Продолжение статьи Ричарда Докинза, тут как раз самое главное - инфицированное сознание, ментальные вирусы и всё такое.


Ричард Докинз

ВИРУСЫ РАЗУМА

(начало)

3. Инфицированный разум


Я уже указывал на запрограммированную восприимчивость ребенка, столь полезную при изучении языка и мудрости поколений, и так подверженную действиям монахинь, мунистов, и им подобных. Говоря более широко, все мы обмениваемся информацией друг с другом. Мы не вставляем в буквальном смысле слова дискеты друг другу в разъемы в черепах, но обмениваемся предложениями, через наши уши, и через наши глаза. Мы замечаем друг у друга манеру походки и стиль одежды, и подвержены этому влиянию. Мы воспринимаем звуки рекламных объявлений, и, по-видимому, они нас убеждают, иначе расчетливые бизнесмены не тратили бы так много денег, загрязняя ими воздух.

Подумаем о тех двух качествах, которые вирус, или вообще любой тип паразитного репликатора (3), требует от дружественной среды, двух качествах, делающих клеточные механизмы столь подходящими для паразитной ДНК, а компьютеры – для компьютерных вирусов. Во-первых, это готовность аккуратно копировать информацию, возможно и с некоторыми ошибками, которые тоже будут аккуратно воспроизведены; во-вторых, готовность подчиняться инструкциям, закодированным в воспроизводимой информации.

Клеточные механизмы и электронные компьютеры отличаются обоими качествами, благоприятными для вирусов. Соответствует ли это человеческим мозгам? По части точного дублирования они, конечно, менее эффективны, чем клетки или компьютеры. Тем не менее, они все равно очень хороши, вероятно, столь же точны, как вирусы РНК, которая уступает ДНК с ее тщательно продуманными корректорскими мерами против деградации текста. Доказательство точности мозга, особенно детского, в области дублирования данных представляет язык сам по себе. В произведении Шоу профессор Хиггинс (4) мог на слух определить, на какой улице вырос тот или иной житель Лондона. Художественная литература, конечно, ничего не доказывает, но все знают, что вымышленные способности Хиггинса – это лишь преувеличение того, что мы все хорошо умеем. Любой американец может отличить жителя южных штатов от человека со Среднего Запада, уроженца Новой Англии от «деревенщины» из Хиллбилли. Любой житель Нью-Йорка отличит человека из Бронкса от человека из Бруклина. То же самое может быть сказано и про любую другую страну. Вот это явление и говорит о том, что человеческие мозги способны к очень аккуратному копированию (в противном случае акцент, скажем, Ньюкасла не был бы достаточно стабилен, чтобы быть узнанным), но с некоторыми ошибками (иначе произношение не развивалось бы, и все носители языка обладали бы в точности тем же акцентом, что и их далекие предки). Язык развивается, потому что обладает как большой стабильностью, так и небольшой изменчивостью, а это является необходимым условием для любой эволюционирующей системы.

Второе требование к среде, дружественной для вирусов – то, что она должна следовать программам закодированных инструкций – опять же, лишь количественно менее применимо к мозгу, в сравнении с клетками или компьютерами. Мы иногда подчиняемся приказам друг друга, а иногда нет. Тем не менее, впечатляет тот факт, что во всем мире подавляющее большинство детей следуют религии своих родителей скорее, чем любой другой доступной религии. Инструкциям преклонять колена, кланяться в направлении Мекки, качать головой ритмично в направлении стены, трястись, как безумный, «говорить на неведомых языках» (перечень таких произвольных и бессмысленных двигательных паттернов, поддерживаемых одной только религией, огромен) подчиняются, если и не рабски, то, по меньшей мере, с высокой статистической вероятностью.

