СЛАДОСНЫЙ СПАЗМ НОСТАЛЬГИИ ИЛИ...
СЕРЕБРЯННЫЕ ПИПИСЬКИ.
Часть5,часть 4,часть 3, часть 2, часть 1
Девицы смотрели на меня из разных углов неосвещенной сиреневой в синих косых полосах комнаты мендалевидными оленячьими глазами. Они молчали, сложив ладони на желтых коленях. В их расположении была нездоровая языческая симметрия и пульсирующая, тропическая сырая и душная тайна. Электрический свет был выключен, а за окном стремительно темнело. На потолке лежали продолговатые оранжевые и желтые пятна. Грудь мою стянуло сладкими ремнями, а в спине образовался теннисный мячь абсолютного вакуума. И этот вакуум засасывал в себя девушек, пропитанные их потом постели, сиреневых червячков темноты в воздухе, оранжевые ветви сосен за окном, пиликающие автомобили у подъезда, черных скворцов, детей самоедов, саранчу, переносицы, международные вызовы, ласточек. Мне стало очень, очень хорошо. «Сумерничаем?» - спросил я и голос мой побежал по сизым квадратам на длинных стенах в общажный коридор, и дальше в пепельные равнины с сожженной лунным светом, серой травой. Меня вело, словно от ганжи на эфедрон. Однако не было ни эфедрона ни ганжи, а был вечер цвета тухлой рыбы, льняных полей, горяших автопокрышек, и липовых цветов. ОС тем временем поставила на стол бутылку вермута, бутылку водки, и распахнула окна. В комнату хлынул свежий воздух в котором стояли в жаре, как в киселе, гарь, пыль, айзерская попса, щебетанье, и далекий вздох электрички. В пальцах моих распадался на шарики несуществующий пенопласт.
«Сейчас уныния понаползут – улыбнулась ОС – Мы специально свет не зажигаем, и окна не открываем, чтоб они не знали, что мы дома. Давайте послегка, чтоб не делится с печалями». Мы, все в той же пыльно-пафосной, а-ля марсианские хроники симметрии обступили квадратный стол, и, сияя синими, в желтых бликах, взволнованными лицами, трижды выпили без тостов. В дверь постучали, потом вошли. Слабоосвещенные и смущенные до бесчувствия вошедшие встали на пороге. Их было плохо видно, разве что я приметил слаксы да четыре оттопыренных уха под американскими, не скрывающими черепных прыщей платформами. «ОС, мне с тобой поговорить очень надо» - раздался несколько искуственный бас, и сразу повеяло в воздухе какими-то березами, ситцевыми платками, и последним хмельным утром перед армией, в курятнике, вдвоем… «Нет, Саша, ответила ОС - я сейчас не могу – У меня менструация. Поэтому я нервная, и могу испортить наши отношения…» «А как же тогда?» - в голосе Саши звучала самая настощая боль, та что давит в затылок изнутри, верхним, неошкуреным концом деревянной швабры. «Ээээ… Да здесь кошмарные дела творятся», - усмехнувшись во мнимые усы, подумал я и опрокинул еще стакан вермута, отчего горизонт сладко и розово зачеркнул окно. Я снова перевел взгляд на мальчишек. Они оба были зачеркнуты красной линией, оставшейся в моих глазах от горизонта. «А вот мы как поступим. – ОС использовала страшное оружие детоядной стервы, учительский тон – Ты, Саш, иди а я с Пашей поговорю. Он знает, что ты мне хочешь сказать?». «Угу… знает…» - Саша боролся со слезами, и он понимал, что я слышу, что он борется со слезами, но это его не сильно напрягало. Куда сильней его мучило что Паша и ОС понимают, что он борется со слезами. Именно на это и рассчитывала ОС. Она точно знала, что не оставляет Саше выбора, что он уйдет, поручив Паше роль парламентера, из-за внутренних, соленых, струящихся по пищеводу слёз. Саша ушел. ОС приобняла Пашу за плечо (она была меньше его в два раза, и он чувствовал