tapirr

Название дано публикатором. Статья была размещена в Интернете в формате PDF без заголовка, только с указанием автора. Написана между 2002 и 2004.
it

С того дня, когда религия в России была выпущена за пределы «гетто», в котором она находилась в течение всего «советского» периода нашей истории, прошло почти 15 лет. До этого момента официально разрешенная религия существовала под жестким контролем власти, что заключалось в следующем: Церкви были открыты, но далеко не все (в Москве в пределах МКАД из приблизительно 1 000 храмов открытыми оставались 44, в Ленинграде — 10, в областных центрах от 1 до 3 и т. п. Были однако и такие областные центры, где храма не было вообще), при этом монастыри практически не существовали — за исключением Троице-Сергиевой лавры.

Основную массу верующих составляли пожилые и, как правило, малообразованные женщины, тогда как каждый молодой человек, регулярно бывавший в храме, автоматически становился объектом интереса комсомольских и партийных органов или же КГБ. Евангелие и другая религиозная литература была абсолютно недоступна и, хотя и регулярно издавалась, правда, ничтожными тиражами, Московской Патриархией, но практически никогда не поступала в продажу в церковные лавки.

О крещении каждого младенца сообщалось на место работы его родителей с тем, чтобы они были наказаны и, возможно, уволены с работы. Священники, практиковавшие крещение по домам у верующих наказывались, а нередко и лишались регистрации в Совете по делам религий, а следовательно уже не могли служить на своем приходе и становились безработными.

Никакая проповедь за стенами церкви, даже на частных квартирах, не дозволялась и сразу же приравнивалась к антисоветской деятельности. Однако и в храмах священники по большей части старались не проповедовать. Молчали все за исключением нескольких человек, среди которых выделялся отец Александр Мень.


При этом официально Церковь находилась под покровительством советской власти. Патриарх Пимен, ныне покойный, лечился в той же больнице, где и члены Политбюро, и отдыхал в санатории ЦК КПСС, а также присутствовал на официальных приемах в Кремле.

Сегодня по всей России восстанавливаются тысячи старых и строятся сотни новых церквей, а епископ в каждой области не просто окружен почетом, но воспринимается как второй после губернатора человек. Высшие должностные лица государства участвуют в богослужениях и т. д. Везде продаются иконы, крестики etc, а также книги — молитвенники и жизнеописания святых. Эти книги имеются повсюду в огромных количествах. Библия и даже просто Новый Завет есть далеко не везде, хотя Российское Библейское Общество распространяет ее по всей стране. Остро ощущается нехватка книг для изучения и углубленного или духовного чтения Библии.

Невозможно смотреть без внутреннего подъема на то, как по всей стране открываются, обновляются и вновь сооружаются на пустом месте новые храмы и часовни. Так в небольшом поселке в 40 км от Москвы, где я иногда
провожу выходные дни, прошлой весной начали строить церковь, совсем ма-
ленькую, из бревен, прямо на берегу небольшого ручья, на опушке леса.
И это повсюду. Все это живо напоминает пейзажи работы какого-нибудь
русского художника XIX века и стихи А. Майкова, А. Фета или Константина Романова.

Однако за этой идиллической оболочкой скрывается достаточно сложное содержание. Богослужение повсюду совершается на средневековом славянском языке, который почти непонятен подавляющему большинству прихожан. Прекрасный сам по себе славянский язык, этот аналог католической латыни, сегодня по сути дела является препятствием на пути религиозных исканий современного человека. Он делает и без того долгие службы византийского чина недоступными для большинства людей, что оказываются не в состоянии понять их содержание и разобраться в том, что именно читается
3
и поётся во время богослужения, выражаясь фигурально, подключиться к той духовной волне, на которой ведется богослужение.

По этой причине подавляющее большинство прихожан в церкви привлекает не содержание службы, а какие-то отдельные и чисто ритуальные моменты. Они приходят сюда, чтобы взять домой святой воды, облобызать почитаемую икону или взять освященного перед ней масла, облобызать мощи святого, причаститься, но не более.

Люди чувствуют (именно чувствуют) присутствие какой-то высшей силы в церкви, но при этом смысл евангельского призыва Иисуса вытесняется из их сознания (иногда полностью) приверженностью к обрядовой стороне православия. Последнее приводит к тому, что огромным числом людей вера в Бога начинает восприниматься как
магия.