Менее гротескны, и также более выражены у детей, повальные увлечения (craze) – впечатляющий пример поведения, обязанного происхождением скорее эпидемиологии, чем рациональному выбору. Йо-йо, хула-хупы и «ходули пого», с соответствующими фиксированными поведенческими актами, проносятся сквозь школы, и спорадически перескакивают с одной школы на другую, по принципам, которые лишь в незначительных деталях отличаются от эпидемии кори. Десять лет назад вы могли пропутешествовать тысячи миль по Соединенным Штатам, и ни разу не увидеть бейсболку, надетую задом наперед. Сегодня кепка козырьком назад вездесуща. Я не знаю, каким был географический принцип распространения этой моды, но эпидемиология, несомненно, находится среди главных дисциплин, готовых изучить это явление. Нам нет нужды прибегать к аргументам в духе «детерминизма»; мы не собираемся утверждать, что дети вынуждены имитировать моду своих приятелей на ношение головных уборов. Достаточно того, что их привычка носить кепку, по существу, подвержена статистическому влиянию привычки их приятелей.

Хотя подобные повальные увлечения тривиальны, они обеспечивают нас еще более детальным доказательством того, что мозги людей (в первую очередь, вероятно, юные), обладают качествами, которые мы отметили как желательные для информационных паразитов. По самой меньшей мере, разум – это правдоподобный кандидат на инфицирование чем-то вроде компьютерного вируса, даже если он и не является столь же желанной для паразита средой, как клеточное ядро или электронный компьютер.

Интересно представить, на что это похоже изнутри, когда чей-то разум становится жертвой «вируса». Это мог бы быть сознательно разработанный паразит, как сегодняшние компьютерные вирусы. Или это может быть непреднамеренно мутирующий и бессознательно эволюционировавший паразит. В любом случае, особенно если развившийся паразит был меметическим наследником долгой цепочки успешных предков, мы имеем право ожидать появления типичного «вируса разума», очень умелого в деле успешной репликации.

Прогрессивная эволюция паразитов разума будет иметь два аспекта. Те новые «мутанты» (случайные или созданные людьми), которые лучше распространяются, будут становиться все многочисленней. И будет происходить объединение идей, процветающих в присутствии друг друга, идей, которые взаимно поддерживают друг друга, точно так же, как это делают гены, и как, по моему предположению, будут однажды делать компьютерные вирусы. Можно ожидать, что репликаторы будут группами перемещаться от мозга к мозгу во взаимно совместимых комбинациях. Эти комбинации, в конечном итоге, составляют набор, достаточно стабильный, чтобы заслужить коллективное имя, такое, как Католицизм, или Вуду. Не играет большой роли, уподобляем ли мы весь набор, или только отдельные его части, единичному вирусу. Эта аналогия в любом случае не абсолютна, но это не так уж важно, так же как и не очень существенна разница между компьютерным вирусом и компьютерным червем. Что важно, так это то, что разумы представляют собой дружественные окружения для паразитических, самореплицирующихся идей или информации, и что разумы, как правило, массово инфицированы.

Как и компьютерные вирусы, успешные вирусы разума со временем все труднее обнаружить. Если вы – жертва одного из них, то есть большие шансы, что вы об этом не узнаете, и даже будете решительно это отрицать. Предполагая, что вирус трудно распознать в собственном разуме, на какие признаки, выдающие его присутствие, стоит обратить внимание? Я отвечу на этот вопрос, вообразив, как медицинская книга могла бы описать типичные симптомы больного (произвольно предположив, что это мужчина).

1. Пациент, как правило, обнаруживает себя подталкиваемым каким-то глубоким, внутренним убеждением в том, что нечто – истинно, или правильно, или добродетельно: убеждением, которое не кажется чем-то, имеющим отношение к доводам рассудка, но которое, тем не менее, он считает абсолютно непреодолимым и убедительным. Мы, врачи, называем такое мнение «верой» (“faith”).

2. Пациенты, как правило, считают положительным качеством веры твердость и непоколебимость, вопреки отсутствию доказательств. В самом деле, они могут чувствовать, что чем меньше доказательств имеется, тем вернее убеждение (см. ниже).
Парадоксальная идея, что недостаток доказательств является положительным качеством, когда это касается веры, обладает некоторыми качествами программы, которая является самоподдерживающейся, так как ссылается сама на себя (см. главу "О вирусных утверждениях и самореплицирующихся структурах" /"On Viral Sentences and Self-Replicating Structures" в Hofstadter, 1985). Как только в предложение поверили, это автоматически подрывает возражение ему. Идея «недостатка доказательств как достоинства» может быть замечательным напарником, присутствующим в комбинации с верой в составе клики взаимно поддерживающих вирусных программ.

