<...>Поэтому хорошо только здесь, далеко от Москвы, где благоухает си­рень, где поют птицы, а мои соседки, две пожилые дамы (мать и дочь), читают дамские романы - Локка, Оливию Уэтсли и Клода Фаррера и так да­лее. Романы, в которых описываются роскошные виллы, стоящие прямо над берегом моря, запах печёного лангуста и дамы в шёлковых платьях за рулём открытых автомобилей. Романы, которые они сами же перепечаты­вают на машинке, взяв оригинал на несколько дней у какого-то «счаст­ливца», владеющего «прекрасной библиотекой». Но только я в этих рома­нах, два или три из которых (потом, через много лет) не без удовольствия прочитаю, тогда почему-то не находил ничего интересного.

Тогда я читал Диккенса. Книгу за книгой. А потом залезал на чердак - разбирать старые журналы: русские, вроде «Нивы» и «Отдыха», и фран­цузские, тоже сохранившиеся от царского времени, невероятно пыльные и в большинстве своём ужасно пошлые. Правда, именно благодаря этим журналам я до сих пор помню какие-то стихи из Сюлли-Прюдома и Фран­суа Коппэ, поэтов, которых теперь и во Франции, кажется, давно уже ни­кто не читает.

Среди этих журналов я нашёл и две или три разорванные книжки «Аполлона» со стихами Гумилёва, поата, как говорил он сам (об этом, кажется, написано у Одоевцевой), известного мне тогда только по имени.

Помню, как прямо на «высоком чердаке», сидя в пыли среди какой-то ста­рой рухляди и груд пришедшей в полную негодность мебели, которая и в самом деле выглядела «как ряд скелетов», я читал «Капитанов». «Шеле­стят паруса кораблей...»

К вечеру я знал их раr соеur и, кажется, готовился уже прочитать с эстрады, но тут отец, как раз на другой день приехавший из Москвы на воскресенье, рассказал мне, что Гумилёв был расстрелян ещё при Ленине. Поэтому не только его стихи запрещены, но и само имя никогда не упоми­нается в печати.

Именно от отца я к тому времени знал о Ленине и Сталине почти всё. Знал о массовых расстрелах и арестах и о «красном терроре», знал, глав­ное, о том, что во всём виноват не Сталин, «исказивший ленинские нормы партийной жизни», но что сами эти нормы ужасны. Знал и о том, что се­годня, в конце шестидесятых годов, хотя и не расстреливают, но сажают. Знал о мордовских лагерях и так далее.

Всё это знал я уже тогда и сейчас благодарен за это отцу бесконечно. Это он, безумно боявшийся, что я со своим холерическим темпера­ментом быстро окажусь где-нибудь в Мордовии, тем не менее, не пытаясь сделать меня «советским», говорил мне только правду и более того — всю ту правду, что знал сам.>>

читать полностью

Георгий Чистяков
Встреча

Корнуелл. Помазание Иисуса Марией. 1931

³ Когда Он был в Вифании, в доме прокаженного Симона, туда вошла во время пира женщина с алебастровым сосудом, полным драгоценного чистого нарда, и, разбив сосуд, вылила благовония Ему на голову. ⁴ Некоторые из гостей с возмущением говорили друг другу:

    – К чему такая трата благовоний? ⁵ Ведь эти благовония можно было продать за триста с лишним серебряных монет, а деньги раздать бедным!

И они бранили ее, ⁶ но Иисус сказал:

    – Оставьте ее в покое! Что вы к ней пристали?>>

что было дальше

К этому один из френдов отмечает:

..."Семья небогата (Марфа прислуживает, а не служанки). Стоимость мира - примерно годовая плата работника (Иуда получил за предательство 120 динариев, благовоние стоит 300)."