tapirr

Георгий Чистяков. Безумие христианства:

...Я помню, что как-то в одной из заграничных поездок я сказал на какой-то конференции, что у нас теперь сложилась такая ситуация, что епископ – это один из членов областного истеблишмента: там губернатор, прокурор, ещё кто-то и вот епископ. Ну а уж военком и ещё кто-нибудь, значит, – это более мелкие люди, знаете, это более мелкие люди.

И на это мне сказал один немецкий епископ: «Но это же ужасно. Но это же ужасно. Это конец христианства, потому что это значит, что христианство стало респектабельным».

А христианство, оно всегда должно быть нелепостью, всегда должно быть глупостью, так как даже апостол Павел говорил, что наша вера – это глупость. 

Вот во Франции. Вроде как цивилизованная страна, замечательная, культурная. Прекрасные книги издают. Но ведь на священников смотрят как на сумасшедших. Священник – это значит сумасшедший, и только и всего. Потому что кто же, кроме как сумасшедшего, может пойти в священники? Верующий человек – он вообще уже на подозрении, так сказать, у начальства, на работе и так далее. И это не потому, что они все безбожники. Не потому, что они атеисты и так далее. Верующих у них там, конечно, больше, чем у нас. Значительно, конечно, во Франции процент тех, кто в церковь ходит, выше, но это потому, что там правильное настроение, что христианство – это безумие перед миром. Христианство связано с отказом от очень многого. Христианство, скажем, богатого человека связано с какими-то нелепыми тратами на бедных, на убогих, на несчастных. С нелепым строительством каким-то.

Вот в этом смысле в царское время было всё-таки неплохо, несмотря на то, что, казалось бы, православие было правящей религией. Но, во-первых, на верующих в дворянской среде смотрели снисходительно. Мягко говоря, а иногда и хуже. На священника смотрели, ну примерно, как и на городового. В праздничные дни, когда священник приходил там похристосоваться с барами в какой-нибудь богатый дом, ему на блюде выносили рюмочку водки и там какой-нибудь бутербродик. И всё на этом заканчивалось. То есть никто не воспринимал духовенство как первое сословие. Нет, понятно, что это считалось, что духовное – это так, это низший слой населения. Когда будущий владыка Игнатий Брянчанинов решил постригаться в монахи, то для его родни это была катастрофа, что в их дворянской военной семье вдруг поп появится. Это воспринималось, как страшная катастрофа. И они ехали туда, где его постригали, в Вологде это, кажется, было, чтобы воспрепятствовать пострижению. То же самое, когда Феофан Затворник в монахи уходил, для его родни это был скандал. Это было неприлично, что в дворянской семье вдруг заводится монах. И в результате всё-таки христианство как безумие успевало. Смотрите, сколько больниц было построено богатыми верующими людьми, сколько домов призрения, сколько было всего организовано. До сих пор эти больницы существуют. И только вот в раннебрежневские времена, когда большие блочные корпуса больничные начали возводить, только тогда мы перешагнули через то, что было понастроено в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Т.е. хватило на шестьдесят лет этих больниц, которые были тогда построены. Или в городках промышленных дома для рабочих. Вот если кто был в Гусь Хрустальном – какие там прекрасные дома для рабочих построены! Ну естественно, что после революции эти дома для рабочих заняли всякие коммунистические власти разнообразные. Рабочих в общежития отправили. Это всё понятно. Но всё это было уже после революции.

Вы понимаете, что христианство должно быть безумием?>>

( далее )