Настроение:	hopeful
Музыка:	Зазеркалье -- Дресс-контроль
Entry tags:	историософия, карта звёздного неба

Questione della lingua
По большому счёту, любая 'общественная дискуссия' структурно сводится к повторению одних и тех же слов в одном и том же порядке, разыгрыванию пьесы типа -- просто при каждой постановке значения слов в пьесе разные; а так репертуар почти неизменен со времён древних греков. Такая дискуссия-пьеса это на самом деле развёрнутая поговорка, но устанавливающаяся в устах не одного говорящего, а сразу двух, существо её в том, на какие соответствия между узлами пьесы и понятиями реального мира они соглашаются.

В максимальной общности это верно конечно лишь отчасти; но есть случаи, когда такая театральщина совсем уж назойлива и очевидна. Примером такого служит русская дискуссия о языке. Она конечно не оригинальна, и у тех же аттических греков с ионийскими тоже небось имела место; но русня довела её до идиотской завершённости. Лудольф писал в 1690-х: невозможно ни писать, ни рассуждать по каким-нибудь вопросам науки и образования, не пользуясь славянским языком. Поэтому чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем более примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи -- и точно так же сейчас немногие русские, пытающиеся рассуждать по вопросам науки, жалуются на то, что половина терминов на русский просто не переводится, а остальные гыгыкают над тем, что-де очкарики уродуют речь англицизмами вместо того, чтобы изъясняться по-простому, 'душевно бля, ёпта'. Тредиаковский и Адодуров в своём порыве писать простым языком сетовали на замутнение его славянщизною в точно таких же выражениях, в каких полувеком позже сетовали Карамзин и Батюшков, и в точно таких же, в каких сетуют сейчас -- когда в роли славянщизны выступают феминитивы в польском духе на -ка.

То есть когда русня 'спорит' о языке, в этом нету никакого содержания вообще, по крайней мере непосредственно относящегося к произносимому. Это всегда разговор пословицами, а то, к чему он относится, есть материя политическая. И русня это прекрасно знает и чувствует абсурдность происходящего; но признаться в этом -- это слишком радикально, и потому ей приходится как-то её оправдывать. Поэтому видимо она так молится на гипотезу Сапира-Ўорфа. Вообще же, если пытаться смотреть трезво, она есть типичное пиндосское слабоумие, в духе Б. Ф. Скиннера, такое редко когда настолько резонирует в сердце русского человека. Не знаю, насколько это рассуждение что-либо объясняет, но мне по крайней мере оно объясняет, почему мне подсознательно хочется к Сапиру-Ўорфу с такой нежностью относиться.