Беременный Бернини

Время двинулось вспять: у нас на Соколе разыгралась нешуточная метель, точно записанная на пленку и пущенная задом наперёд: утром получил от мамы письмо с вложенной фотографией и вид из окна на котлован и три гаража, укрытые снегом как на рождественской открытке (преувеличенный слой снега, напоминающего, ну, да, теплую перину на пуху) - таких метелей я не видел ни в декабре, ни в январе, ни далее со всеми остановками; так струпья или стружка валится из распоротого мешка, так харакири освобождает утробу от слежавшихся внутренностей.

Прочитав письмо, я увидел, как и у нас небо затягивается безразличием, начинают, как бы невзначай, гулять отдельные, точно позабытые сезоном, снежинки, затем несколько сильных порывов, и вот вам, пожалуйста, кратковременный гнев и почти мгновенная милость, обозначенная солнечным свечением - но не таким сочным, как положено апрелю, но всё ещё укутанным в седые меха и проглядывающем сквозь марлю, расползающуюся, но, тем не менее, ещё имеющую место быть.

Так на море лучи, пробившись сквозь толщи туч, делают толщу вод почти прозрачной; мгновенно превращая окоём в триумф барочной, в духе Бернини, эстетики; я, собственно, к тому, что обычно Москва (и это реальная, фактическая, а не символическая, как во фразеологическом сращении "рука Москвы" или "Кремль сказал", точка пространства) определяет не только веяния и моды, но и фасон климата на ближайшие пару дней.

Мы же живём там на два часа раньше Москвы (точнее, позже на два часа) и на два дня позже всего, что касается погоды; а нынешняя непогода, значит, крутанулась таким образом, что вернулась в Москву из Чердачинска, оказывается, и так тоже бывает.
Если бывает, конечно.