День печальных годовщин
31 августа - в этот день оборвались жизни очень известных людей.
О принцессе Диане говорить не стану - и без того все СМИ только о ней и говорят. Процитирую лишь характерную оговорку (или проговорку?) одного из комментаторов: "Прихожане... извините, парижане приносят сюда цветы".
В 1941 году покончила с собой Марина Цветаева. Тоже многое уже сказано.
А сорок лет назад, 31 августа 1967 года, умер Илья Эренбург.
Отношение к этому писателю сейчас неоднозначное. Ему припоминают то, что он был в фаворе у Сталина, то, что ему было разрешено много разъезжать по заграницам... И трудно понять привыкшим к нынешним свободам, кем и чем был Эренбург для живших полвека назад.
Как ни странно, я помню этот день. Мне десять лет. Мы с мамой в Железноводске, готовимся к отъезду в Москву, где нас ждет папа. Несколько дней в столице - и домой, в Минск.
Хозяйка приносит маме телеграмму. Мама читает, и на глазах у нее появляются слезы. "Что, родственник умер?"- участливо спрашивает хозяйка. "Почти!.."
Папа знал, кем для мамы был Эренбург, и не хотел, чтобы она узнала о случившемся случайно, из подхваченной газеты. Приехав в Москву, мы втроем пошли на Новодевичье и положили цветы на свежую, окутанную венками могилу.
Не стану сейчас говорить об Эренбурге как писателе. Не стану говорить о той страшной правде об уничтожении евреев во время войны, которую Эренбург совместно Василием Гроссманом собрал в "Черную книгу". Скажу лишь о том, что в пятидесятые-шестидесятые годы именно он был своего рода проводником западной культуры в нашу самоизолировавшуюся страну. Да и не только западной - он писал о Цветаевой и Мандельштаме, когда эти имена были более чем смутно известны массовому читателю.
Очень точно написала о нем Надежда Мандельштам: Особенность Эренбурга в том, что он сумел стоять на грани дозволенного и тем не менее открывать истину среднему читателю. Инженер, средний технократ, сотрудник научных институтов — вот читатель Эренбурга, чьи нравы и взгляды он постарался смягчить. В начале шестидесятых годов была особая мерка для среднего интеллигента — читал он уже Эренбурга или нет. С человеком в “доэренбурговском состоянии” разговаривать не следовало, прочитавшие Эренбурга доносов не писали… И Паустовский, и Эренбург подготовили читателей Самиздата в едва очнувшейся от террора стране. Роль Эренбурга значительнее, потому что он затронул политическую тему, но отношение к нему хуже. Прочтя Эренбурга, читатель начинал что-то соображать и шел дальше, обижаясь, что получил неполную правду от первого просветителя. Со свойственной людям неблагодарностью он собирал факты, о которых умолчал Эренбург; делал выводы, не сделанные Эренбургом, и пожимал плечами: знаем мы этих осторожных чиновников и писателей… Он забывал, кому обязан своим пробуждением от гипнотического сна, а забывать такие вещи не следует. (цит. по..)
Вот и не будем забывать.
 
А об Эренбурге я еще напишу.