3. Родственным симптомом, который может также демонстрировать больной верой, является убеждение в том, что «тайна» (mystery), сама по себе, есть хорошая вещь. Нет никакой ценности в разгадывании тайн. Скорее мы должны наслаждаться ими, даже получать удовольствие от их неразрешимости.

Любая попытка разрешения загадки может стать серьезной угрозой для распространения вируса разума. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы идея «тайны хороши неразгаданностью» оказалась благоприятным участником взаимно поддерживающей комбинации вирусов. Возьмем «Таинство Пресуществления». Это легко, и вовсе не таинственно – верить, что в неком символическом или метафорическом смысле вино во время причащения превращается в кровь Христа. Римская Католическая доктрина пресуществления, однако, утверждает гораздо больше. «Вся сущность» вина превращается в кровь Христа; видимость вина, которая остается, это «всего лишь случайность», «свойственная вовсе не сущности» (Kenny, 1986, p. 72). Пресуществление, проще говоря, значит, что вино «буквально» превращается в кровь Христа. И в туманной аристотелевской, и в откровенно просторечной форме, заявление о пресуществлении может быть сделано, только если мы серьезно нарушим обычные значения таких слов, как «сущность» и «буквально». Переопределение слов – это не грех, но, если мы используем слова вроде «вся сущность» и «буквально» в этом случае, какое слово мы должны использовать, когда действительно желаем сказать, что нечто на самом деле произошло? Как вспоминает Энтони Кенни (5) о своем замешательстве, когда он был молодым семинаристом: «Все, что я мог сказать – это что моя пишущая машинка могла бы стать пресуществленным Бенджамином Дизраэли…»

Католик, чья вера в непогрешимый авторитет заставляет его соглашаться, что вино физически превращается в кровь вопреки всем внешним проявлениям, ссылается на «тайну» пресуществления. Назвали это тайной – и все стало ОК, как видите. По меньшей мере, это работает в случае с разумом, хорошо подготовленным фоновой инфекцией. В точности тот же трюк имеет место в случае с «тайной» Троицы. Тайны не предназначены для разгадки, они предназначены для того, чтобы производить впечатление. Идея «тайны как достоинства» приходит на помощь католикам, которые в противном случае не смогли бы смириться с обязательством верить в очевидный нонсенс вроде пресуществления или «единства в трех лицах». Опять же, вера в «тайну как достоинство» содержит ссылающийся сам на себя круг. Как сказал бы Хофштадтер, крайняя таинственность веры заставляет верующего увековечивать тайну.

Крайний симптом инфекции «тайна – это достоинство» выражен фразой Тертуллиана "Certum est quia impossibile est" (“это истинно, потому, что невозможно"). Это уже путь к безумию. Хочется процитировать Белую Королеву Льюиса Кэрролла, которая, в ответ на слова Алисы «Нельзя поверить в невозможное» возразила: «Просто у тебя мало опыта. В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!» (6). Или Электрический Монах Дугласа Адамса, трудосберегающее приспособление, запрограммированное верить вместо вас, который был способен «верить в вещи, в которые с трудом поверят даже в Солт Лейк Сити» и который, в момент, когда читатель знакомится с ним, верил, вопреки всем доказательствам, что все в мире имеет одинаковый оттенок розового (7). Но Белые Королевы и Электрические Монахи уже не так смешны, когда вы осознаете, что эти виртуозные верующие неотличимы от уважаемых теологов реального мира. «В это, несомненно, нужно верить, так как это абсурдно» (снова Тертуллиан). Сэр Томас Браун (Thomas Browne, 1635) с одобрением цитирует Тертуллиана, и идет дальше: «Я думаю, в религии нет невозможностей, не подающихся деятельной вере». И «я стремлюсь испытывать свою веру в труднейших пунктах; верить в обычные и видимые объекты – это обоснованное убеждение (persuasion), а не вера».

