу «Справедливый» подошел неграмотный крестьянин и попросил написать на черепке имя Аристида. Благородный Аристид удивился и спросил у крестьянина, не обидел ли его чем-то Аристид. На что крестьянин отвечал: Да в глаза я не видел этого долбанного Аристида, просто надоело слышать «Справедливый» да «Справедливый».

В античной традиции этот случай приводился как яркий пример ужасов демократии, которая дает слишком большую власть «темному быдлу». На самом деле крестьянин поступил весьма мудро. В отличие от россиян, афинский народ прекрасно понимал, что стоит только посадить себе на шею «Строгих, но Справедливых» деятелей и прочих «Великих Кормчих», то мало не покажется.