Один самых расхожих и живучих стереотипов российской патриотовщины – тезис о «триедином русском народе», якобы состоящем из великороссов, малороссов и белорусов. Базируясь на этом тезисе, ставшем своего рода вероисповедным догматом, наши патриоты, вкупе с Кремлем, заняли откровенно антиукраинскую  позицию. В ответ на решительную попытку восстановления европейской самоидентификации, предпринимаемую нынешней Украиной, раздаются шаблонные обвинения в «сепаратизме» и обещания приехать в Киев «на танках» (равно как и в «нацистскую» Балтию). Фронт российских «хохлофобов» широк: от маргинальных «черносотенцев» до дугинских евразийцев и маститых политтехнологов вроде Михаила Леонтьева и Глеба Павловского, чья подрывная миссия на Украине потерпела крах в декабре 2004-го. Именно стремление Украины вновь осознать и реализовать себя в качестве  европейской страны вызывает бешеную ненависть российских державников, в очередной раз демонстрирующих свой ордынский менталитет.

Да-да, именно ордынский менталитет. В одной из передач телепрограммы «Реальная политика» Павловский, вполне в духе классического евразийства, заявил, что татары в свое время «вытолкнули русских из уютной Киевской Руси к строительству огромной империи». А без татар, утверждает Павловский, Русь так и осталась бы заурядным европейским государством, чем-то вроде Польши или Болгарии. Тут охота спросить: «А, может, вроде Франции? Или вроде Германии и Швеции?» Но Павловский настаивает, что без Батыя русские никогда не нашли бы дорогу в большую историю. И это понятно, ведь Павловский – апологет Российского государства, генезис которого когда-то определила Орда. Москва, изначально сформировавшаяся как вассал Орды и впоследствии, в ХIV-XV веках, ставшая ее новым центром – это совершенно особый политический и культурно-религиозный феномен, отличный как от Киева, так и от Новгорода, более того: враждебный им. Строго говоря, Русью Москва никогда не была и быть ею не стремилась – просто в силу своей природы. Понятие «Московская Русь», нередко применяемое в отношении Московии - абсолютно надуманное и некорректное, поскольку собственно русские, т.е. киевско-новгородские начала всегда нещадно подавлялись Москвой, поначалу выступавшей в качестве западного форпоста Орды, а затем – в роли новой ханской ставки.
Что же мы видим сегодня? Сегодня на Украине в лице национально-демократических сил о себе заявила «Русь», т.е. исконные этно-культурные архетипы, долгое время подавлявшиеся ордынско-имперским универсализмом. Отсюда и стремление Киева восстановить свое место в Европе, когда-то утраченное благодаря монгольскому нашествию. Соответственно, нынешняя политика Москвы – это злобная реакция Орды на попытку вырваться из сферы ее влияния. Время кнутов и карательных экспедиций миновало, но зато есть длинный нефтегазовый кнут, которым Орда пытается охаживать непокорную Киевскую Русь. В общем, перефразируя формулу нынешнего «византизма», азиатчина течет по трубам Газпрома…
Итак, один ли мы народ с украинцами? Один, утверждают патриоты- великодержавники, ведь у нас одна вера – православие, и очень похожие языки. Но позвольте, сербы тоже православные, а язык сербский похож на русский в не меньшей степени, чем украинский. Однако никто, кроме «отмороженных» славянофилов, не считает сербов и русских одним народом. Да и сказать по совести, все ли наши сторонники теории «триединого народа» понимают украинский язык на слух, без толмача и словаря?
Если и говорить о близости украинцев к кому-либо, то прежде всего надо назвать поляков, несмотря на вероисповедные различия. Достаточно посмотреть фильм Анджея Вайды «Свадьба», чтобы воочию увидеть это родство культуры, быта и психотипа. Вообще взаимоотношения  поляков и украинцев – вопрос сложный, к тому же запутанный необъективными трактовками имперских историков. Они красочно живописуют эти отношения как историю сплошного угнетения и дискриминации со стороны Польши. Однако так ли уж все однозначно?  Благодаря Речи Посполитой Украина осталась в ауре Европы, в отличие от северо-восточных земель, оказавшихся под властью Орды. Характерно, что Богдан Хмельницкий, не от хорошей жизни пошедший на пресловутое «воссоединение» с Московией, строил свои отношения с ней, исходя из европейских политических традиций, что вызывало острое недовольство Москвы, требовавшей, как и подобает восточной деспотии, безусловного и тотального подчинения. Далеко неслучайны последующие попытки украинских козаков вырваться из-под «высокой руки» Москвы: они быстро поняли, куда вляпались со своим опрометчивым «воссоединением». И надо сказать, дальнейшая унификаторская политика империи – ликвидация Запорожской Сечи, насаждение крепостничества и т.д. – сполна подтвердила их опасения. Поэтому украинофильство, заявившее о себе во второй половине XIX, возникло далеко не на пустом месте – украинцы все яснее сознавали себя особым этно-культурным феноменом. И действительно, что общего между украинским козаком и крепостным великороссом? Могут возразить, что у нас, кроме крепостных, были и поморы, и казаки, однако очевидно, что эти типы – в прямом и переносном смысле – находились на периферии жизни империи. Их всего лишь терпели.
