| провозгласил мудрость кузнечика и начертил на знамени жука |
[Jan. 29th, 2010|10:05 pm] |
| [ | Current Music |
| | ходящий над безднами с почтовой квитанцией № 375 в руке | ] |
Обещал перечитать Липавского в свете киборг-концепции Мамардашвили. Ну вот.
Исследование ужаса. У меня ужасы вписывались в основу реальности через неизбежную шаткость конструкции личности, которая хочет сохраниться. У Липавского - через неиндивидуальность, присутствующую в основе жизни (ужасна протоплазма, ибо лишена индивидуальности, лишена социальной "понятности"). На первый взгляд здесь нет личной угрозы (страх, по Л., вообще не связан с угрозой). "Эротическую" природу ужаса у Липавского (и Фрейда) комментить неохота, хотя вообще-то "ужасность" эротизма есть ни что иное как маркузианский "страх перед нирваной" или "абсолютный ужас", обкатывавшийся некоторое время назад. Это и есть недостающее звено. У Мамардашвили всему этому соответствует концепция зомби, редуктивной ситуации, "срезания" органов и личностных симптомов, пусть даже и неудобных-нежелательных. В редуктивной ситуации присутствует некое первичное "склеивание" субъектов, но осмысления ситуации и извлечения опыта не происходит. Л.C. не подразумевает возможности манипулирования ужасом, то есть не исследует специально тоталитарную реальность, но все предпосылки к этому присутствуют.
Теория слов. Откуда берутся слова и их значение. Из специфических усилий, определяемых, во-первых, режимом выдоха как преодоления сопротивления и воздействия на среду и, во-вторых - самой этой средой, то есть, точнее, восприятием среды. Все это, как всегда у Л.С., описано страшно физиологично. Человек - пузырь воздуха, заключенный в оболочку. Выдох есть: 1) снятие напряжения, выравнивание; 2) охватывание (пузырь в мешке); 3) толчок и стремление. Среда воспринимается как сопротивляющееся нечто, более плотное, чем мы сами. Поскольку человек - пузырь воздуха, то среда воспринимается сначала как жидкость, потом как твердые тела, объекты приложения мускульных усилий. Соответствующим образом изменяются значения и связи между этими значениями. Представив себе физиологию любого существа, можно прикинуть его язык.
Подставим сюда вместо пузырей и мускулов киборг-концепцию или социальную метафизику Мамардашвили (а вместо "физиологии" - исторически сформированные социальные структуры) и мы получаем метод анализа понятийных рядов. Из той же социальной метафизики следует, что этот метод ничем не хуже (и не лучше) любого другого возможного.
Анализ формирования древне/русского языка, которому Л.С. посвящает значительную часть трактата, с этой точки зрения интересен менее всего. Тем не менее, по ходу рассуждения автор выделяет свойства значений, имеющие важное отношение к делу:
1. Совокупность значений всех слов языка всегда одинакова. Если в языке слов меньше, значит, их значения более широкие. Это происходит потому, что слова дробятся и специализируются. В конкуренции за ресурс внимания говорящего выигрывают более специализированные слова.
2. Не все явления внешней вне-языковой реальности одинаково хорошо описываются процессом образования значений. Те явления, которые описываются лучше, породят большое количество синонимов. И вообще в этих смысловых полях будет идти интенсивное появление и вымирание слов.
Те явления, которые описываются хуже (а это, в первую очередь, явления, характеризующиеся пассивностью), будут описываться только небольшим количеством статичных слов с расплывчатым смыслом.
Это происходит потому, что слово- и смыслообразование - процесс случайный, вероятностный, подверженный распределению вокруг "исходных значений". Чем ближе артефакт реальности к "исходным значениям" языка (которое определяется внутренними значениями дыхания), тем с большей вероятностью будут образовываться слова, обозначающие этот артефакт.
3. Вероятностным является и звучание слова. Вообще естественный язык реализует только ничтожную часть своей потенциальной фонетики (искусственный, наоборот, реализует весь свой ограниченный потенциал). Развитие смыслового ряда проходит через трансформацию ("вращение") слова: к нему присоединяется новый звук, при этом все слово модифицируется так, чтобы усилие на его произнесение было постоянным. Звуки-усилия связаны "законом весового соотношения", это еще один фактор языкового разнообразия.
4. Процесс этот не бесконечный. Для нашего языка созидательная фаза давно закончилась.
Здесь важно четко прояснить роль среды и воздействий на среду. При этом нужно всегда помнить, что мы (в отличие от Л.С.) говорим не о физиологии совсем.
Среда имеет значение постольку, поскольку является фактором обратной связи для языка. Жидкая среда не позволит языку продвинуться на стадию "проекции на мускульные усилия", например.
Воздействие на среду имеет значение постольку, поскольку определяется строением органов. В этом контексте понятно, почему у Л.С. психология и быт народа никак не отражаются в языке. Это соответствует разделению психологического и социального у Мамардашвили.
Наконец, совсем никак в Теории Слов не отображена связь между средой и строением органа (эволюционная связь). Эта связь обязана быть односторонней (что приводит нас к понятию какой-то пред-заданной нам социальной среды, недоступной воздействию). С другой стороны, эволюция органов происходит не случайно, а усилием (М.К.), так же, как усилием, дыханием порождается язык. С этой точки зрения мы можем не различать органы и язык. Язык и есть орган.
Пред-заданная социальная среда "конструируется" нами: из множества импульсов мы выбираем значащие и раздаем им приоритеты (при этом мы ограничены законом постоянства информации в языке из п.1).
Ну и так далее, в общем.
Это все хорошо до тех пор, пока мы не начинаем понимать, что не можем выйти за пределы, очерченные исходными значениями. Между тем социальная эволюция происходит через самопреодоления понятийных рядов, органов, выращенных таким образом. Это происходит не диалектически. Это происходит тоже через усилия, через какие-то неописуемые-непредсказуемые типы усилий, для видения которых "нужно сойти с ума". Где, в какой момент генерация языка, выращивание органов "сходит с ума" - мы не видим, потому что находимся внутри процедуры, более того - внутри остановившейся процедуры. Поэтому можем считать, что это происходит в любой момент.
P.S. И вот, попив и поев, ощутили ясно, что мыслей никаких нет. Как далеко было то время, когда Н. М. провозгласил мудрость кузнечика и начертил на знамени жука. Когда Д. X. верил сам, что не сегодня-завтра он станет святым и начнет совершать чудеса; пока же подготовлялся к этому, ставя себе каждый день клизмы. Тогда и другие блистали кто чем. Теперь настала долгая эпоха безмыслия. |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
