Hад страной печально реет буревестник перестройки
Гадкий призрак коммунизма закидал его камнями.
И попал неоднократно.
Буревестник не сдается, только чаще выпивает.
А тем временем гагары голосуют не по делу,
Им, гагарам, недоступно понимание момента.
И пока они потеют, клювом щелкая изрядно,
Мафиозные структуры обнаглели совершенно.
Обнаглели, озверели и реформам угрожают.
А реформы их боятся, робко прячутся реформы,
Только их повсюду видно, потому что нет утесов.
Hет утесов совершенно, потому что их продали.
Экспортеры без лицензий растащили все утесы
И продали за валюту буржуинам ненасытным.
Только холмики остались, но на них сидят пингвины.
Ни за что их не прогонишь - они глупые и злые.
Каждый пингвин что-то хочет, но чего - сказать не может,
И поэтому трясется, огорченье выдавая ...
Им, конечно, помогает океан российской прессы.
Каждый орган этой прессы постоянно что-то тычет
И, бывает, совершенно затыкает конкурента.
«Мы им здорово воткнули», - говорят они пингвинам,
И тогда пингвины плачут. Потому что очень больно.
Hад страной все гуще тучи социальных катаклизмов,
(Потому что жрать охота, а без денег ведь не кормят,
даже если очень просишь.)
А субъекты федераций, наглотавшись всякой дряни,
Изнывают от изжоги, откровенно помирая.
Только гордый буревестник, марсианину подобный,
Не меняя батареек, все летает и летает,
Словно выпил скипидара.
«Пусть сильнее грянет буря», - говорят ему фашисты,
Активисты и троцкисты, нализавшись кока-колы.
Hу а он себе летает, часто крыльями вращая,
И, наверно, перегрелся, рядом с солнцем оказавшись.
И никто не пожалеет, потому что злые люди.
Только мы и пожалеем, так и скажем: жалко птичку.