Редкий случай монументалистики, не враждебной человеку. Автор, пишут, Сергей Бычков:

В день рождения «отца» космонавтики — Константина Эдуардовича Циолковского, 17 сентября, в Боровске открыли памятник ученому. Монумент установлен возле здания администрации райцентра.
По замыслу скульптора Сергея Бычкова, который придумал Циолковского для Боровска, бронзовый ученый обязательно должен сидеть, на ногах его должны быть валенки, а взгляд устремлен в небо, а точнее, к «носу» ракеты, установленной возле памятника. В его глазах, вероятно, должны читаться мысли о свободных полетах человечества по воздушному маршруту «Земля — Луна, Калуга — Марс». В общение с мировым пространством Циолковский мечтал вслух. На бумаге его изречения изложены в книге «Грезы о Земле и небе».
«Грезы» скульптора Бычкова прошли реальное обсуждение на архитектурном совете при губернаторе. Вокруг скульптуры было много споров, даже насмешек. Но боровчане заступились за своего бывшего «соседа» (Циолковский прожил в Боровске 12 лет) и настояли именно на этом варианте памятника.

Ужасно было бы, если б он смотрел на ракету. Конечно, нет... Этот жуткий мечтатель не может смотреть на материальный объект. его, говорю, с дон-кихотом надо сравнивать. Тот танцует горячим шариком перед собственной грудью, ламанчского вздергивает мечтательность. вынимая из тела - вперед! вперед! - а этот холоднее, центр убран за спину, буквально оттягивает тело от движения вперед, и он - сидит, худым задом прирос к пеньку - и только линия шеи-головы - замечательно показана ограниченность, холодная абстрактность. бессмысленность - и нематериальность

С ракетой безымянный автор заметки погорячился. Вероятно, перепутал Циолковского с Цандером, оба на редкую букву Ц. Сказать, что КЭ смотрит на ракету, все равно, что сказать, что он смотрит на карту звездного неба, прибитую к потолку. Смотрит он, конечно, в черные глубины космоса, подсчитывая что-то в своем странном уме.
Кое-какие сочинения калужского мечтателя, как его именовали в советскую эпоху, почему-то были у нас в доме. В детстве я был поражен духом федоровства, которому, конечно, еще не знал названия, но который явственно ощущался и беспокоил. Каким-то сквозняком безумия из этих черных томов тянуло. А несколько лет назад и более выразительные и откровенные его высказывания попались на глаза: не чужд был КЭ идей евгеники, не всех взял бы осваивать спасительные далекие планеты. Ко многим обитателям Земли он относился злобно, прямо говоря.
Почему поспешно назначенные в 20-х в патриархи советской науки Циолковский да Мичурин вызывали мало симпатий, в лучшем случае – насмешливое отношение, как герои анекдота? Потому что диогены, городские сумасшедшие? Мичурин и вовсе подолгу живал в шалаше. Меня даже беспокоит такое мое обывательское отношение к незаурядным-таки людям. Я к ним не справделив. Лучше плюнуть да отойти от греха подальше.
Так что, на мой вкус, портрет симпатичнее оригинала. Но памятник хорош. Одно беспокоит – новомодное отсутствие пьедестала. Когда памятник доступен, люди тут же придумают примету, мол, для счастья нужно потереть памятнику нос, а то и что похуже. Начинают начищать бессмысленно и получается какой-то бронзовый лишай. Тогда как памятник должен вечно и величаво зеленеть над нашими головами – думающий высокую думу и недосягаемый. Как лермонтовский Дуб. Тогда к нему будут приезжать новобрачные с букетами.
(Невпопад вспоминается гоголевский Городничий, говоривший, что стоит только поставить памятник или хотя бы забор – горожане тут же натащут под него всякой дряни. К счастью, в Боровске это не происходит. Старинный культурный город, город из летописей).

Кажется. интересно еще сопоставить это символически-заточенного Циолковского с недавно обсуждавшимчся памятником Мандельштаму. Та же манера - талантливо вынимается из человека символ. индивидуальное затеняется общей фигурой. Но почему-то в Мандельштаме мне это не очень глянулось. было как-то сильно сусально. а тут - напротив. Циолковскому подошло. Кажется, именно по причине некоторой его юродивости - он уже при жизни становился из индивида символом, а Мандельштам свою индивидуальность никак не собирался отдавать

Или такое объяснение: памятник Мандельштаму наводит на обидную мысль о шарже, поскольку АЭ портретно узнаваем, а Циолковский – собирательный образ старика с седой академической бородкой. Кроме того, М многим созвучен, с ним себя ассоциируют, он все еще воспринимается как живой человек, а кто ассоциирует себя с Ц? Оба ведут себя как юродивые, но это совсем разные типы юродивости. К которому из них ближе Суворов? (Ох, боюсь, сейчас набегут учить, что нет юродивости вне православия. С кем беда, так это с неофитами, уж так любят учить).

вот, кстати - уже повезли

http://messala.livejournal.com/134434.html

Холодок щекочет темя.