Путевые пометки
ТУДА СЮДА ОБРАТНО, ТЕБЕ И МНЕ ПРИЯТНО,
ИЛИ МАЛОВЕРОЯТНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КРАСНОЙ РЫБКИ В АДРИАТИЧЕСКОМ МОРЕ И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ.
Часть8,Часть7,Часть 6,часть 5,часть 4, часть З, часть 2, часть 1

Вообразите себе Мальвину, которая покончила вдруг и напрочь с артистическими глупостями и сделала марьяж с Артемоном, сразу же после похорон Пьеро, спродюссированных голопирующей страстью ку-клуц-клановца печального образа к какой-нибудь недорогой, но сильнодействующей заманихе. Причём Мальвина эта за Артемоном стала вдруг жизнерадостна и полнокровна, как две Мальвины (а чего собственно ждать от личинки Фрейкен Бок в розовых тапках). Её переименовали в сеньёру Мальву, дали ей несколькимо авто, и очень много огромных и свирепых телевизоров. Мальва улыбнулась, и уткнулась круглой миловидной репкой в увлекательный, но нелюбопытный бизнес, и так увлеклась, что незаметно для сеньёры, за спиною у ней образовалось несколько артистически озабоченых, однако редкостно благоразумных ребятишек.

Понятно, что какой-никакой мальвинник ей Артемон нагавкал. То бишь эдакое сочетание свирепой, не менее, чем трёхрублёвской борзости с помпонами и буфами в розовых тонах, однако не без сельхоз-романского духа стоящего на черепичных крышах, плюще и диком (или по крайнем мере диковатом) камне. Домик не без садика. А садик не без цветочков, каждый с хорошую винницкую капустину, разнообразных, но равно привлекательных, для девочек трёх лет, оттенков. Если у вас получилось всё это представить, то вы натурально лихой воображун, и уж вообразить себе населённый пункт составленный из полутысячи подобных гнёздышек и норок вам раз плюнуть.

Я шёл по такому парадизу с бутылкой «Короны» в лапе, и размышлял о неистребимости художественного шила в заднице мирного жителя. В таком городе хорошо есть свиной бекон с пшеничной булкой и вином, валять кого-то смуглого и ширококостного на шёлковых подшитых тюлью простынях, смотреть, как в дыму садов пылит июльская дорога, или как кипит в дожде салатовая сьерра, или же напротив того, как теряются холмы в высоком древнем небе. Однако в таком блаженном и сладостном месте совершенно не прибивает (по крайней мере, меня) ваять что-нибудь напоминающее объект актуального художества. И ведь не тут то было. В городке этом, именуемом, к слову, Мое несколько лет подряд пропадал реальный кинофестиваль короткометражек.

Изнутри на стенах большинства мальвинников висели дипломы за какие-то невероятные творческие заслуги, и чуть ли не в каждом саду возвышалась, как правило, покрытая серебрянкой лихая инсталляция. Наиболее показательная такого рода скульптура стояла в комнате, куда Микеле меня определил на постой. Она представляла из себя куклу-Мальвину в рост человека, покрытую серебрянкой, в белых, окрашенных в правильном женском месте менстрой трусах, изнутри эти трусы оттягивал вперёд небольшой но весьма крепенький елдак, в одной руке андрогин держал никелированный пистолет, другая же, с ампутированной кистью, заканчивалась разнообразными компьютерными разъёмами и джеками. Как я узнал впоследствии, автором этой работы был сам Мик.

«Здесь ты сможешь жить» - сказал Мик, демонстрируя мне квартиру, в ванной комнате которой на ряду со мной смогли бы, не парясь сосуществовать ещё пяток страдающих клаустрофобией жирафов. «Я попробую» - ответил ваш покорный слуга, повисая всей тушкой на ремешке, который как, мне отчего-то показалось, должен был приводить в движение традиционные тяжёлые деревянные ставни-жалюзи на окнах. За окнами в салатовые, конические холмы, покрытые сплошь квазикультурным земледелием убегала, извиваясь по специально разработанной кривой синяя, влажно-дымящаяся после дождя дорога. Дожди в апрельской Анконе пролетают рядом чуть чаще, чем автомобили, поэтому к ним привыкаешь так же быстро, как в Крыму к сколопендрам. На ближайшем холме по пояс в дымке плыла разбитная часовня. К этой часовне очень хотелось ехать на холодном серебристом велосипеде с высокой рамой, в толстом свитере и с коньяком за пазухой, прямо по этой кукольной дороге, мимо набитых магнолиями, платанами, и прочей неведомой мне южной ерундой садиков. Через несколько дней я и впрямь поехал туда на именно таком аппарате. К моему изумлению два отдельных клироса храма украшали большие золоченые буквы «M» и «W» соответственно.

Я смотрел с широкого каменного балкончика на как-то сладостно, светло уникальный, и в то же время поразительно шаблонный буржуазный конфетно-ванильный городок, в котором мне предстояло жить, и, по всей видимости, работать на протяжении двух будущих недель. Мне было хорошо, радостно и страшно от явственно изобильных надвигающихся событий. Крайне щепетильный в вопросах костюма Мик раскладывал мой скудный гардероб на три кучки «фор бар», «фор хом-дина», «фор энджой». «Сейчас мокнёмся в барчик – объяснял мне Мик, - пожамкаемся с пацанвой, и дёрнем аперитянского. Мы европейцы без аперитиву не шамаем. Без аперитиву даже эскимосы жрать не садятся. Потом сменим робу и пойдём к матушке с тятей, они нас покормят и выпить нормально уже дадут. Как чуть-чуть пьяными сделаемся, подправим дресс и поедем на Мега-Роуз-Пати, красную водку жрать… Ты красную водку хавал? Ну вот, хоть оттопыришься. Сегодня потихоничку, а то мой корешок завтра хочет рождаться. Говорил, давеча, мол, сейчас рожусь и обкормлю всех в труху огромным количеством совершенно великолепной рыбы. Потом, когда репа поуже станет, бултыхнёмся в Рому, погуляем, выпьем, ну и сценарюшку напишем. Здесь сценарии писать это какой-то уж совсем херовый имидж. А как вернёмся назад, не успеем выпить, понаползёт спецов… Тогда возьмём винчишка, голую модель, и все на свалку, лабать лихой актуальный гарбидж фотосекс. Я вообще не втыкаю как до сих пор никто не дотумкал до гарбидж фотосекса, когда вокруг столько говна и голых моделей».

Весь этот, всё сметающий поток несущихся в хлебло событий, и в самом деле ожидал меня в будущем, весь в ароматных пенках, и припорошен экзотичной, с привкусом пармезана заляпухой.

Продолжение следует