Мне кажется, здесь происходит нечто более интересное, чем простое сумасшествие или сюрреалистический нонсенс, нечто, близкое к восхищению, которое мы чувствуем, глядя на канатоходца, жонглирующего десятью мячами. Как будто верующий получает некое преимущество, престиж, выбирая веру в еще более невероятные вещи, чем последователи конкурирующих религий. Может быть, эти люди проверяют – развивают – свои мускулы веры, тренируя себя верить в невозможные вещи, так что могут спокойно относиться к совершенно немыслимым вещам, в которые их обычно призывают верить?

Когда я писал эти строки, “Guardian” (29 июля, 1991) как раз опубликовала прекрасный пример. В вышедшем номере было напечатано интервью с раввином, взявшим на себя странную задачу досмотра пищевых продуктов на предмет кошерности, вплоть до происхождения их мельчайших ингредиентов. Он пребывал в мучительных раздумьях, ехать ли ему в Китай для тщательного изучения ментола, который используется в леденцах от кашля. «Вы когда либо пробовали проверять китайский ментол?.. Это очень трудно, особенно после того, как на наше первое письмо пришел ответ на лучшем китайском английском: «этот продукт не содержит кошера»… Китай только недавно открыл дорогу исследователям кошерности. Ментол, должно быть, в порядке, но вы никогда ведь не можете быть уверены, пока не приедете". Эти исследователи поддерживают горячую телефонную линию, где регистрируют самые последние тревожные сигналы касательно шоколадных плиток и рыбьего жира. Раввин сетует, что вдохновленное «зелеными» движение от искусственных цветов и ароматов «делает его жизнь несчастной из-за вопроса кошерности, потому что вы вынуждены прослеживать происхождение всех этих вещей». Когда интервьюер спросил его, почему он беспокоится о таких очевидно бессмысленных обрядах, он совершенно четко пояснил, что смысл именно в том, что здесь нет смысла: «Большинство законов Кашрута есть божественные указания без причины, дающей нам 100 процентов смысла. Это очень легко – не убивать людей. Очень легко. Несколько труднее не воровать, потому что редко бывает искушение. Нет особого испытания в том, что я верую в Бога или исполняю Его волю. Но, когда Он говорит мне не пить и чашки кофе с молоком вместе с пирогом во время обеда, это – проверка. Единственная причина, по которой я делаю это – то, что мне сказали так делать. В этом уже есть что-то трудное».

Хелена Кронин (Helena Cronin) подсказала мне мысль, что здесь может быть аналогия с созданной Захави теорией полового отбора и эволюции сигналов – теорией гандикапа (Zahavi, 1975). Долгое время малоизвестная, даже высмеиваемая (Dawkins, 1976), теория Захави была недавно остроумно реабилитирована (Grafen, 1990 a, b) и сейчас рассматривается всерьез биологами-эволюционистами (Dawkins, 1989). Захави предполагает, что у павлинов, к примеру, развился их абсурдно обременительный веер с до смешного заметной (для хищников) расцветкой именно потому, что он обременителен и опасен, и таким образом привлекателен для самок. Павлин, по существу, говорит: «Посмотри, каким я должен быть сильным и здоровым, раз я могу позволить себе таскать этот несообразный хвост».

Чтобы избежать неправильного понимания субъективного языка, которым Захави любит высказывать свои идеи, я должен добавить, что здесь, само собой, имеет место привычка биолога олицетворять бессознательные действия естественного отбора. Графен перевел этот аргумент на язык ортодоксальной дарвиновской математической модели, и оказалось, что он работает. Здесь не делается заявлений о намеренности или осознанности павлинов и пав. Они могут быть настолько намеренными или нет, насколько вы хотите (Dennett, 1983, 1984). Сверх того, теория Захави – достаточно общая, чтобы не зависеть от дарвиновского фундамента. Цветок, предлагающий свой нектар «скептичной» пчеле, может извлечь пользу из принципа Захави. Но то же самое верно и для человека-продавца, старающегося произвести впечатление на клиента.

