О пользе записных книжек или Невероятные приключения анархистов в канун саммита
Проклятая привычка записывать всё необходимое в текстовые файлы и пренебрегать записными книжками не раз играла со мной злую шутку. Так случилось и в этот раз, при нашей вылазке 12 сентября перед ярославским международным саммитом по государственной безопасности. Вполне естественно, что весь город наводнили агенты этой самой госбезопасности, и мы с demetrious'ом отлично понимали, что рано или поздно нас могут взять. Готовились, понятное дело, к худшему, хотя и надеялись на лучшее. Взяли нас поразительно быстро, практически через полчаса после того, как мы отправились на нашу агитпрогулку. На ул. Свердлова, рядом с Камерным театром, рядом с нами почти неслышно остановилась чёрная машина с тонированными стёклами, из которой вышли двое в штатском, один из них мелькнул корочками Министерства внутренних дел и потребовал сесть в машину. Я хлопнул себя по сумке и понял, что вытащить блокнот и вежливо попросить данные для последующего применения по назначению у меня не получится: девственно чистый блокнот остался дома. Пришлось ограничиться риторическим вопросом: "Ведь скажете же потом, что добровольно к вам прибыли?", это явно смутило служителя закона и вместо ответа он потребовал ещё раз сесть в машину. Мы сели.

По дороге он поинтересовался, сколько-де нам заплатили за поклейку. Мы посмеялись, и через пару минут мы были уже в здании Управления внутренних дел. Я демонстративно достал телефон и стал звонить матери. Описал, как нас задержали, назвал номер кабинета, напротив которого мы находились. Задержавший нас неизвестный продолжал злобствовать, и сказал, что я не имею права разговаривать, поскольку "нахожусь на объекте". Какие "объекты", если мы находимся здесь против своей воли? Тем не менее, телефон пришлось выключить. Нас повели по мрачным лестницам сталинского здания, привели к кабинету дежурного следователя и оставили сидеть в коридоре, изъяв телефоны. Тут же засуетились какие-то люди, которые приходили и уходили группами по два-три человека, в дорогих костюмах, при этом — ни одного человека в форме силовых ведомств. Они пытались задавать вопросы, я настаивал на протоколе. На вопрос "За что нас задержали?" нам объяснили, что мы ещё не задержаны, а... "доставлены". Можем ли мы таком случае идти? Разумеется, нет. Нас обязательно задержат, только... позже.

В общем, становилось ясно, что изымать листовки и оформлять протокол о расклейке никто не собирался. Рисовалась перспектива провести в ожидании обвинения 48 часов. За это время, помимо суровых людей в дорогих косюмах и дежурного следователя появился некий поддатый на радостях и непрестанно матерящийся следователь, которого, пожалуй, единственного очень интересовало, за что такое мы выступаем. Отвязаться от него не было никакой возможности, поэтому пршлось беседовать о преступлениях кремлёвской группировки на Кавказе и майоре Евсюкове. Прибежал какой-то очередной неизвестный и принялся расспрашивать нас про сайт, указанный на наклейках. Ответили, что очень хороший сайт, находится в Америке. Из этого поддатый заключил, что мы работаем на Североамериканские Штаты и вроде как это стало их общим мнением. В то, что мы расклеивали наклейки совершенно бескорыстно, собравшиеся сотрудники министерств и ведомств, кажется, так и не поверили. Между тем, каждый из них считал своим долгом взять у нас по экземпляру каждой наклейки. Видимо, на память. Кстати, мимоходом у поддатого поинтересовались, какая у него зарплата. Оказалось, 25 тысяч чистыми.

Нам поведали, что мы устроили большой шум и теперь должны за это пострадать. Как мы будем страдать, должны были решить некие "важные люди". Прямым текстом дежурный следователь выдал фразу, что если уж я не беспокоюсь о себе, я должен бы побеспокоиться о родственниках, поскольку... мало ли что может с ними случиться. Прибежал очередной интересующийся нами неизвестный и начал произносить тираду о том, что "Был Сталин — не нравился им! Был Брежнев — тоже не нравился! Андропов — не нравился! Горбачёв не нравился! И Ельцин! Так кто же вам, собакам, нравится-то?", чем немало нас повеселил. Я сразу неиллюзорно ощутил историческую преемственность вплоть до заключённых ГУЛАГа. Да, ещё нам рассказали, что в центре города заварили все канализационные люки.

