| [ |
music |
| |
Шостакович, Восьмая |
] |
Жара, а в Чердачинске + 30 (на солнце и того больше), автоматически настраивает на курортный лад, как если внутри организма есть такая себе селезёнка, вырабатывающая вещество курортного проживания; похожее на конфеты «Каракумы» и укомплектованное в желтую обёртку с золотинкой внутри.
Жара как жирность (полнота) разглаживает складки, делает улицу моложе, сытнее. А, главное, провоцирует ожидание берега за ближайшим поворотом.
Звуки вокруг делают жару непереносимой, точно подливают масла в огонь; точно в жару городу не хватает собственного жара. Тишина не рифмуется с теплом почему-то, скорее, с холодом. С заснеженной равниной, с сугробами, да?
Бензиновые пары поднимаются кверху никотиновыми кольцами или же рваными кружевами квартетов Шостаковича, Восьмым и, в первую очередь, Пятнадцатым, смешиваются с переменным напряжением светофоров, шуршанием шин, лепетом вишнёво-яблочного листопада и скрипом земли уральской в том самом месте, где проспект Победы крепится цепкими болтами к проржавелому остову Кировки: кран этот прикрыт транспарантом с Орденом Победы.
Оттого-то он и висит там, сколько я себя помню, а распорки проспекта Победа, обеспечивающие устойчивость Кирова, упираются – с одной стороны в железнодорожный мост, отделяющий Урал от Сибири, а с другой – в холм с магазином «Ровесник» на фоне обморочного неба и первым чердачинским небоскрёбом, построенным для военных…
( Ротко миллионов )
|