Исходная предпосылка идеи Захави состоит в том, что естественный отбор благоприятствует скептицизму среди самок (или вообще реципиентов рекламных сообщений). Единственный способ для самца (или вообще того, кто дает объявление) подтвердить свои заявления о силе (качестве и т.п.) – это доказать истинность этого, взвалив на себя действительно достойный гандикап – гандикап, который только неподдельно сильный (высококачественный и т.п.) самец может вынести. Это можно назвать принципом достойного подтверждения. А теперь вернемся к существу вопроса. Возможно ли, что некоторые религиозные доктрины пользуются преимуществом не вопреки нелепости, а именно благодаря тому, что нелепы? Любой обыватель от религии может поверить, что хлеб символически представляет тело Христа, но нужно быть настоящим, рьяным католиком, чтобы верить в бред вроде пресуществления. Если вы верите в это, то можете поверить во все, что угодно, и эти люди (доказательство – история Фомы Неверующего) учатся видеть здесь достоинство.

Теперь позвольте вернуться к нашему перечню симптомов, которые может ожидать кто-либо, ставший жертвой ментального вируса веры и сопутствующего набора вторичных инфекций.

4. Больной может обнаружить в своем поведении нетерпимость по отношению к носителям конкурирующих вер, в крайних случаях даже убивая их, или оправдывая их смерти. Он может быть, сходным образом, агрессивно настроен по отношению к отступникам (это люди, некогда придерживавшиеся веры, но отказавшиеся от нее), или по отношению к еретикам (люди, поддерживающие отличающуюся – часто, что, вероятно, имеет значение, только слегка отличающуюся – версию веры). Он может также чувствовать неприязнь по отношению к другому образу мыслей, потенциально неблагоприятному для его веры – такому, как научный метод рассуждения, который может функционировать скорее как часть антивирусного программного обеспечения.

Угроза убить знаменитого романиста Салмана Рушди – это лишь позднейший печальный пример в длинной цепочке. В тот самый день, когда я написал эти строки, японский переводчик “Сатанинских Стихов” (“The Satanic Verses ”) был найден убитым, через неделю после почти смертельного нападения на итальянского переводчика той же книги. Между прочим, очевидно противоположный симптом – «симпатии» к «обиженным» мусульманам, высказанные Архиепископом Кентерберийским и прочими христианскими лидерами (граничащий, в случае Ватикана, с откровенным преступным соучастием) представляет собой, конечно, вариант симптома, который мы обсуждали ранее: заблуждения, заключающегося в том, что вера, какимы неприятными не были бы ее результаты, должна быть уважаема только потому, что это есть вера..

Убийство это, конечно, крайний пример. Но есть даже более крайний симптом, а именно самоубийство на почве воинствующей преданности вере. Как солдаты-муравьи запрограммированы принести свою жизнь в жертву зародышевой линии, копий генов, которые осуществляют программирование, так и юных арабов или японцев учат, что умереть на священной войне – это скорейший путь в рай. Верит ли в это сам лидер, который им это объясняет, или нет, от этого сокрушительная сила «вируса самоубийственной миссии», которую ему придает вера, не уменьшается. Конечно, самоубийство, как и убийство, это двойственное благословение: потенциальных неофитов это может оттолкнуть, или вызвать подозрение, что вера недостаточно надежна, если требует таких действий.

Еще очевиднее то, что если слишком много индивидуумов принесут себя в жертву, пополнение верующих будет происходить медленно. Это верно в случае знаменитого примера религиозного самоубийства, хотя в данном случае это не была смерть «камикадзе» в битве. Секта Народный Храм (The Peoples Temple) исчезла, когда лидер, Преподобный Джим Джонс (Reverend Jim Jones), привел массу своих последователей из США в Землю Обетованную в «Джонстауне», в джунглях Гайаны, где заставил более 900 из них, в первую очередь детей, выпить цианид. Это мрачное дело было подробно расследовано командой “San Francisco Chronicle“ (Kilduff and Javers, 1978).