Спустя четыре часа подобного общения, в ходе которого предлагалось даже пойти на крест, "важные люди", наконец что-то решили и нас повезли в Кировский РОВД, который внезапно оказался "Отделением милиции №1". Столь же внезапно по прибытии дежурный объявил нам, что мы оскорбили "непростого человека". Ситуация становилась более определённой, впереди маячили трое суток. У нас по очереди взяли объяснения, мы уже не удивлялись вопросам о том, оскорбляли ли мы задержавшего нас сотрудника. Неожиданным оказался вопрос, сколько человек проходило мимо нас в этот момент по улице. Я ответил, что не помню, но в объяснения занесли, что на улице, кроме нас и сотрудников, находились ещё люди. Только потом выяснилось, зачем сотрудникам госорганов нужна была эта фраза: оказалось, что рядом находилось целых четыре свидетеля "нецензурной брани в адрес сотрудников".

Листовки у нас изъяли, не переписав количество, поэтому, когда наутро нам сообщили о том, что кто-то заклеил некими листовками памятник Димитрову, настроение резко упало. Идти по статье "Вандализм" совершенно не хотелось. Ночь мы провели в камере ОМ №1, с утра нам дали на подпись протоколы, в которых мы, разумеется, написали, что не согласны с обвинениями. Через некоторое время нас повезли в суд. Пока один сотрудник, доставлявший нас, пошёл о чём-то совещаться с судьёй, другой поведал нам историю о том, что ещё во время последнего выступления Ельцина в качестве президента "понял, что лафа закончилась". Но он же "человек служивый" и потому "иметь своего мнения не положено". Собственно, из всех таких моментов общения с охранниками правопорядка мы уяснили, что ситуацию в стране они понимают отлично, может быть, в некотором смысле лучше нас, поскольку положение к этому так или иначе обязывает. И позиция у них относительно своего предназначения тоже весьма ясная.

Из зала, где должно было начаться заседание суда, долетел обрывок фразы: "...пять суток" и после этого сначала я, а потом demetrious по очереди были подвергнуты процедуре награждения пятью сутками за наши подвиги. До начала суда я надеялся, что появится хоть кто-нибудь из "свидетелей" или сам "оскорблённый", но надежды были тщетны. Естественно, никто не предложил защитника, и не собирался зачитывать наши права. Мировой судья М.Е. Великая провела суд быстро, но зато по окончанию нам выдали бумагу, где значились фамилии Куропаткина Д.А., Панченко А.П., Архипова Н.Н. и Тимофеева И.Н. как свидетелей произошедшего. Рапорт был написан Куропаткиным, но что нам вменяют именно его оскорбление, из бумаги не следовало, получалось, что нашим преступлением явилось "неуважение к обществу". Тысячекратно был прав Штирнер, который говорил, что те мерзости, которые ранее творились именем бога, ныне творятся именем человечества.

Перед отправкой обратно в ОМ №1 у машины перекинулся парой слов с матерью. В отделении таки заметили мобильный телефон, спрятанный мной вечером и изъяли все вещи. Нас привезли в ИВС УВД области: "Принимайте политических!". Поначалу нас посадили в разные камеры, но уже через час нас перевели в одну, двухместную. Возможно, свою роль сыграло то, что час общения с арестантами я провёл фактически за агитацией. В общем, никаких неудобств общения с соседями мы не ощутили, поскольку соседей от нас предусмотрительно оградили. В результате в течение остававшегося до освобождения времени мы могли свободно общаться о наших насущных делах, не особенно тревожась за разум окружающих. В камере, собственно, кроме двухъярусных деревянных нар, тумбочки, круглосуточно горящей лампочки и параши ничего не было. Поход в туалет — в 6 утра и в 6 вечера. Питание трёхразовое, в общем, конечно, не вегетарианское, в этом смысле мне повезло, что demetrious не привержен вегетарианскому образу жизни и я имел уникальную возможность отдавать ему всю мясную пищу, от которой за год отвык настолько, что испытываю стойкое отвращение.

На следующий день пришёл мой адвокат, под бдительным вглядом работника ИВС мы составили жалобу в Кировский районный суд и я вернулся в камеру. Прошло, возможно, полчаса и меня снова вызвали в служебное помещение, где меня ожидал человек, представившийся Дмитрием, который начал расспрашивать меня о каких-то скинхедах, "Армии воли народа" и других красно-коричневых. Поскольку я ими в принципе не интересуюсь и говорить с ним ни на эту, ни на какую-либо другую тему желания у меня не было никакого, то разговор у нас явно не клеился. Этот Дмитрий раньше работал в УБОП, теперь по-видимому, он сотрудник "Центра Э". То, что он работал в УБОП, я прекрасно помню по допросам 9 сентября 2008 года после нашего задержания на митинге против "концепции духовно-нравственного воспитания" и похищению меня в конце октября того же года, которым он руководил. В этот раз он говорил что-то про то, что его московские коллеги крайне заинтересованы в том, чтобы найти в наших наклейках экстремизм. В общем, такой сеанс психологического давления вкупе с попыткой установить "доверительные" отношения. Вообще, надо заметить, у полицаев странная логика: могли бы, в конце концов, прислать кого-то другого.

