Продолжаю читать о Томасе.
Ну, жил в Лондоне по знакомым, являлся к кому-нибудь с женой и сыном – вечером на такси – и не прогонишь, и за такси приходилось платить. Ну, Писал, впрочем, и какал пьяный в чужой гостиной. Ну, книги ценные воровал и продавал, столовое серебро тоже. И чужую швейную машину в ломбард понёс, правда, владелица на улице его встретила и остановила.
Кидал окурки на пол, падал пьяным с лестниц, не выполнял обещаний, пропадал, не предупредив, клянчил деньги у кого ни попадя...

Алкоголиком не был. Когда работал во время войны на киностудии, на службе всегда был совершенно трезв. Напивался и буянил по вечерам и не писал стихов – некогда было.

Я вспомнила ленинградские семидесятые, некоторую часть представителей второй культуры – нет, всё было намного мягче – только окурки на полу, груды немытой посуды, и таскали только книги, да долгов не отдавали, и ещё были люди, которых всегда можно было найти в Сайгоне – за столиком, в ожидании, чтоб за кофе кто-нибудь заплатил. Естественно, опаздывали, не доходили вовсе до места назначения – идёт А к Б, встречает по дороге С, вместе с С идёт к Д, А всё ждёт и ждёт, пока не плюнет.

Заинтересовало меня – а когда же возник этот образ поэта? Не Томас его придумал, он только надел маску, и она пришлась. Кто были первыми представителями славного племени?

И вот ещё что – всё-таки книжка Фрайера хорошая, потому что стала во мне шевелиться симпатия к этому пакостнику и безответственному охламону, – мне же нужно обязательно присоединиться к людям, которые его терпели и прощали, пускали, любили – иначе мне о нём не написать.