Джонс, «Отец», созвал свою паству, и сказал, что настало время отправиться на небеса. «Мы встретимся в другом месте» - пообещал он. Слова продолжали звучать по всему лагерю из громкоговорителей. «Есть великое достоинство в том, чтобы умереть. Это великая демонстрация того, как умереть, для всех»

Кстати, от пристального ума внимательного социобиолога не ускользнет тот факт, что Джонс, в ранние дни своей секты, «объявил себя единственной личностью, которому позволено заниматься сексом» (по-видимому, его партнерам это тоже было позволено). "Судя по всему, секретарша обеспечивала его связи. Она могла позвонить, и сказать: «Отец терпеть не может этого, но в этом есть огромная потребность, так что не могли бы вы помочь...?»» Его жертвами были не только женщины. Один 17летний последователь, еще со времен, когда община Джонса находилась в Сан-Франциско, рассказал, как его забирали на грязные уик-энды в отель, где Джонс получал "скидку для священников, записываясь, как Преп. Джонс с сыном". Тот же мальчик сказал: «Я действительно испытывал благоговение перед ним. Он был больше, чем отец. Я бы убил своих родителей ради него». Что поражает в Преподобном Джиме Джонсе, так это не его самовлюбленное поведение, но почти сверхчеловеческая доверчивость его последователей. Учитывая такую чудовищную доверчивость, будет ли кто-то сомневаться в том, что человеческий разум вполне готов к болезнетворным инфекциям?

Как известно, Преподобный Джонс контролировал только несколько тысяч людей. Но его случай – это крайность, верхушка айсберга. Подобное желание быть под контролем религиозного лидера широко распространено. Большинство из нас было бы готовы держать пари, что никому не удалось бы просто выйти на телевидение и сказать, по сути, так: «Посылайте мне свои деньги, и я смогу использовать их для того, чтобы заставить других лохов послать мне свои деньги». Тем не менее, сегодня, в каждом крупном городе в США, вы можете найти как минимум один телевизионный евангелический канал, полностью посвященный этому прозрачному трюку. И они проворачивают это, оставаясь с полным мешком денег. Перед лицом лоховства столь устрашающего масштаба, трудно не почувствовать злорадную симпатию к этим мошенникам в сияющих костюмах. Пока вы не осознаете, что не все лохи богаты, и что зачастую евангелисты толстеют благодаря грошам, вносимым вдовам. Я даже слышал, как один из них призывал на помощь в точности тот принцип, который я сейчас идентифицирую с принципом достойного подтверждения Захави. Бог действительно благодарен за пожертвования, говорил он со страстной откровенностью, только тогда, когда пожертвование столь велико, что приносит вред. Пожилым беднякам предлагалось проверить, насколько счастливее они станут, когда они пожертвуют все то немногое, что у них есть, Преподобному, кем бы он ни был.

5. Пациент может заметить, что отдельные убеждения, которых он придерживается, не имея никаких доказательств, кажутся имеющими прямое отношение к эпидемиологии. Почему, может задуматься он, я придерживаюсь именно этого набора убеждений, а не того? Потому ли, что я рассмотрел все веры мира, и выбрал именно ту, утверждения которой кажутся наиболее убедительными? Почти наверняка нет. Если у вас есть вера, статистически чрезвычайно вероятно, что это та же самая вера, что была у ваших родителей и у их родителей. Вне всяких сомнений, грандиозные соборы, волнующая музыка, трогательные истории и притчи внесли свою лепту. Но гораздо более важной переменной, определяющей вашу веру, будут обстоятельства рождения. Убеждения, в которые вы столь страстно верите, могли бы быть совершенно иными, и составлять во многом противоположный набор убеждений, если бы вы только родились в другом месте. Эпидемиология, а не доказательство.

6. Если пациент представляет собой одно из редких исключений, и следует другой религии, чем его родители, объяснение может быть по-прежнему эпидемиологическим. Разумеется, возможно, что он непредвзято рассмотрел различные веры мира и выбрал наиболее убедительную из них. Но статистически более вероятно, что он подвергся воздействию особенно сильного инфицирующего агента – Джона Уэсли (8), Джима Джонса или Святого Павла. Здесь мы говорим о горизонтальной передаче, как при кори. Ранее мы обсуждали эпидемиологию с вертикальной передачей, как при хорее Хантингтона.

