|
|
Пишет krylov (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} krylov)@ 2009-02-09 21:15:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
О литературной сублимации
Известное дело: цензура иногда влияет на цензурируемое не только плохо, но и хорошо.
В смысле – цензор ставит писателю условия, мешает ему высказаться, а тот всё-таки хочет, и в конце концов от громкого мычания, от дружеского ржания рождается подтекст, понятный иногда лишь «маленькой такой компании», но очень оживляющей текст в целом. Само ощущение намёка, запретной непроговорённости – пусть даже непонятно, на что, собственно, намекают – заставляет читателя «почти против воли» быть внимательнее и думать над текстом. В результате текст кажется лучше, чем он был бы, если бы автору дали вставить туда свою выношенную под сердцем дулю в её настоящем виде.
Это касается не только цензуры, но и самоцензуры. Накладывая на себя какие-то ограничения – как правило, общественно обусловленные – и наступая на горло какой-нибудь особенно задушевной песне, автор иной раз поднимается до высот.
Вот например. Чехова считают «интеллигентнейшим русским писателем», «русским европейцем». И, в общем, такое впечатление его тексты оставляют. А ведь начинал-то он как "Антоша Чехонте", похабный щелкопёр [1]. И ему нравилось похабное щелкопёрство, выходило и смешно, и пакостно. Очень человек не любил эту страну и этот народ, искренне и от души. Правда, и тогда ему приходилось сдерживаться – ибо уровень внутреннего хамства и желания глумиться над людишками у него зашкаливал. Хотелось-то «матюгами, матюгами крыть». Но он пошёл в гору, на него поставили, и фельетонный тон пришлось оставить в прошлом. И Чехов стал ве-е-ежливым, стал выдавливать свою ненависть к людям по капле, а не струёй.
Хотя тексты у него стали выходить ещё более ядоносными – потому что каждая фразочка писана сквозь зубы.
Особенно которые «с обязательной верой в человека»: как-то очень чувствуется, что он этого человека пёрышком проткнул бы, да так, чтобы тот покорячился, а тут ему нужно рулады петь. А к тому же и заказ на отравление русских душ, и заказ серьёзный.
Но я сейчас не об этом. Это самое "тебя от ненависти крутит, а ты сде-е-ерживаешься" в чеховском случае и в самом деле дало, так сказать, прирост качества. Уже не мутная фельетонная мерзотина, булькающая пузырями, а тоная химия. И на выходе - чистый, как слеза, метиловый спирт. Который того же запаха и вкуса, что и этиловый, вот только последствия употребления разные.
Это и в самом деле очень по-европейски.
) случайно наткнулся на упоминание имени Ч. (
Известное дело: цензура иногда влияет на цензурируемое не только плохо, но и хорошо.
В смысле – цензор ставит писателю условия, мешает ему высказаться, а тот всё-таки хочет, и в конце концов от громкого мычания, от дружеского ржания рождается подтекст, понятный иногда лишь «маленькой такой компании», но очень оживляющей текст в целом. Само ощущение намёка, запретной непроговорённости – пусть даже непонятно, на что, собственно, намекают – заставляет читателя «почти против воли» быть внимательнее и думать над текстом. В результате текст кажется лучше, чем он был бы, если бы автору дали вставить туда свою выношенную под сердцем дулю в её настоящем виде.
Это касается не только цензуры, но и самоцензуры. Накладывая на себя какие-то ограничения – как правило, общественно обусловленные – и наступая на горло какой-нибудь особенно задушевной песне, автор иной раз поднимается до высот.
Вот например. Чехова считают «интеллигентнейшим русским писателем», «русским европейцем». И, в общем, такое впечатление его тексты оставляют. А ведь начинал-то он как "Антоша Чехонте", похабный щелкопёр [1]. И ему нравилось похабное щелкопёрство, выходило и смешно, и пакостно. Очень человек не любил эту страну и этот народ, искренне и от души. Правда, и тогда ему приходилось сдерживаться – ибо уровень внутреннего хамства и желания глумиться над людишками у него зашкаливал. Хотелось-то «матюгами, матюгами крыть». Но он пошёл в гору, на него поставили, и фельетонный тон пришлось оставить в прошлом. И Чехов стал ве-е-ежливым, стал выдавливать свою ненависть к людям по капле, а не струёй.
Хотя тексты у него стали выходить ещё более ядоносными – потому что каждая фразочка писана сквозь зубы.
Особенно которые «с обязательной верой в человека»: как-то очень чувствуется, что он этого человека пёрышком проткнул бы, да так, чтобы тот покорячился, а тут ему нужно рулады петь. А к тому же и заказ на отравление русских душ, и заказ серьёзный.
Но я сейчас не об этом. Это самое "тебя от ненависти крутит, а ты сде-е-ерживаешься" в чеховском случае и в самом деле дало, так сказать, прирост качества. Уже не мутная фельетонная мерзотина, булькающая пузырями, а тоная химия. И на выходе - чистый, как слеза, метиловый спирт. Который того же запаха и вкуса, что и этиловый, вот только последствия употребления разные.
Это и в самом деле очень по-европейски.
[1] То, что он пытался в то время писать «насуриоз», сейчас читать невозможно. Взять хотя бы этот дамский романчик – ведь «ужас-ужас» же. (Впрочем, знающие люди говорят, что это типа то ли пародия, то ли на спор писано. Ну, может быть).
) случайно наткнулся на упоминание имени Ч. (
