Вопреки названию фильма и книги, школьный учитель географии глобуса не пропивал. Но и похвастаться ему особо нечем.
Расхождение номер два еще понятнее. Ну а что вы хотели? У нас, чай, не Голливуд. Рентабельные звезды постсоветского кино все наперечет и все уже далеко не мальчики: Владимиру Машкову - полтинник, Евгению Миронову - сорок шесть, а Сергей Безруков хоть и чуть помоложе, но и подороже. Есть еще, правда, всепогодный Гоша Куценко, но учитель из него (цитирую шуточку романного Служкина), «как из колбасы телескоп». Остается сорокалетний Константин Хабенский - без вариантов. И судя по тому, что ему тоже вручили приз «Кинотавра», сыграл он хорошо.
Чем не наш российский Мартин Иден? Сравнение вполне оправдано - с той небольшой разницей, что герой Джека Лондона вскарабкался на вершину сам, а нашему персонажу немножко помогли издательские пиарщики. Но и что с того? Важен результат. Подобно Мартину Идену наш Алексей, став «царем горы», тоже обрел возможность напечатать и продать все, что ни попадя: от мусорной юношеской фантастики до небрежной новеллизации киносценария о царе Иване Грозном, от порноромана до унылого путеводителя, к которому невесть зачем пришпилено иностранное словечко Message...
В книге о Сергее Михалкове сквозь толстый слой юбилейной позолоты проступает образ лукавого человека, прекрасно существовавшего в условиях советского двоемыслия.
С легкой руки Аполлона Григорьева емкое выражение «наше все» зарезервировано за Пушкиным, а жаль — к Сергею Михалкову эти слова тоже отлично подходят. Кто, как не Сергей Владимирович, с одинаковой сноровкой писал стихи для взрослых и для маленьких? Кто сочинял басни и фельетоны, пьесы и сценарии, рекламные слоганы и отчетные доклады? Кто возглавлял киножурнал «Фитиль» и отважно обличал пьяных сантехников и нерадивых управдомов?
Кому, наконец, принадлежат слова трех гимнов двух стран?
Сборник, выпущенный к столетней годовщине Сергея Михалкова, примерно на треть состоит из фрагментов мемуаров самого юбиляра, а на две трети — из поздравительных статей и воспоминаний, посвященных виновнику торжества. Примерно половина статей сочинена специально к столетию героя, остальные же были созданы гораздо раньше и приурочены к предыдущим круглым датам. А поскольку все тексты расположены в произвольном порядке и отладить хронологию тут никто не удосужился, читатель ощущает мистический дискомфорт: то ли знаменитый баснописец и гимнотворец умер четыре года назад, то ли попрежнему жив-здоров и готовит к переизданию поэму «Дядя Степа — милиционер» теперь уже под новым и актуальным названием.
Понятно, что юбилейно-мемориальный жанр требует высоких слов. На страницах книги ее персонаж предстает «истинно государственным человеком» (А. Салуцкий), «державным мужем» (И. Переверзин), «суть от сути и плоть от плоти носителем национального русского характера» (Ю. Сбитнев). «Я не знаю за Сергеем Владимировичем никаких недостатков», — чеканит Л. Салтыкова, а следом и Л. Васильева не находит в нем «ни одной отрицательной черты». И если Г. Юдин превозносит Героя Соцтруда за отсутствие в его стихах «витиеватого диссидентского подтекста и усталой вековой тоски», то А. Проханов на частности не разменивается: «Михалков — это эмблема века. Как творец гимна, носитель в себе этого гимна, он столь же значителен, как, например, Днепрогэс или битва под Курском, или космодром Байконур». По мнению режиссера С. Враговой, «в лице Михалкова нас посетил инопланетянин, живущий совсем в другом времени». Неземные качества юбиляра подтверждает и Ю. Кушак, который в детстве ухватил Михалкова за палец — и вскоре обнаружил в себе поэтический дар: «Может, через этот палец я получил творческий импульс». Если бы Сергей Владимирович оказался Байконуром или тем более Днепрогэсом, юному любознательному Ю. Кушаку не поздоровилось бы.
В целом авторский состав сборника вполне предсказуем. Случайных людей здесь нет: есть соратники и соавторы Михалкова, редакторы и издатели, подчиненные по СП, МСПС и «Фитилю», а также любимые дети, любящие внуки и председатель Счетной палаты Российской Федерации Сергей Степашин. Внезапно встретив на страницах сборника актера Валентина Гафта, известного своим ехидством, с интересом ждешь, упомянет ли он о своей эпиграмме: «Россия! Слышишь этот зуд? / Три Михалковых по тебе ползут!» Валентин Иосифович, однако, не нарушает всеобщего умильного настроя. Оказывается, той эпиграммы он не писал, и посвящена она, кстати, совсем другим людям. Ну, то есть некая зловредная троица по России, может, когда-то куда-то и ползла, но это не Михалковы, о нет, боже упаси!
Впрочем, соблюсти мемориальную благостность от первой до последней страницы не получается. Сквозь толстый слой юбилейной позолоты порой пробивается нечто нелицеприятное. То друг семьи врач Юрий Варшавский заметит о юбиляре, что «он был человек очень лукавый». То писательница Виктория Токарева между делом обронит: «Сергей Владимирович не скрывал цинизма». То внук Егор проговорится, что-де аристократизм деда сочетался с «советской покорностью», а затем осторожно употребит слова «конформизм» и «приспособленчество». А то и сам герой признается в притворстве: «Моя семья была очень близка к церкви, а я, будучи коммунистом, лишь делал вид, что об этом ведать не ведаю».
Собственно, всю жизнь герой этой книги существовал в условиях советского двоемыслия. Он клеймил тех, кто заглядывался на «заграничные наклейки» и сам же пользовался западными благами. Он писал песню о Павлике Морозове, но вряд ли хотел бы, чтобы его сыновья повторили подвиг пионера-героя. Он называл события 1917 года «лихими днями октябрьского переворота» — и через пару страниц объявлял советскую власть «лучшим периодом в истории русского народа».
Так что, когда один из авторов, А. Шевченко, хвалит юбиляра за то, что он «остался верен своим убеждениям, идеалам», суть тех убеждений и идеалов аккуратно вынесена за скобки. Иначе пришлось бы довольствоваться краткой формулой, приведенной здесь же, в статье режиссера В. Максимова: «Его кредо — жить и радоваться жизни».
Да кто бы в этом сомневался!
http://www.profile.ru/article/zhivi-i-r