7. Внутренние ощущения пациента могут поразительно напоминать те, которые обычно ассоциируются с сексуальной любовью. Это крайне действенная сила в мозге, и неудивительно, что некоторые вирусы в процессе развития приспособились использовать ее. Знаменитые оргазменные видения Святой Терезы Авильской слишком известны, чтобы снова цитировать их. Более серьезным образом, и на менее примитивном чувственном уровне, философия, предлагаемая Энтони Кенни, превращает религиозное свидетельство в чистое наслаждение, ожидающее тех, кто выберет веру в тайну пресуществления. После описания своего посвящения в сан священника Римской Католической церкви, получившего в результате рукоположения власть служить Мессу, он продолжает очень живым воспоминанием «экзальтации первых месяцев, когда я имел власть произносить Мессу. Обычно медлительный и с трудом просыпающийся, я мог вскочить рано с кровати, полностью пробудившись и полный восхищения при мысли о важном действии, привилегия проводить которое у меня была. Я редко произносил на публике мессу для прихожан; большинство дней я проводил в одиночестве на боковом алтаре вместе с младшим членом общины, который был и служкой, и собранием. Но это не меняло серьезности жертвования или истинности освящения. Это было прикосновением к телу Христа, близость священника к Иисусу, которая почти полностью захватывала меня.. Я мог смотреть на Господа после слов посвящения, нежно, как влюбленный смотрит в глаза своей возлюбленной… Те ранние дни в качестве священника остаются в моей памяти как дни полноты и трепетного счастья; нечто драгоценное, и в то же время слишком хрупкое, чтобы продолжаться, подобно романтической любви, быстро разрушающейся в неудачном браке». (Kenny, 1986, pp. 101-2)

Доктор Кенни весьма убедительно описывает свое чувство, которое испытывал, будучи молодым священником, когда он ощущал себя влюбленным в Господа. Какой изумительно успешный вирус! На той же странице, кстати, Кенни также демонстрирует нам, что вирус передается путем заражения – если и не буквально, то, по крайней мере, в некотором смысле – от ладони инфицированного епископа через макушку головы нового священника:
«Если католическая доктрина верна, то каждый священник, истинно посвященный, производит свой сан в итоге непрерывной цепи рукоположений, через епископа, посвятившего его, и так назад вплоть до двенадцати Апостолов… должна существовать длящаяся столетия, записанная цепочка рукоположений. Меня удивляет то, что священники никогда не беспокоятся насчет прослеживания своей духовной родословной таким способом, разузнав, кто посвятил их епископа, и кто – его, и так далее, до Юлиуса II или Селестина V или Хильдебранда, или Грегори Великого». (Kenny, 1986, p. 101)

Это удивляет и меня.

4. Наука - вирус?


Нет. Так же, как не всякая компьютерная программа – вирус. Хорошие, полезные программы распространяются потому, что люди развивают их, рекомендуют их и передают друг другу. Компьютерные вирусы распространяются исключительно потому, что включают в себя закодированные инструкции: «распространи меня». Научные идеи, как и все мемы, являются субъектами естественного отбора, и на поверхностный взгляд это может выглядеть похоже на вирус. Но силы отбора, внимательно рассматривающие научные идеи, не являются произвольными и капризными. Это требовательные, хорошо отточенные правила, и они не благоприятствуют бессмысленному самовлюбленному поведению. Они поддерживают достоинства, перечисленные в любом справочнике по стандартной методологии: это проверяемость, доказательная база, точность, количественные критерии, повторяемость, интерсубъективность, устойчивость, универсальность, прогрессивность, независимость от культурной среды, и так далее. Вера распространяется вопреки отсутствию каждой конкретной из этих ценностей.