себя не ловко, сутулился и часто, теряясь, дышал) и увела в соседнюю комнату беседовать о Саше. Мы остались втроем. Я растопырил пошире локти. В одной руке моей был граненый стакан с вермутом, в другой длинная живописная удмуртская трубка. На мне висела самодельная майка с надписью «Саморазрушающиеся Новостройки». Я был свирепый экстравагантный залупонесущий пиздЕттер. Мощнейшая тактическая боеголовка той эпохи. Я шел на еблю так, как физик в грубой, промокшей от шести часовой росы, синего цвета власянице, согбенный и длинноволосый, шел по телевизору на грозу в соседнем общажном боксе. Я, улыбаясь, и кормя девушек с рук геополитическим паскудством в духе второго бикапитанства, разлил по стаканам еще половину пряного огнетушителя. Этот стакан породил во мне стальную, утреннюю росистую веру в себя, я шел, как железный дровосек к статуе рабочего и колхозницы, твердо зная, что его огромный пустотелый, бронзовый молот ничто против моего крошечного, бритвенно серого, в каплях воды, топора. Одна из девушек называлась Я. Всполошенная моим похотливым лаем она вскочила и заметалась по комнате, ставя на стол то постшпротную пепельницу, то какие-то унылые, плоские, отдающие старческой скудной мочой огурцы. Я пресек ее унизительные и бессмысленные эволюции, и усадил к себе на колени. Я. представляла из себя лихую помесь хохла с узбечкой. Тело у нее было совершенно трапециевидное, все целиком и каждая часть по отдельности. Плечи, ягодицы, руки, и даже сиськи ее имели форму в той или иной степени искаженных параллелепипедов, лишь со слегка скругленными углами. На животе ее находилась глубокая мягкая складка, куда, стремясь нащупать сильно утопленный пупок я погрузил ладонь. Спина у ней была обширна, жирна и поката, в силу сутолости хозяйки, и я возил ладонью по этой спине с каком-то птичьем исследовательском недоумении. Ко всему этому Я. имела совершенно азиатское круглое и плоское лицо со славянскими украинскими глазами. Вся плоть девицы была покрыта удивительно мякгим, внушающим сладкое отвращение жирком. Оказавшись у меня на коленях она сразу же жутко вспотела едким истеричным потом двадцатилетней девственницы. Пот, способный разъесть эмалированный таз, мигом пропитал мои джинсы. Я слизывал эту, скорее кислую, чем соленую субстанцию с голого ее плеча. Запах пота был страшен. В нем были старый зонт, шерстяные носки, юзаные веники, половая тряпка, лимон, лаванда, внутренность обувного шкафа, поездной сортир и ландыши.
В боксе тихо засмеялись. «Ну дай поцелую-то…» - прошептал мужской голос. В ответ раздалось отрицательной женское: «Уу», явно произнесенное с закрытым ртом. Мое неразумное воображение предсказало в то минуту все дальнейшие событья. Хлопнула входная дверь, повернулся ключ во внешнем замке. ОС вошла в комнату. Увидев Я. у меня на коленях, она усмехнулась, не открывая рта, и тут же плюхнулась на колени ко второй, забытой мною, и до той секунды молча нажиравшейся девице, по имени К. ОС обхватила голову К обеими руками и присосалась к ее губам в демонстративном, скоморошьем поцелуе. К сразу покраснела, и засунула обе ладони ОС под футболку. Какое-то время, мы с Я, прекратив, я облизывание, она тупое лупоглазое потение, наблюдали за поцелуем. Наконец ОС оставила К в покое. «Отсосала таки!» - весело и, с нарочитой, напускной вульгарностью впервые вздрочнувшей школьницы спросила К. «Угу… - ответила ОС – Отсосала у Паши…». Она обняла К за шею и зашептала ей в спину: «А Саша в это время на улице стоял…»

Продолжение следует.