Про письма Синявского, которые я столько цитировала.
Вроде бы, я очень неплохо знаю Марью, и множество раз мы с ней о разном болтали, и слышала я её рассказы.

И рассказы Синявского слышала. И много мы с ним разговаривали.

И дружим мы.

Но вот эти письма – я, кажется впервые влезла в шкуру.

Они изданы почти без купюр. Два письма в месяц – и все Марье.

127 лагерных писем.

Длинные письма, почти ежедневные в них записи.



Синявский отлично знал, что его посадят. И Марья знала. Когда он рассказал ей, что печатается за границей под псевдонимом, она приняла это знание с полным пониманием, что посадят – вопрос в том, когда.

Синявский отнюдь не политический деятель, интерес к общественной жизни у него всегда был слабый – он относился к людям, по поводу которых советская власть, – не отдельные её представители, а именно сама машина, – особенно бесилась, – к тем, кто эту власть мало замечал, живя так, будто и не было её.

И его лагерные письма не о лагере.

Эти письма – смешение жанров – признания в любви, беспокойство о здоровье сына Егора, которому было несколько месяцев, когда Синявского посадили, куски будущих книг и статей, ежедневные наблюдения – всё это рядом, перетекает одно в другое.

И в этом смешении – особая пронзительность, литературоведение рядом с просьбами прислать зубную пасту и наивными советами о том, как лечить маленького ребёнка, оказывается куда больше литературоведения.

В лагере написаны «Прогулки с Пушкиным» – целиком, начало «В тени Гоголя», куски из «Ивана-Дурака», а ещё в соавторостве с Марьей, выходившие под её именем, статьи о древнерусском искусстве.

Из лагерных писем, как из материала, сложен «Голос из хора». Но – совсем другое.

Острота восприятия – дальний лес, который виден из зоны, снег, птицы, смена времён года.

Лагерь, конечно, не сталинский – в этом лагере не мучают, – просто скученность, невозможность уединиться, унижение досмотрами и несвободой, невкусная еда, тупая тяжёлая работа.

В общем, больше всего похоже на армию.

В этих «терпимых» условиях человек живёт, почти 6 лет живёт, ждёт писем, свиданий. Живёт, а не изживает время. Думает. Читает. Пишет.

И это всё письмописание – после отупляющей работы и в постоянном присутствии посторонних людей рядом.

В этих письмах – о лагере только – лес, закаты, снегопады, растущие в зоне грибочки-цветочки.

Грибочки жарят, цветочки собирают и ставят в банку.

И ещё кошки иногда заходят.

Главных героев в этой книге двое – есть ведь ещё Марья.

Марья, на которую Синявский взвалил груз, – он пишет только ей – она его единственная связь с миром.

И Марья должна соответствовать – писать с ним статьи, разговаривать об интересном и умном, отправлять ему письма каждый день, ездить на свидания в любую погоду за тридевять земель.

А ещё – работать и зарабатывать – именно тогда она стала известным московским ювелиром – и у неё, на мой взгляд, изумительные украшения – в старинном духе.

А ещё постоянно болеющий маленький Егор.

А ещё квартира с соседями, которые скандалят, когда она варит Егору кашу на коммунальной кухне – нечего варить кашу сыну врага народа.

И поиски обмена, чтобы вырваться из этой квартиры.

Естественно, у Марьи есть родные друзья рядом, всегда кто-нибудь ездит с ней на свидания. Она не одна.

Но всё равно.

Сталинские лагеря на себя не примеришь, эту историю – примеришь.

Я очень хорошо понимаю, что ездить на свидания, писать ежедневные письма, – это не обуза – это то, что ей дало возможность выжить.

И работа – не обуза, Марья достаточно честолюбива и очень гордится своими успехами.

Так вообще – осмысленная жизнь – не обуза, однако не у всех и не всегда получается.