Вы можете найти элементы эпидемиологии в распространении научных идей, но это будет по большей части описательная эпидемиология. Стремительное распространение хорошей идеи среди научного сообщества может даже выглядеть как описание эпидемии кори. Но когда вы изучите глубинные причины, вы обнаружите, что они удовлетворяют требовательным стандартам научного метода. В истории распространения веры вы не найдете почти ничего, кроме эпидемиологии, и к тому же причинной эпидемиологии. Причина, по которой субъект А верит в одну вещь, а субъект В – в другую, только в том, что А родился на одном континенте, а В – на другом. Проверяемость, доказательная база и все остальное даже и близко не рассматриваются. В случае научных убеждений, эпидемиология только следствие, описание истории их принятия. В случае религиозных убеждений, эпидемиология – это коренная причина.

5. Эпилог


К счастью, вирусы не всегда побеждают. Многие дети остаются нетронутыми худшим из того, что монахини и муллы могут впихнуть в них. Собственная история Энтони Кенни имеет счастливый конец. В конце концов он отказался от своего сана, поскольку не мог больше мириться с очевидными противоречиями в католической вере, и сейчас он – очень уважаемый ученый-гуманитарий. Но нельзя не заметить, что это должна была быть на самом деле мощная инфекция, раз человеку его мудрости и интеллекта – президенту Британской Академии, не меньше – потребовалось три десятка лет, чтобы побороть ее. Действительно ли я чрезмерно паникую, так страшась за душу моего невинного шестилетнего ребенка?


Благодарю Хелену Кронин за детальные замечания и предложения касательно стиля и содержания каждой страницы.
Библиография:


Browne, Sir T. (1635) Religio Medici, I, 9
Dawkins, R. (1976) The Selfish Gene. Oxford: Oxford University Press.
Dawkins, R. (1982) The Extended Phenotype. Oxford: W. H. Freeman.
Dawkins, R. (1989) The Selfish Gene, 2nd edn. Oxford: Oxford University Press. (Перевод: Ричард Докинз, Эгоистичный Ген)
Dennett, D. C. (1983) Intentional systems in cognitive ethology: the "Panglossian paradigm" defended. Behavioral and Brain Sciences, 6, 343--90.
Dennett, D. C. (1984) Elbow Room: The Varieties of Free Will Worth Wanting. Oxford: Oxford University Press.
Dennett, D. C. (1990) Memes and the exploitation of imagination. The Journal of Aesthetics and Art Criticism, 48, 127--35.
Grafen, A. (1990a) Sexual selection unhandicapped by the Fischer process. Journal of Theoretical Biology, 144, 473--516.
Grafen, A. (1990b) Biological signals as handicaps. Journal of Theoretical Biology, 144, 517--46.
Hofstadter, D. R. (1985) Metamagical Themas. Harmondsworth: Penguin.
Kenny, A. (1986) A Path from Rome Oxford: Oxford University Press.
Kilduff, M. and Javers, R. (1978) The Suicide Cult. New York: Bantam.
Thimbleby, H. (1991) Can viruses ever be useful? Computers and Security, 10, 111--14.
Williams, G. C. (1957) Pleiotropy, natural selection, and the evolution of senescence. Evolution, 11, 398--411.
Zahavi, A. (1975) Mate selection --- a selection for a handicap. Journal of Theoretical Biology, 53, 205--14.



------------------------------
Примечания:


3. Репликатор (replicator) – термин Докинза, обозначающий объект, способный к воспроизведению своих копий в определенной среде. ДНК, гены, все живые организмы, а также компьютерные вирусы и мемы – примеры репликаторов.
4. Профессор Хиггинс – герой пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион».
5. Энтони Кенни (sir Anthony John Patrick Kenny, род. 1931) – английский философ, почетный член Бэллиолского Коледжа Оксфордского Университета (Balliol College), был вице-канцлером Оксфорского Университета и Президентом Британской Академии Наук.
6. Перевод Н.Демуровой
7. Электрический Монах - персонаж книги Дугласа Адамса (Douglas Adams) «Dirk Gently's Holistic Detective Agency»
8. Джон Уэсли (John Wesley, 1707-88) - английский протестантский проповедник, основатель методизма. В 1729 вместе со своим братом Чарльзом (1708-88) основал в Оксфордском университете общество для чтения Библии, молитвы и добрых дел, участников которого стали называть "методистами".