Аура Европы прикровенно сохранялась на Украине даже при советском режиме, благодаря чему там, в отличие от Центральной России, стало реальным широкое, организованное антисоветское сопротивление,  просуществовавшее чуть ли не до времен перестройки. Показательно, как стремительно облетел с Украины советизм: по улицам зашагали ветераны дивизии «Галичина» и ОУН, зареяли красно-черные правых радикалов. Резко возрос интерес к теме поиска индоевропейских корней. Поколеблена советская концепция Второй Мировой войны, этот мощнейший ментальный блок в массовом сознании. Очевиден общий разворот Украины к Европе.
Не знаю, остались ли на Украине памятники Ленину. Во Львове – вряд ли. Возможно – в восточных областях, примыкающих к евразийским просторам, и поныне сплошь утыканным ленинскими монументами. Да, в лице русскоязычных регионов, оказавших поддержку партии Януковича, которого всерьез называют «ставленником криминалитета», Москва имеет неслабый рычаг воздействия на политическую ситуацию на Украине (вплоть до попытки ее расчленения). Много кричат об украинской «русофобии». Однако подлинным объектом этой «русофобии» являются не собственно русские, а ордынско-имперская махина и связанный с ней идейно-культурный комплекс. Против украинских русских недовольство обращено лишь постольку, поскольку они выступают в качестве «пятой колонны» Москвы. При этом украинские русские, отягощенные пережитками советизма, не сознают, что выступают за интересы монструозного государства, в котором русский народ является «нулем без палочки». Говорить о какой-то украинской «русофобии» совершенно нелепо, ибо на новой Украине восстанавливаются именно русские, исконно русские ценности, восстанавливается когда-то попранная Батыем Русь. То, что ордынско-имперская пропаганда называет «русофобией» в действительности есть здоровая москвофобия, которая должна быть свойством нормальной русской ментальности.
«Русофобы-хохлы» в действительности являются гораздо более русскими, чем мы, номинальные русские, которых уместнее называть москалями или евразийцами, поскольку сознание большинства из нас наглухо заморочено ордынско-имперским московоцентризмом. Мы не сознаем, что на протяжении веков служили материалом для империи, которая нещадно эксплуатировала нас, унифицируя живое культурно-региональное многообразие русских при помощи казенной церковности и военно-бюрократической машины. Империя, по сути, насильственно ассимилировала русских, делая из них свой вненациональный субстрат. Посмотрите, во что она превратила Новгород, Псков, Тверь, Рязань – эти когда-то яркие, самобытные культурно-государственные субъекты ныне существуют в качестве заурядных областных центров с назначаемым сверху «наместником». 
Однако империи так и не удалось окончательно стереть следы тех многих суверенных Русей, из которых когда-то складывалась Русь, и которые обоснованно воспринимали централизаторские претензии Москвы как узурпацию. Заявляют о себе как об особом культурно-этническом субъекте поморы, этот отголосок новгородской цивилизации, противопоставляя себя «московской азиатчине». Да и в самом Новгороде оживает память о веках вольности в составе ганзейской Европы. В Рязани слышны голоса тех, кто, обращаясь к глубинным пластам этнической памяти, идентифицирует себя как вятичей; в Твери уже есть те, кто помнит, что она когда-то была государством со своей культурой и европейским вектором развития. Похоже, особое самосознание формируется и у русских в Сибири. На Дону жива память о казачьей республике XVI-XVII веков, хотя власть при помощи государственнической риторики и пытается снова поймать казаков на «служилый» крючок. Судя по всему, становится фактом «сетевая», по выражению Вадима Штепы, Русь, неформальная русскость, которая, возможно, станет не только альтернативой чиновно-бюрократической Евразии, но и началом нового национального генезиса. Началом «возвращения Руси», которая, подобно Китежу, всплывет сквозь толщу имперской унификации и вновь заявит о себе как исторический субъект.
 Политическим выражением этого процесса могла бы стать гипотетическая партия, которую можно было бы назвать, скажем, Партией русских регионов. Важно только, чтобы контроль над такой организацией не оказался в руках регионального криминалитета и местного коррумпированного чиновничества. Не менее важен строго конституционный характер действий, причем к наиболее эффективным методам политической борьбы следует отнести массовые кампании мирного гражданского неповиновения, успешно опробованные махатмой Ганди.
Империя выхолостила русскость, превратив ее в унитарный штамп, лишенный живого, природного смысла (отсюда – дурацкая политика «русификации» всех и вся). И именно пробуждение множества наших Китежей,  похороненных имперскими баскаками, способно наполнить русскость первозданной силой, восстановить русскую аутентичность.
Под напором малейшего пробуждения архетипов имперская корка трещит и рассыпается. О каком «триедином народе» можно говорить, если даже в Белоруссии появились те, кто не без оснований отвергает славянскую самоидентификацию и определяют белорусов как балтов-кривичей? И при этом заявляют о нежелании под видом «братской» интеграции растворяться в «восточном мондиал-евразийстве». Очевидно, что будущее Беларуси представляют именно эти молодые, пока немногочисленные силы, а не «батька» Лукашенко, который способен лишь на то, чтобы держать страну в состоянии квазисоветской «заморозки». Ментально Лукашенко находится в ордынско-имперском поле. Вовсе неслучайна его неприязнь к национальной белорусской символике, которую он заменил красным флагом и уродливым гербом советского типа. Поэтому при всем нравственном различии режимы Путина и Лукашенко роднит одно существенное свойство: инерционность, отсутствие исторической перспективы, неспособность к творчеству. Короче, обреченность.          
Гуд бай, Орда! Здравствуй, Гардарика – так братья-шведы называли домонгольскую Русь, вольную «страну городов».
Апрель 2006