Вечером следующего дня меня повезли в Кировский районный суд, запихнув в какую-то страшную бронированную машину, в какой-то отсек в стене, где едва можно было сидеть. В суде некоторое время мне пришлось провести в конвойном помещении, где пожилые конвойные обсуждали друг с другом, в какое ведомство лучше пристроить на работу своих деток. Около часа я вынужден был слушать все эти разговоры, потом, наконец, пришла весть о явлении судьи, меня повели по коридорам, привели в большое просторное помещение со скамьями и посадили в клетку.Пришёл адвокат, в качестве свидетеля им была вызвана моя мать, явился и судья, А. Гасюков. Наконец-то мне объявили о моих правах и суд начался. В ходе суда Гасюков пытался узнать у моей матери, могу ли я в принципе материться. Хотелось заметить, что когда постоянно окружает мат полицаев, то тут и немой научится, но процессуальные условности этого не позволяли. Судья спросил у меня, почему я не в армии. Интересовался психическим здоровьем. Изучив все материалы, Гасюков пришёл к выводу, что я и demetrious пытаемся уклониться от ответственности, а постановление М. Великой является абсолютно справедливым и законным. Единственными результатами моей поездки стали возможность внеочередно сходить в туалет и сокращение срока на четыре часа. При этом о сокращении срока моему товарищу речь не шла. Меня вывели из здания суда, снова запихнули в отсек в страшной машине и доставили обратно в ИВС.

Трое суток было за плечами, оставалось двое. Мы было расчитывали на то, что оставшиеся дни пройдут без происшествий, но не тут-то было. На следующее утро, около 11.00, нас решили напрячь добровольно-принудительными работами, а именно: раскопкой какого-то трупа. Нас препроводили в здание УВД и дали в руки лопаты. Мы честно заявили, что работать не будем, но, видимо, нам не поверили. Совершенно зря, между прочим. Нас погрузили в легковое авто вместе с лопатами и собственно обвиняемым в убийстве и повезли в какой-то коттеджный посёлок в районе Резинотехники. Убивец постоянно нагло стрелял сигареты, в результате пришлось посоветовать ему обратиться к сотрудникам органов, ибо те были явно богаче на курево. На месте собралась весьма внушительная толпа служащих различных ведомств и тут мы твёрдо уверились, что заниматься раскопками тут найдётся кому. Привезшие нас оперативники были совершенно ошарашены нашим отказом от работы. Пришлось прочесть им лекцию о том, что всё, что говорит государство — оно лжёт, а рабский труд должен быть искоренён. Они пытались что-то лепетать о "совершённом правонарушении" и "помощи родине", но в итоге, с перекошенными от злобы лицами, отправились копать сами. Мы остались дышать свежим до поры воздухом и беседовать о Штирнере и индивидуалистической традиции анархизма. Потом подошли ещё двое, более интеллигентного вида, предложили денег за работу. Мы снова отказались, сказав, что на государство не работаем. Они заинтересовались, пришлось вкратце объяснить им агористскую классовую теорию, они вроде бы поняли и отстали.

Когда нас доставили обратно в УВД, оперативник передал нас другому со словами: "Ходатайствуй там, чтобы их сегодня не кормили! Устроили, понимаешь, революцию!". В общем, Египет и пирамиды, ничего за тысячелетия не изменилось. Второй оказался нечаянно знаком мне, да и вообще, пока нас ещё час водили по кабинетам в здании УВД, передавая от одного опера к другому, я понял, что многих знаю в лица. Думаю, что подобное знание ещё пригодится мне в будущем. Так вот, он, как и судья Гасюков, долго изливал свои сожаления по поводу того, что я не в армии и не в психбольнице. Задавал какие-то идиотские вопросы, я предложил ему сходить и ознакомиться с материалами дела, он оскорбился. demetrious всё время, пока я пытался отшить навязчивого опера, молчал, было видно, что если он что-нибудь скажет, то нам будет обеспечено ещё пять суток. "А что это твой друг молчит? Он что, немой?" — "Вы знаете, ему просто противно с вами разговаривать. Мне, в общем-то тоже, но вы же просто так не отстанете, правда?". Опер в очередной раз выматерился и куда-то ушёл. Спустя минут двадцать о нас вспомнили и отвели в камеру.

Оставшееся время прошло без приключений. На следущий день нас выпустили, меня — в четыре вечера, demetrious'а — в восемь с чем-то. Из кошелька, который оставался в изъятой сумке, у меня исчезло сто рублей, но было совершенно не до них. Я написал, что претензий не имею и с радостью покинул помещение ИВС.

А записную книжку, видимо, всё-таки надо с собой носить. Мало ли что может случится в этой стране завтра?