Ужасно было бы, если б он смотрел на ракету. Конечно, нет... Этот жуткий мечтатель не может смотреть на материальный объект. его, говорю, с дон-кихотом надо сравнивать. Тот танцует горячим шариком перед собственной грудью, ламанчского вздергивает мечтательность. вынимая из тела - вперед! вперед! - а этот холоднее, центр убран за спину, буквально оттягивает тело от движения вперед, и он - сидит, худым задом прирос к пеньку - и только линия шеи-головы - замечательно показана ограниченность, холодная абстрактность. бессмысленность - и нематериальность

С ракетой безымянный автор заметки погорячился. Вероятно, перепутал Циолковского с Цандером, оба на редкую букву Ц. Сказать, что КЭ смотрит на ракету, все равно, что сказать, что он смотрит на карту звездного неба, прибитую к потолку. Смотрит он, конечно, в черные глубины космоса, подсчитывая что-то в своем странном уме.
Кое-какие сочинения калужского мечтателя, как его именовали в советскую эпоху, почему-то были у нас в доме. В детстве я был поражен духом федоровства, которому, конечно, еще не знал названия, но который явственно ощущался и беспокоил. Каким-то сквозняком безумия из этих черных томов тянуло. А несколько лет назад и более выразительные и откровенные его высказывания попались на глаза: не чужд был КЭ идей евгеники, не всех взял бы осваивать спасительные далекие планеты. Ко многим обитателям Земли он относился злобно, прямо говоря.
Почему поспешно назначенные в 20-х в патриархи советской науки Циолковский да Мичурин вызывали мало симпатий, в лучшем случае – насмешливое отношение, как герои анекдота? Потому что диогены, городские сумасшедшие? Мичурин и вовсе подолгу живал в шалаше. Меня даже беспокоит такое мое обывательское отношение к незаурядным-таки людям. Я к ним не справделив. Лучше плюнуть да отойти от греха подальше.
Так что, на мой вкус, портрет симпатичнее оригинала. Но памятник хорош. Одно беспокоит – новомодное отсутствие пьедестала. Когда памятник доступен, люди тут же придумают примету, мол, для счастья нужно потереть памятнику нос, а то и что похуже. Начинают начищать бессмысленно и получается какой-то бронзовый лишай. Тогда как памятник должен вечно и величаво зеленеть над нашими головами – думающий высокую думу и недосягаемый. Как лермонтовский Дуб. Тогда к нему будут приезжать новобрачные с букетами.
(Невпопад вспоминается гоголевский Городничий, говоривший, что стоит только поставить памятник или хотя бы забор – горожане тут же натащут под него всякой дряни. К счастью, в Боровске это не происходит. Старинный культурный город, город из летописей).

Кажется. интересно еще сопоставить это символически-заточенного Циолковского с недавно обсуждавшимчся памятником Мандельштаму. Та же манера - талантливо вынимается из человека символ. индивидуальное затеняется общей фигурой. Но почему-то в Мандельштаме мне это не очень глянулось. было как-то сильно сусально. а тут - напротив. Циолковскому подошло. Кажется, именно по причине некоторой его юродивости - он уже при жизни становился из индивида символом, а Мандельштам свою индивидуальность никак не собирался отдавать

Или такое объяснение: памятник Мандельштаму наводит на обидную мысль о шарже, поскольку АЭ портретно узнаваем, а Циолковский – собирательный образ старика с седой академической бородкой. Кроме того, М многим созвучен, с ним себя ассоциируют, он все еще воспринимается как живой человек, а кто ассоциирует себя с Ц? Оба ведут себя как юродивые, но это совсем разные типы юродивости. К которому из них ближе Суворов? (Ох, боюсь, сейчас набегут учить, что нет юродивости вне православия. С кем беда, так это с неофитами, уж так любят учить).

вот, кстати - уже повезли

http://messala.livejournal.com/134434.html

Холодок щекочет темя.