Несколько лет тому назад в Москву со Святой горы Афон привозилась в специальном саркофаге голова святого великомученика Пантелеймона. Чтобы облобызать ее (через стекло) к этому саркофагу стояла очередь в течение всего месяца с утра до вечера, причем люди ждали в ней своего момента по 8–10 часов. Однако на вопрос, почему они пришли сюда, многие из них могли сказать только, что «это полезно для здоровья». В такой религиозности играют основную роль не личные отношения верующего с Богом, но тот материальный объект, своего рода фетиш, без которого религия для этих людей теряет смысл. С таким религиозным «материализмом» связана и позиция священника, который начинает видеть в себе не пастыря, задача которого состоит в том, чтобы помогать людям на дороге к Богу, а sui generis хранителя святыни, стража, чья функция заключается в том, чтобы не подпустить к святыне «непосвященного», то есть неготового или так или иначе не очищенного от греха. Если Иисус призывает к себе всех словами «приидите ко мне все труждающиеся и обремененные», то такой священник рассуждает по принципу profani, procul ite — «идите прочь, непосвящённые».
4

Нередко он обращается с прихожанами крайне резко и грубо, может недопустить

до причастия, так как считает, что человек недостаточно хорошо подготовился.
Может и заявить, что пришедший к нему на исповедь так ви новат,

что ему нельзя даже исповедаться, а может и начать задавать вопросы,
относящиеся к интимной сфере и т. п. Таким образом евангельское учение
превращается в систему запретов и запугивания прихожан. Так, например,
считается, большим грехом, если женщина или девушка придет в церковь
в брюках или не наденет на голову платка.

Источником для настоящего исследования являются, разумеется, не
официальные документы Русской Православной Церкви, но газетные публи-
кации, материалы церковной или около- и даже псевдо-церковной (в том
числе и политической) публицистики, широко распространяющаяся по стра-
не зачастую анонимная «православная» литература, нередко вызывающая
неприятие иерархии, в том числе и самого Патриарха, результаты социологи-
ческих опросов, личные наблюдения автора и других религиоведов и бого-
словов. Это важно иметь в виду, поскольку речь в данной работе идет не о
доктрине РПЦ и не о смысле православной веры, как она отражается в трудах
замечательных богословов как прошлого, так и нашего времени, но исключи-
тельно об обыденном сознании верующих или причисляющих себя к числу
верующих людей, о той стихийной «идеологии», что складывается в душах
верующих, ассоциирующих себя с православием, в России рубежа XX и
XXI вв. Понятно, что эта идеология никоим образом не отражает позицию
Церкви, выраженную в ее официальных документах или в заявлениях, интер-
вью и докладах Патриарха или других иерархов.

Необходимо понимать, что одной из основных черт церковного сообщества сегодня является преобладание в нем неофитов — людей, ставших верующими в течение последнего десятилетия и до начала перестройки не имевших к православию и церковной жизни никакого отношения. У наблюдателя может создаться впечатление, что пожилые женщины 60–75 лет, составляющие, как правило, большинство постоянных прихожан каждого, осо-
5
бенно, не городского, а сельского прихода, всегда были верующими. Однако всего лишь 15 лет назад, когда старшим из них было не более 60-ти, они вообще ничего не знали о вере и пришли к ней в тот момент, когда начала изменяться государственная политика в отношении религии.

При этом образцом для поведения они естественно избрали имитацию того стиля, который был присущ поколению их матерей и бабушек, то есть тем людям, что сохранили православие как исповедание и образ жизни в эпоху советской власти. Имитация не только в поведении простых верующих, но и в целом становится одной из ведущих черт религиозного сознания сегодня, при этом за образец берется Россия второй половины XIX века и охранительные тенденции (в широком смысле этого слова, то есть от поздних славянофилов и К. Леонтьева до К. П. Победоносцева и «Черной сотни»), присущие в ту эпоху церковному сознанию. Именно идеализация прошлого (не эпохи апостолов и проповеди Евангелия или времени великих святых типа Сергия Радонежского, но XIX и начала ХХ века!) привела к тому, что вопрос о канонизации Николая II и членов его семьи, убитых в 1918 году, стал в середине 90-х гг. главным для значительной части верующих и тех, кто отождествил с православием свои политические взгляды и мировоззрение в целом.

Многие из ревнителей скорейшей канонизации царя Николая II и его
семьи требовали, чтобы убийство царя рассматривалось как ритуальное, то есть совершенное иудеями в ритуальных целях, а сам он был прославлен как «царь-мученик», «помазанник Божий» и «хранитель православия», «от жидов умученный». Если же взять составленные ему молитвы, в частности, акафист, то там он прямо уподоблялся Христу в словах «яко овца на заколение ведом», которые относятся только к Иисусу, и далее в формуле «яко агнец непорочный полагаешися во искупление грех наших, да вси непрестанно тя славим: Радуйся, боголюбезная жертво». Здесь опять-таки присутствует недопустимое с точки зрения верующего христианина (а на языке религии просто-напросто кощунственное) уподобление фигуры Николая II Христу-
6
Спасителю и в сущности осуществляется подмена: Искупителем и Ангцем Божиим, что вземлет грех мира, оказывается не Иисус, а царь Николай II.

