"Путь БРО" Владимира Сорокина
Кажется, это первый текст Сорокина, написанный единым куском, связанный единым, непрерывным хронотопом. В романе есть несколько глав-частей, именно они выполняют роль монтажных склеек, но внутри каждой главы сохраняется единство времени и места. Хотя, с другой стороны, можно увидеть традиционную для Сорокина мутацию дискурса во второй части второй части, где братство Света, которое основал Бро-Снегирёв, набирает силу, превращая мир вокруг в арену битвы с мясными машинами. То есть, с льдьми - с нами, неголубоглазыми и неблондинами, не умеющими слушать сердцем. Данилкин написал про антопологический эксперимент, который затеял Сорокин (показать человечеству выход из антопологического тупика), на самом деле, Володя устал от своей усталости, от романтической мизантропии, в которой пребывает (на заре своей публичности, Сорокин любил говорить в интервью о том, что с жалостью смотрит на людей, что жизнь на планете Земля не вызывает у него ничего, кроме сожаления). Ему было трудно энергетически вытащить этот текст (который, помимо прочего, есть приквел, то есть, жёсткая структура с заранее заданными параметрами), поэтому Сорокин, больше чем когда бы то ни было, решил вытащить роман через себя, собой - вся эта часть, связанная с неприятием тварного мира, жующего мясо (экая новость - вегетарянство - если к этому сводится вся экспериментальная антропологичность, ну и что...) - это его личные, сорокинские заморочки. Впрочем, там всегда и было - Сорокин стал известен своей психосоматикой, когда её, через заумь (все эти гнилые бридо и многочисленные повторы а ты в Бобруйск ездил) выдавал нечто нутрянное. А сюжет, концептуальность, концепции нужны были ему для того, чтобы связать сухожилиями причинно-следственных связок все эти куски дымящейся совести. Потом сюжет стал давлеть над соматикой и у Сорокина (начиная с "Сердца четырёх") начался период "публичной невнятицы", апофеоз которой пришёлся на "Пир", бледную копию "Нормы".

Теперь Сорокин совершил круг. Он прошел достаточно серьезную и классическую эволюцию (от нисповергателя-авангардиста до представителя буржуазного истеблишмента), стал поп-фигурой и вот, на новом уровне, вернулся к собственной соматике, к правде своего собственного существования. Новая искренность стала возможной в результате двойного отчуждения, социального и литературного, теперь Сорокин снова может позволить себе быть собой. Хотя он всегда и был собой, но чаще - он думал о том, каким он является, в новом романе Сорокин такой, какой он есть внутри. Это происходит потому что соматика (как в лучших его произведениях) уже не выводится за скобки зауми, но растворяется в сюжете, в сюжетной фонетике.

Это нужно объяснить. Ок. Понятно, что когда в сюжете у Сорокина возникают "какашки", то они тоже ведь возникают неким психотерапевтическим средством. Но сюжетные какашки - это всегда внешнее (потому что сюжет - всегда внешнее, сюжет - всегда конвенция, договоренность с читателем о понимании), внутреннее, нутряное у Сорокина всегда рождается из фонетики, из звука, из зауми, когда Сорокин сначала вылавливает словечко, а уже потом строит от этого сюжет. В романе "Путь БРО" таким фонетическим сгустком являются именно эти самые "мясные машины" (обратим внимание на внутреннюю рифму пересекающихся согласных). Кроме того, самые вкусные словечки, фирменные сорокинские примочки, сообщающие тексту драйв и дополнительное движение выделяются тут курсивом. И для смакования и для дополнительного подтверждения самости соматики. Все эти курсивные слова, на данном этапе жизни и творчества, выглядят более нейтрально, они уже не есть заумь, они призваны демонстрировать некое смещение в сторону от принятого языка (= социальности) и уравновешиваются единым и непрерывным хронотопом.

Потому что сюжетность - единственное нормальное состояние современной русской литературы. Выживает, канает только то, что имеет сюжет. Маканину, Толстой (имея ввиду "Кысь"), Петрушевской (имея ввиду ее новый, первый роман) нужно руки обрывать за всяческие стилистические изыски, за то, что демонстрация духовных и писательских богатств тормозит сюжет, отталкивая нормального читателя от чтения. Кому нужны все эти брюссельские кружева? Все эти совписовские понты про духовность? Духовность не есть стиль, доховность есть сюжет, потому что только сюжет - вежливость и учитывание другого, вполне себе нормальное желание быть понятным. Понятым.

Это понимает Пелевин. Это понимает Акунин. Это понимает Сорокин, люди ответственные за сегодняшнее состояние русской литературы. За ее моральное и социальное здоровье. И тут важно отметить интересное совпадение - Сорокин сюжетен ненатужно, но нутряно, "я не нарочно, просто совпало": новый этап, который начинался "Голубым салом", был продолжен "Льдом" и закрепился в "Пути БРО" связан с его расставанием с концептуализмом. Точнее, не так, не с концептуализмом, но с художническими, визуальными практиками. Ранний Сорокин (да и срединный тоже) находился в художественной среде. Художник по происхождению, Сорокин и делал некие артефакты, стоящие на границе вербального и визуального. Просто, в силу мощного литературоцентричного контекста, все его тексты воспринимались как литературные артефакты. На самом деле, Сорокин продолжал в них традицию автокомментария и авторских букв - возьмём ли мы Кошута (если говорить о западном концептуализме) или вполне себе книжные практики Кабакова (если брать отечественный извод концептуализма). Сорокинская стратегия тогда была очевидно художнической, но постепенно возник и стал укрепляться его личный дрейф в сторону собственно литературы. Концептуализм съел себя окончательно в "Пире", соответственно Сорокин "стал" писателем, начиная с "Голубого сала". Отныне Владимир демонстрирует такую классическую стратегию - выдавая в год, в полтора, один такой бестселлер. Все это нормально ложится на современную медиально-издательскую реальность.

То есть, с помощью своих книг Сорокин выбирал себя и вот, наконец, выбрал. Отсюда и возникает глобальность замысла - сделать "Льду" не только приквел, но и сиквел, создать трехтомную эпопею, закрученную вокруг Тунгусского метеорита, льда и жизни Ордена Света. Отсюда возникает подмораживание (жёсткость) формы и стремление к единому (не только внутри книги, но и единого на все три тома) хронотопу. Нужно ли говорить, что Сорокин делает это виртуозно, у него, как всегда, масса остроумных придумок, подводных течений (как всегда, разборки и реверансы в сторону классического наследия) и занимательного чтения. Несмотря на весь ледяной антураж, роман пропитан любовью и стремлением согреть читателя, потому что для Сорокина пространство литературы (текста) - это поле любви, русская словесность, кажется, это единственное, что он любит. Оттого и выбирает это самое стать писателем, чтобы находится внутри поля любви.