Свежим взглядом.


Сегодня ОРТ показал "Доживем до понедельника".
Я вдруг увидела и услыхала то, что раньше пропускала мимо сознания.

Вспомните сцену, когда Мельников просит у директора отпуск, а тот не дает.
Что говорит герой Тихонова?
Что он перестал быть учителем, что ему стыдно смотреть в глаза учеников.
История призвана воспитывать в учениках граждан, но как же можно ожидать положительного результата, если все меняется то и дело, достаточно изъять фразу, изменить дату, сменить акценты ( вы же понимаете, конечно, что я не цитирую, а только пересказываю?) - бумага все стерпит. Что бумага - несчастная субстанция. Что учебник этого года - Мельников не говорит, что не так с учебником, но по тону, жесту, реакции директора мы понимаем, что учебник этот не соответствует истинным задачам воспитания граждан.

Директор отказывает Мельникову в отпуске, и тот требует увольнения.
- Да куда ты пойдешь? - кричит директор, - крыжовник выращивать?!
- В музей пойду!
- Там тоже экспонаты меняются.
- Там я буду рассказывать что-то людям, которых больше никогда не увижу, а не своим ученикам...

Ребята! Я не понимаю, каким образом фильм выпустили на экраны?!
1968 год, дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев у власти четыре года.
Летом 1968 года на каникулах я сказала бабушке, что в Москве появились все признаки нового культа.
В августе этого года задавлена Чехословакия.
По мне этот год и следующий - шестьдесят девятый - тоже прокатился асфальтовым катком: притихшие после ХХ съезда гэбэшные псы хотели доказать новому "хозяину" свою необходимость.

И в самом нашумевшем фильме года - такие высказывания!
Причем автор их - главный положительный герой!
Учитель истории, по всей идее советского образования, - работник идеологического фронта, - позволяет себе не колебаться вместе с линией партии, а осуждает эти колебания, причем, не где-то там, у себя дома за ужином, а в лицо своему начальнику ( оба члены партии, я думаю, уж директор-то - обязательно).
И начальник этот не идет докладывать куда следует о поведении этого учителя, намеки на неправомочность поведения властей остаются без наказания...

Да другие фильмы за меньшие провинности оказывались на полках или, вовсе, смывались!

Каким образом выпускающая организация зевнула этот диалог?!



Фильм был снят по сценарию Георгия Полонского. Вот интересный комментарий его сына, оставленный им в журнале rezoner@ljа, который точно так же, как и я, отреагировал на эпизод в кабинете директора.

Все верно выше написали: эта сцена изначально присутствовала в сценарии и затем была сохранена в фильме. Более того, даже в сценарии, опубликованном отдельным изданием в 1970 году издательством "Искусство", эта сцена есть.

В том, что сценарий (кстати, сначала он назывался "Журавль в небе") стал фильмом, немалая заслуга тогдашнего главного редактора и одновременно парторга киностудии им. Горького Артема Захаровича Анфиногенова.
Анфиногенов - фронтовик, боевой летчик, написал несколько книг о войне (последняя, про Харьковский "котел", вышла в прошлом году: http://www.ozon.ru/context/detail/id/3945197/), в руководстве Госкино его уважали и с ним считались.

История, насколько я знаю, была такая: сокурсник и старший товарищ отца Камил Икрамов (о нем я написал здесь: http://dp.livejournal.com/2005/12/23/ , а здесь его большая и замечательная статья: http://dp.livejournal.com/2005/12/22/) принес какой-то (не знаю, к сожалению, какой) свой сценарий Анфиногенову, и тому он не понравился; Анфиногенов отказался предлагать его режиссерам. И тогда Икрамов сказал: "Ну хорошо, раз моя вещь не подходит, давайте к вам придет мой друг, он недавно написал хороший сценарий". Нетипичное, надо сказать, поведение для отвергнутого автора. Анфиногенов согласился, отец принес сценарий, Анфиногенов прочитал за ночь и загорелся сразу. Однако в том раннем варианте сценария урок Мельникова был не о лейтенанте Шмидте, а о "Народной воле" и цареубийстве 1 марта 1881 года. Анфиногенову сразу стало ясно, что это "непроходной" вариант: Госкино такое не пропустило бы. Он уговорил отца переписать эту сцену, и возник второй вариант урока, как оказалось, еще менее приемлемый - про Чаадаева. Отец даже собирался забирать сценарий, но Анфиногенов все же уговорил его переписать сцену урока еще раз. Так возник сюжет о Шмидте.

После этого Анфиногенов предложил сценарий Ростоцкому, у которого был трудный творческий период, и его долго пришлось уговаривать хотя бы прочитать. Но когда Ростоцкий все же прочитал, то сразу позвонил Анфиногенову со словами "я буду это снимать!". После этого они оба отправились к директору студии, которым был тогда Григорий Иванович Бритиков, и уговорили его дать добро на "запуск" фильма. Это решение должно была еще одобрить партбюро киностудии, все члены которого, кроме Анфиногенова, были против такого фильма. Но Анфиногенову удалось переломить ход обсуждения, и сценарий был все же запущен.

На этапе съемок из сценария вылетела и, соответственно, не вошла в фильм только одна крупная сцена - у еврея-букиниста (в публикации на сайте она восстановлена: http://www.ruthenia.ru/polonsky/text/prose/school/monday.html). Сценарий поменял название, и Ростоцкий решил, что сниматься должен именно Тихонов. Отец, напротив, считал, что играть Мелькникова должен актер старшего возраста, в биографии которого бы более ясно прочитывался фронтовой опыт и чье главное обаяние должно состоять отнюдь не в мужской привлекательности (он предлагал на эту роль Бабочкина или Гердта). Также была исключена инвалидность Мельникова: в предсъемочном варианте сценария Мельников был инвалидом войны, с черной перчаткой на правой руке, и на рояле он должен был играть одной левой.
В остальном же Ростоцкий все снимал по тексту один к одному.

Затем фильм отправился в Госкино, где его обсуждали дважды или трижды, требуя поправок, в том числе должна была быть исключена или переснята сцена в директорском кабинете с монологом о роли бумаги. Но здесь Ростоцкий и Анфиногенов стояли насмерть, и картина на несколько месяцев легла "на полку". Каким образом, по чьему решению фильм был с этой полки все же снят в неурезанном виде, а затем показан на дачах руководителей государства, где понравился кому-то из их детей и вроде бы благодаря этому к лету 1969 года попал в список "фестивальных" картин -- не знаю. Не знал этого и Анфиногенов; он уже после кончины отца рассказал мне часть этой истории и говорил, что это был ключевой поворот, счастливо решивший судьбу фильма.

Примечание leon_orr: Я не зря подняла тему - смотрите, какая интересная судьба у фильма! Хорошо, что у кого-то из Политбюро оказался умный ребенок. Противно, что судьба произведения искусства зависела от мнения чьего-то там сыночка или дочки.
Хотя не менее противно, когда она зависит от денег какого-нибудь "Вована".