Разумеется, такого рода богословские новации свидетельствуют только об одном — о крайне низком интеллектуальном уровне и полной богословской неграмотности тех, кто эти тексты составляет, однако этот акафист име ет широкое хождение среди православных верующих и издается (без благословения Патриарха!) достаточно большими тиражами. Вот почему митрополит Ювеналий (Поярков), возглавляющий синодальную комиссию по канонизации, долгое время тормозил прославление Николая и его семьи, несмотря на безусловное их почитание верующими. По мнению митрополита канонизация царской семьи не должна была быть политическим событием и не означает канонизации монархии. Вот почему царь был прославлен как страстотерпец только летом 2000 г. вместе с собором из 900 новомучеников.

Мнение, согласно которому православие неотделимо от монархического образа правления, опять-таки заимствованное у представителей охранительной тенденции второй половины XIX века, к концу 90-х гг. все более берется на вооружение публицистами из православных братств. Однако, утверждая, что с первых дней своего существования православная Россия была монархией, ее апологеты просто забывают о многовековой истории Новгородской и Псковской республик.

Такая позиция приводит к тому, что среди русских святых находится место и Григорию Распутину, которого О. Платонов, а вслед за ним В. Евсин и газета «Благодатный огонь» называют «оболганным старцем». Как пишет Татьяна Гоян в известной газете «Русский Вестник», «оклеветание личности старца Григория (с 1908 года), было основной задачей антихристианских и антирусских мировых сил с целью свержения Царского Самодержавия в православной России. Жидо-масоны и развращенные ими неверующие российские люди представляли Григория как главное зло всех бед, а используя клевету вокруг него, заливали ложью и потоками грязи всю Царскую семью». В этой же газете сообщается, что в декабре 2001 года в Москве «обильно замироточили три иконы святого мученика». В заключе-
7
ние статьи замечается, что в России «народное почитание святого предшествовало закреплению этого почитания Церковной властью». Это уже почти прямой призыв канонизировать Распутина, обращенный, разумеется, к Московской Патриархии.

Святым «игуменом земли Русской» объявляется и царь Иоанн Грозный.
«Как некогда богатырство, — пишет митрополит Иоанн (Снычев) в своей книге “Самодержавие духа”, — опричное служение стало формой церковного послушания — борьбы за воцерковление всей русской жизни». Далее покойный иерарх говорит о том, что вся жизнь царя Ивана IV «имела подвижнический характер» и заключает тем, что, «приняв на себя по необходимости работу самую неблагодарную, царь, как хирург, отсекал от тела России гниющие, бесполезные члены». Казалось бы, такое переосмысление опричнины и самого феномена святости с точки зрения православия должно ка-
заться кощунством, однако оно вполне принимается многочисленными поклонниками петербургского архиерея.

Откуда же, согласно концепции митрополита Иоанна берется тот кровавый образ Ивана IV, что известен всем по учебникам истории? «Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений “исторической науки” — пишет митрополит Иоанн (Снычев), — оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которой обливали Россию заграничные “гости”, не делая ни малейших попыток объективно и непредвзято разобраться в том, где добросовестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправленную и сознательную ложь». Позицию митрополита Иоанна можно было бы назвать курьезной, но нужно иметь в виду, что это точка зре ния одного из наиболее почитаемых не только мирянами, но и духовенством русского архиерея недавнего времени.

В связи со всеми приведенными выше фактами остро встает вопрос о самоидентификации православного сознания. Не укоренённое в богослужебной, молитвенной и вообще мистической жизни восточного христианства
8
современное религиозное сообщество в России начинает самоидентифицироваться, не углубляя свое видение православия, но противопоставляя (что всегда легче!) себя христианам других традиций, католикам и протестантам, представляющим к тому же не российскую, Западную, а в коммунистической парадигме (которая несмотря на отказ от коммунистической идеологии продолжает «работать» в сознании большинства россиян) «буржуазную, враждебную и противоположную нашей» цивилизацию. Православное сознание быстро становится ксенофобным, закрытым и в высшей степени нетолерантным по отношению как к инаковерующим, так и к Западу в целом. Образ врага, характерный для советского сознания становится одним из краеугольных камней той стихийной идеологии, что складывается в середине 90-х гг. в православном сообществе.


Продолжение следует