О просвещенной диктатуре
Недавно прочел незамеченную ранее повесть широкого известного в левых кругах ЖЖ товарища yakobinets@lj «Величайший диктатор» и, будучи весьма впечатлен, решил о ней написать.

Повесть написана в жанре альтернативной истории, где Германия выиграла Первую мировую войну и стала гегемоном Европы. Раздавленная репарациями и кабальными договорами Франция сделалась «веймарской республикой», где в 1933 году приходит к власти свой аналог «гитлера» - тоже художник (но еще и архитектор) Жаннере, в нашей исторической реальности прославившийся на своем профессиональном поприще и под другим именем. Впрочем, кроме реваншизма и принадлежности к миру искусства в остальном диктатор Жаннере мало похож на Гитлера. Основанная им идеология «социал-авангардизм» является квинтэссенцией духа революционного модерна в лучших его проявлениях – культ технического прогресса и «научного подхода»; неограниченный рост производства и потребления (в основе экономики лежит хитрая схема, позволяющая искусственно поддерживать непрекращающийся спрос на массово выпускаемые товары, избегая кризиса перепроизводства); четкое планирование всех сторон общественной жизни; искоренение всего традиционного и архаичного; война с мещанством; ну и сексуальная свобода, конечно, как же без нее. Под руководством Жаннере Франция в короткий срок «поднимается с колен», сокрушает в ожесточенной войне Германию и устанавливает марионеточные режимы в половине стран Европы, включая и Российскую империю, к тому времени превратившуюся в деградирующую германскую полуколонию.

Главный герой и рассказчик – русский журналист, будучи военным корреспондентом попавший во французский плен и сделавший блестящую карьеру от рядового коллаборационистского функционера до главы пропагандистского ведомства новой социал-авангардистской Российской республики, после воцарения нового порядка вслед за Францией добившейся в короткий срок невиданного расцвета. Повесть изобилует многими персонажами, известными в нашей исторической реальности и предстающими в неожиданных, но органичных для себя ролях, а также забавными аллюзиями на разные события и явления нашей действительности (некоторые из них, впрочем, не вполне понятны и видимо обыгрывают какие-то внутренние темы Форума альтернативной истории).

Социал-авангардистские режимы представлены отнюдь не в розовом свете, им свойственные и массовые репрессии инакомыслящих и неугодных (впрочем, довольно вегетарианские в сравнении с тем, что происходило в это время в нашей исторической реальности), и жестокая цензура, и варварски-нигилистическое отношение к культурному наследию прошлого (вроде полного запрета русской классики или сноса исторических районов Москвы и Парижа). Но несмотря на это своим непреклонным стремлением к победе разума, прогресса и эмансипации описанное общество завораживает и вызывает горячее желание перенестись туда из нашего мира погрязшего в затхлом антипросветительском постмодернизме и беззубой толерантности к возрождению самой дикой средневековой архаики. Трудно не поддаться желанию, чтобы появились у нас такие вот Жаннере и Губарев, отправили в «белые комнаты» и на «искупительный труд» всех адептов «стабильности», «просвещенного консерватизма», «особого русского пути» и «семейных ценностей», очистили бы «моральный эфир» от гопнической этики и пошлого гламура и построили прекрасное новое общество.

Однако очень скоро становится ясно, что несмотря на все успехи жаннеристов их попытку построить новое общество ждет столь же бесславный конец, что и аналогичные проекты в нашей исторической реальности. О неизбежности подобного финала свидетельствует сама личность главного героя. Беспринципный приспособленец, прекрасно овладевший искусством интриги и доноса (в повести есть два эпизода его «неожиданных» карьерных взлетов сопровождаемых падением его незадачливых коллег, в своей непричастности к которым рассказчик неумело пытается убедить читателя). Консервативный мещанин, склонный к пошлому ханжескому морализаторству (причем его взгляды например на эмансипацию женщин крайне архаичны даже по «дожаннеристским» меркам), тайно ненавидящий ту самую «новую мораль», которой руководимый им агитпроп обучает подрастающее поколение. Как бы ни была эффективна идеологически-пропагандистская работа в жаннеристских государствах – если руководят ей подобные люди, вряд ли возможны иллюзии о будущем социал-авангардизма после смерти его вождей.
Сами эти вожди прекрасно видят угрозу: «Если мы позволим себе консерватизм, охранительство, трусливое целомудрие - от социал-авангардизма отпадет его авангардность и останется только социальность. Останутся исправно работающие заводы, гладкие дороги, тугие кошельки и полные прилавки, но исчезнет всякий шанс построить новое общество, создать нового человека...
...В этот момент крамольная мысль о желательности именно такого исхода, кажется, отразилась у меня на лице. Во всяком случае, Губарев вдруг замолк и пристально посмотрел в мою сторону. Нет, все же это была лишь драматическая пауза.» Впрочем, в повести содержится множество намеков, свидетельствующих о том, что и в отношении «тугих кошельков и полных прилавков» Губарев был излишне оптимистичен. Предотвратить неизбежное не помогают ни чистки заподозренных в мещанском уклоне высших функционеров (которые и позволяют главному герою взлететь на самый верх), ни попытка опереться на поколение специально отобранных и воспитанных в изоляции от внешнего мира юных фанатиков. Эффект эти меры дают ровно до того момента, пока остаются живы сами вожди.

Что представляет собой постжаннеристский мир? Успела ли «новая мораль» пустить хоть сколько-нибудь прочные корни в обществе? Ответов на эти вопросы читатель так и не узнает. Финал повести крайне скомкан, о смерти последних идейных последователей Жаннере и крахе их режима сообщается буквально в двух словах, без каких-либо подробностей. Появившееся было продолжение, казалось бы призванное восполнить этот крайне значимый пробел, оборвалось на самом интересном месте и тоже не пролило свет на поставленные вопросы. Возможно у автора не поднялась рука описывать разрушение столь тщательно выстроенного, красивого и гармоничного мира. А может быть, он не стал показывать постжаннеристское общество потому, что его реалии, проблемы и перспективы оказались бы слишком тесно связаны с проблемами стоящими перед нами в нашей исторической реальности, и обыграть их в привычной отстраненной легко-ироничной форме было бы сложнее…

То, что сколь угодно радикальная модернизация, осуществляемая диктатурой «единственного европейца», весьма ненадежна и легко обратима – это, конечно, общеизвестная банальность, к осознанию которой данная повесть не добавляет ничего принципиально нового. Не менее очевиден и тот факт, что кроме «единственного европейца» вытаскивать общество из дикости зачастую некому, что мы тоже явственно видим в обсуждаемом произведении. Однако задуматься над затронутыми проблемами повесть все же заставляет, хоть и не рассматривает их глубоко, а лишь шутливо обыгрывает…